Memory

Сергей Колмановский, Ганновер, Германия

Кац со мною рядом...

                                           Ни разу под мухой,

                                           Всегда подшафе…..

                                                                                Евг. Евтушенко.

Именно так, заменяя «сядь» на «Кац», в кругу друзей пели его знаменитую песню «Сядь со мною рядом, рассказать мне надо…» И с чего же ещё начать воспоминания о Сигизмунде Каце, как не с каламбура? Ведь он каламбурил, как дышал, других и себя, безобидно и дерзко, у себя дома и на многолюдных собраниях. У него не было врагов, на него не обижались, потому, что знали, что в нём совершенно не было зла, а только бьющее через край веселье.

Композиторы, особенно московские, старались проводить как можно больше времени в Доме творчества композиторов «Руза». И первый каламбур Каца (его все звали Зига - неполный вариант Сигизмунда) я услышал, когда  ещё жил там на правах композиторского сына. В компании нескольких мальчишек мы играли в футбол, заспорили (была ли подножка?) дело шло к драке, мы уже начали толкать друг друга. Проходивший мимо Зига разнял нас экспромтом : «Ну, что? Противники обменялись рукопожопиями?»

Сам же он очень любил играть в волейбол и при этом кричал: «Я буду бороться до КацА!»

В той же «Рузе» Кац узнал о присвоении ему звания «Народный артист РСФСР». Перед обедом он поставил на входе стол, на который выставил батарею бутылок водки и каждому входящему протягивал полную рюмку. На вопрос «по какому поводу?» он отвечал: «УкаЦ президиума верховного совета».

К Новому году рузовская столовая кроме обычных в этой ситуации атрибутов, украшалась кацевскими каламбурами. Мне особенно запомнилось:

Если хочешь радости,

Будь чуть-чуь на градусе!

Ничего особенного, конечно, но тут отражена его редкостная культура общения с алкоголем. Он очень любил выпить, но никак не больше, чем требуется просто для поднятия настроения. Пьяным его никто никогда  не видел. Зато каламбурил на эту тему почём зря:

Не хватит ни сельдей, ни пирогов с визигой,

Чтоб закусить всё ,выпитое Зигой.

Или к своему семидесятилетию:

Ну, что вы расшумелись так и сяк?

Ну, что такое семьдесят? - Пустяк,

Абстракция, типичное не то.

Все знают, что для Зиги норма - сто!

Или несколько резче, как будто он - символ пьянства:

О Сигизмунде Каце

Прошу не заикаться!

Он никогда не обижался даже на самую несправедливую эпиграмму, потому что и сам был падок для красного cловца не пощадить самолюбия коллеги. Так он написал однажды на одного достойного, хоть и не хватавшего звёзд с неба композитора:

У попа была собака,

Он её любил.

Она спела песню Бака,

Он её убил.

Бак только посмеялся, но судьба не простила Зиге эксплуатации удобной для рифмы фамилии ради шутки, в которой нет доли правды. Как бы бумерангом появилась очень злая эпиграмма на самого Каца. Было ясно, что он стал жертвой только из за своей подходящей для стихоплётства фамилии:

Услышав новый опус Каца,

Я стал морально опускаться.

Сложноватыми были лишь его отношения с соперником по остроумию Н. Богословским. Никите был ближе жанр розыгрыша, и далеко не всегда доброго. В концертах от бюро пропаганды советской музыки они очень часто выступали вдвоём, каждый в своем отделении. Поскольку у обоих были известные песни, и оба были блистательными ведущими, программа обходилась без артистов и привлекала администраторов ещё и своей дешевизной. В зависимости от обстоятельств они меняли очерёдность, поэтому каждый знал программу другого наизусть. Однажды, ещё в дотелевизорное время, Кац по занятости попросил Богословского выступить первым и ещё немного потянуть время, чтобы Зига успел хотя бы ко второму отделению. Воспользовавшись гарантированным отсутствием Каца за кулисами, Никита Владимирович вышел на сцену и начал: «Я - композитор Кац. Я родился в бедной еврейской семье…» и слово в слово, нота в ноту воспроизведя    всю Зигину программу, под бурные аплодисменты ушёл со сцены и поехал домой. Вы можете себе представить, что началось в зале, когда после перерыва на сцене появился Кац и стал говорить и петь тоже самое. Он никак не мог понять неадекватной реакции публики…

После этого случая Зига не упускал возможности подколоть Никиту. Поскольку Богословский был мультиталантом, его приняли сразу в три творческих союза: композиторов, кинематографистов (за его замечательную музыку к фильмам) и журналистов (поскольку он много печатался в периодике). Встретившись с Богословским при большом скоплении композиторского люда, Зига громко спросил его: «А что, Никита, трудно входить одним членом в три союза?»

