Был 1984 год, поздняя осень.
- Хочешь встретиться с Анастасией Цветаевой?
- А что, разве она еще жива?
- Представь себе. Ей девяносто, кажется, лет. Живет в Москве.
Книжка ее воспоминаний была настолько старой и затрепанной, что кaзaлocь невероятным, что кто-то из участников тех событий еще живы. Тем более – автор.
Однако предисловие к этой встрече началось намного раньше, когда неизлечимо больная девочка, прикованная к инвалидному креслу, начала рисовать. Однажды она раскрыла небольшой томик стихов Марины Цветаевой и поняла, что встретила очень близкого по духу человека – друга, сестру. Несмотря на неподвижность, она и в себе чувствовала тот же бунтарский дух поэта, иначе бы не выжила... Спустя годы, будто в благодарность за эту встречу и бунтарский союз, боровская художница Людмила Киселева нарисовала, пожалуй, самую лучшую, самую трагическую свою картину. На ней Марина Цветаева уходит от нас по графическому кресту листопада. Гордая, одинокая, без всякой надежды, что хоть напоследок оглянется.

Нет, не вернулась из прошлых разлук
В дом, где хотела согреться.
Все, что могли, вырывали из рук
И выжигали из сердца.
И загоняли на сталинский круг –
Лагерных верст. Из былого
Ей все мерещился адовый крюк
Вместо серпа золотого.
Медленно вянут вокруг тополя,
Окна в домах – черной масти…
Товарищ Цветаева,
Как вам петля –
В дар от советской власти?

Нет, не Елабуга кралась из тьмы
Провинциальной воровкой –
В двери открытые. Это же мы
Ждали все время с веревкой.
От приглашения в рай или в ад
Кто же откажется – в гости?
Самоубийцы становятся в ряд
Возле погоста по ГОСТу.
Жизнь начинается снова с нуля
Там, где закончились страсти…
Товарищ Цветаева,
Как вам земля –
В дар от советской власти?
1985 г.