На одном из композиторских банкетов Н. Богословский, преуспевающий, часто бывавший за границей, и поэтому одетый в особенно элегантный смокинг, не говоря уже о галстуке бабочкой, стал по какому-то поводу отчитывать менторским тоном Зигу. Тот прервал его: «Слушай, Никита, ты такой мэтр, что уже  вполне можешь быть метрдотелем»….

Сигизмунд Абрамович обладал каким-то счастливым легкомыслием. На его добром, всегда озарённом озорной улыбкой лице, как будто было написано: этому человеку всё можно! Поэтому он не чурался шуток на внешне и внутри политические темы. Когда Хрущёв, разъезжая по всему свету, стал раздавать награды кому попало, президент Египта Насэр, несмотря на своё более чем сомнительное политическое прошлое, стал Героем Советского Союза. Четверостишие Каца по этому поводу стало фольклором :

Лежит в Каире кверху пузом

Полуфашист, полуэсэр,

Герой Советского Союза

Гамаль Абдель на всех Насэр.

Зиге также принадлежит ставший довольно популярным прикол, касающийся истерического восхваления Юрия Гагарина. Цитирую: «На вопрос: Кому живётся весело, вольготно на Руси?- можно было бы ответить:

Попу, жиду, татарину

И Юрию Гагарину».

Сига не придерживал язык и перед теми, от кого непосредственно зависела его творческая судьба. На художественных советах радио разрешалось присутствовать во время прослушивания всем соискателям. По каким-то высшим соображениям в один прекрасный день этот порядок был изменён, - в зал по очереди допускались композиторы только для показа своих сочинений. Именно в этот день Зига пришёл туда со своей песней и, увидев в коридоре унылую толпу братьев по несчастью, не только моментально разобрался в ситуации, но и дал ей оценку: «Что, стали по одному пускать? Как к венерологу?»

Немало эпиграмм посвятил Кац Тихону Хренникову, нередко обыгрывая фамилию композитора. Но тут опасности не было никакой. Хренников был очень демократичным, доброжелательнам, с острым чувством юмора и ценил Зигины остроты. Надо сказать, что популярностью в композиторской среде пользовался не только Тихон Николаевич, но и его жена Клара Вакс, необыкновенно дипломатичная, тонкая, энергичная. Зига скаламбурил: «Союзом композиторов правит Клара Вакс из-под Тишка».

Воспользовавшись тем, что Клара Вакс и жена Шумана великая Клара Вик были тёзками, Кац сочинил следующее:

Карьеру тот испортит вмиг,

Кто скажет необдуманно,

Что Кларе Вакс до Клары Вик,

Как Тихону до Шумана.

Я не случайно пишу «сочинил» - не только в смысле «создал», но и в том рассуждении, что это никак не соответствовало действительности. Тихон Николаевич никогда никому не мстил.

Антиподом Хренникова, как руководителя, был председатель московского союза композиторов Вано Мурадели. Его расположенность была деланной, он часто не выполнял своих обещаний,его не уважали, несмотря на бесспорное композиторское дарование. И на один из композиторских съездов Мурадели забаллотировали на общем собрании, то есть не выбрали даже делегатом, чтобы отрезать партийному руководству возможность снова посадить Вано Ильича на трон. Однако не тут-то было, его потом избрали делегатом от Чувашской автономной республики, и он руководил нами ещё много лет.

Но в момент, когда предполагалось, что Мурадели будет посещать съезд на птичьих правах, с гостевым билетом, Зига стоявший в коридоре Дома композиторов, как всегда, в центре большой компании, увидел входящего туда с улицы Мурадели, и закричал, пародируя его фальшивое а- ля- кавказское радушие: «Заходы, дарагой, гостэм будэшь!»

Вспоминается ещё одно ЧП. Оргсекретарь союза композиторов, крупнейший функционер, правая рука Хренникова «снял» один к одному струнный квартет некоего финского композитора, и этот плагиат был издан. Обман раскрылся, фин поднял скандал, проходимца лишили должности и только благодаря сердобольности Тихона Николаевича не выгнали из союза композиторов. И тогда Кац предложил вместо должности «Оргсекретарь» учредить другую - «ФИНинспектор».

А вот менее значительный инцидент. Газета «Советская культура» поместила хвалебную рецензию на концерт, составленный из песен московских композиторов с участием авторов, забыв в их перечне упомянуть Марка Фрадкина. Тот, возмущенный, позвонил Кацу, чтобы рассказать о несправедливости. «Я попробую выяснить, в чём тут дело и перезвоню», - ответил Сигизмунд Абрамович, и через пару минут сообщил :«Мне всё объяснили. Видишь, там после наших фамилий стоит «и др.»? Так это опечатка, должно быть «и Фр.»….

Я хочу закончить эту подборку типично кацевским каламбуром, обращёным тоже к Фрадкину, поскольку эти слова вполне можно было бы отнести к самому Сигизмунду Абрамовичу:

«Он - самое светлое ЕВРение нашей музыкальной жизни!»