Встреча с А.И. Цветаевой несколько раз переносилась: то из-за ее внезапных отъездов, то из-за ее неожиданных простуд. Мы встретились лишь в апреле 1985 года. Вместе со мной в Москву поехала молоденькая поэтесса Светлана Ильюшина – будущая жена Саши Ковальджи. Сначала мы ошиблись домом, и это показалось не очень хорошей приметой. Но, в кoнцe кoнцoв, мы обошли еще пару домов и, наконец-то, попали в нужный подъезд. Звонок то ли не работал, то ли мы робели надавить на него посильней. Поэтому пришлось стучать в дверь кулаком. Анастасия Ивановна встретила нас в крохотной полутемной прихожей. Маленькая, почти детская ладошка – на мгновение успокоившаяся в моей руке, и успокоившая.
- Вы из Боровска, от художницы Людмилы Георгиевны?
И, внимательно всмотревшись в каждого, пригласила в комнату. Выйдя из полумрака на свет, я был буквально ошарашен. В моем тогдашнем представлении такой легендарный человек, как младшая Цветаева, должна была жить не хуже популярной певицы Пугачевой. То, что я увидел, перечеркнуло напрочь мои провинциальные понятия о земной славе.
В небольшой тесной комнате было немного старинной и старой мебели: черный рояль у стены, стол, полупустой книжный шкаф, что-то вроде секретерчика, да пара кресел с самодельными накидками. А еще множество фотографий - в рамках и без. И повсюду аккуратные толстые и тонкие стопки бумажных папок.
Сама хозяйка квартиры была одета в застиранный байковый халат с рассыпанными по нему светлыми ромбиками, на ногах - стоптанные домашние тапочки.
Анастасия Ивановна присела за стол и, низко склонившись, стала что-то дописывать в большой клетчатой тетради. Она близоруко щурилась и время от времени почти по мальчишески откидывала седую челку со лба коротким взмахом головы. Дописав, подсела к нам, неторопливо листая привезенный в подарок альбом Л. Киселевой, подробно расспрашивая про художницу, про город, про церкви и недействующий мужской монастырь в честь святого Пафнутия… И скорее, не слушала, а очень внимательно прислушивалась, по-птичьи склонив голову набок.
Казалось, воспоминания не оставляют ее ни на минуту ни только наяву, но и во сне. Оттолкнувшись от цветаевского рисунка в альбоме, Анастасия Ивановна начала вспоминать короткие эпизоды из своей долгой-долгой жизни: как отдыхали в детстве с сестрой в Тарусе, как ездили с ней на море и как трудно было выманить Марину из воды, как они вместе по вечерам читали друг другу стихи. Почти вскользь и совсем без обиды промелькнуло несколько фраз о пересыльной тюрьме, где в камерах, на удивление многих заключенных, работало радио. Немного сердито упомянулся сын Андрей. С чего бы не начинался разговор, А.И. Цветаева неизменно возвращалась в прошлую жизнь. Там остались мама, отец, Марина, Павлик, Борис…
- Совершенно удивительно, - сказала она, виновато улыбалась, - я почти во всех подробностях помню то, что было пятьдесят лет назад, но напрочь вылетают из головы события недавних дней.
На бумаге совершенно невозможно точно передать ее речь, такую непривычную для нынешнего дня. Казалось, даже современные словечки, попав в ловушку ее речи, пропитывались далеким девятнадцатым веком.
Анастасия Ивановна часто отходила к телефону, который находился за легкомысленной ситцевой ширмочкой. В этом уютном закутке было что-то вроде спаленки, которая была уставлена чуть ли не от пола до потолка разных размеров иконами. Время от времени, поглядывая на часы, она принимала лекарство, кормила хлебом заоконных сизарей, поила нас жиденьким старушечьим чаем.
Было ощущение, что в этой однокомнатной московской квартирке время мечется из века в век, разрываясь на часы, минуты, секунды. Время от времени я щелкал затвором фотоаппарата, и время застывало на черно-белой пленке, как насекомое в кусочке янтаря.
На прощание Анастасия Ивановна подарила нам несколько новых главок своих воспоминаний – о Марусе Волошиной и Мариэтте Шагинян, подписав отксерокопированные журнальные листочки своим крупным неровным почерком.
- А это для Людмилы Георгиевны, - сказала она, достав из шкафа новенький томик стихов своей сестры и два свежих номера «Даугавы» со своей мемуарной прозой.
Прощаясь в прихожей, она вновь внимательно вгляделась в каждого, словно стараясь запомнить, и перекрестила каждого:
- Храни вас Бог.

Я еще несколько раз приезжал к Цветаевой в Москву, в основном по фотографическим делам: Анастасия Ивановна просила переснять старые снимки.
В один из таких приездов я застал хозяйку квартиру в сумрачном настроении. Женщина, которая помогала по хозяйству, успела рассказать мне, что Анастасия Ивановна очень серьезно поссорилась с сыном Андреем Трухачевым. Причиной была старшая сестра, верней, ее могила в Елабуге. Как известно, точное место захоронения Марины Цветаевой так и не было установлено. Холмик затерялся, и известно лишь приблизительное место на елабужском кладбище. И якобы найдя на этом месте чью-то бесхозную могилку, Анастасия Ивановна решила, что это и есть последнее пристанище сестры. Возраст подгонял младшую Цветаеву, и она даже вроде бы поспешила объявить, что найдено точное захоронение Марины Ивановны. Однако Андрей был категорически против такой приблизительности и выступил против матери.

ёлки московские
послевоенные
волки тамбовские
обыкновенные
то ли турусами
то ли колесами
вместе с тарусами
за папиросами
герцеговинами
нет не мессиями
просто маринами
с анастасиями
серые здания
вырваны клочьями
воспоминания
всхлипами волчьими
вместо сусанина
новые лабухи
церковь сусальная
возле елабуги
птичьими криками
облако низкое
кладбище дикое
общероссийское
сгинули в босхе и
в заросли сорные
волки тамбовские
волки позорные
2004г.

В последний раз встреча с А.И. Цветаевой произошла летом 1991 года. Мы приехали в Переделкино шумной веселой компанией, возглавляемой Сашей Ковальджи. В подмосковном Доме творчества Анастасия Ивановна былa вместе со старинной приятельницей – поэтессой и переводчицей Е.Ф. Куниной. В тот послеобеденный час они отдыхали, и нам пришлось в течение часа бродить по парку.
Анастасия Ивановна в то время часто публиковалась в толстых журналах: и с воспоминаниями, и с прозой, и даже со стихами. Прежде нередко приходилось слышать от самых разных литераторов, что младшая сестра известна и интересна лишь благодаря старшей. Как правило, в настоящем литературном дарование ей отказывали. Однако в отсутствии литературного дара упрекали ее напрасно. И самым верным тому подтверждением был опубликованный роман «Amor». Обо всем этом мы и говорили, гуляя по писательскому парку.
Не смотря на теплую погоду, Анастасия Ивановна и Евгения Филипповна оделись тепло, почти по-осеннему. Было заметно, как резко сдала Цветаева: уже не было еще недавней резвости, внутренняя энергия догорала в слезящихся зрачках. Ей уже трудно было обходиться без чужой помощи. Приятельницы всю дорогу опирались друг на друга и одновременно поддерживали друг дружку.
У нас не было никакой конкретной цели, мы просто приехали в гости. Разделившись на две группы, мы бродили по узким дорожкам, присаживаясь на скамейки, пока не угомонились в старенькой беседке. Кажется, не единого слова не было сказано о будущем, только о прошлом. Чужие воспоминания затягивали нас в свою бездонную воронку. А.И. Цветаева словно проверяла на слух короткие главки то ли ненаписанных текстов, то ли тех, что уже легли на бумагу.
До своего столетнего осеннего юбилея она не дожила всего несколько месяцев.

Приручили русской азбукой
К самой ангельской земле.
Меж Тарусой и Елабугой
Можно жить навеселе.

Но пространство, словно ватное,
Промокает к октябрю.
Разрывает память надвое
Жизнь безбожную мою.

Взгляд скользит по черной радуге,
Как по краешку веков.
От Тарусы до Елабуги –
Сотни верст ее стихов.

Все края в России – крайние,
Пропадать, так пропадать:
Сгинувшей в Тмутаракании,
Здесь хотелось бы лежать.

Падший ангел смотрит с завистью:
Нет ее ни тут, ни там.
Даже камень с вечной надписью
Треснул ровно пополам.

Пьяный день просыпал яблоки
На раскрытую тетрадь.
Ни Тарусы, ни Елабуги
Не хотел бы выбирать.
1999 г.

Таруса – провинциальный городок детства сестер Цветаевых. По горькой иронии судьбы здесь жила и похоронена Ариадна Эфрон – дочь Марины Ивановны. Если прямо от кладбища, пройдя мимо церквушки, спуститься к Оке, взгляду открывается великолепный вид – с музеем-усадьбой художника Поленова на противоположном берегу. А на этом – большой памятный камень, на котором написано: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева».
На следующий год после смерти Анастасии Ивановны в Калужской области учредили литературную премию имени Марины Цветаевой. А через некоторое время после учреждения Цветаевской премии камень, пролежавший почти полвека, неожиданно дал трещину. Самое удивительное, что трещина прошла почти ровно посередине. Мистика, да и только.
Нa cнимкax: Aнacтacия Ивaнoвнa Цвeтaeвa, 1985 г. и риcунoк xудoжницы Людмилы Kиceлeвoй. Фoтo и cтиxи aвтoрa.