2(98) Февраль 2009

 

Новое имя

Ян Кауфман, Москва

 

ПРАВДА

Я выглянул в окно. Далеко, сквозь сопки невысоких гор, по медленно поднимающемуся печному дыму угадывались крыши домиков, спрятавшихся в ослепительно-снежном забытом Богом раю. Командировка моя заканчивалась и билет на поезд лежал уже в кармане, но на душе было тоскливо и совестливо.

В тот, 1963 год, я приехал в Юрюзань, что в 300 километрах от Челябинска, на завод, где намечался выпуск холодильников. Насквозь прокуренный грязный и холодный вагон, с наполовину выбитыми стёклами окон, вытолкнул меня на заснеженный перрон в спускающиеся сумерки. Поезд, свистнув на прощанье, тут же тронулся дальше в сторону Уфы, и морозный воздух вмиг укутался паровозным дымом.
Заводской "Москвич" уже ожидал меня и, виляя по извилистой гористой заснеженной дороге, спустя минут двадцать, доставил наверх в город. Квартира для командированных находилась на первом этаже двухэтажного дома. На пороге, повидимому уже предупреждённая о приезде, меня приветливо встретила женщина лет тридцати, которая была и администратором и уборщицей, одним словом хозяйкой этого приюта для редких приезжих. Назвав себя Ольгой, она провела меня, как мне показалось, в давно пустующую, но чисто прибранную квартиру с тремя по-солдатски заправленными кроватями и предложила занять любую понравившуюся. "Располагайтесь и отдыхайте с дороги. Уж извините, горячей воды у нас нет, но зато вот электрический чайник. Чаёвничайте, отдыхайте, а с утра за вами заедут".
Внезапно в приоткрывшуюся дверь просунулась голова девочки лет семи с рыжеватыми вьющимися волосами: "Мам,а мам! Ты скоро? А то Анька плачет". - "Иду, закрой, Настя, дверь, холодно".
Девочка скрылась. "Вы устраивайтесь. Я то живу в квартире напротив. Если что надо, не стесняйтесь, стучите. Только дайте мне до утра ваш паспорт для регистрации".
За окном было уже совсем темно. Усталый и намёрзшийся за длинную дорогу я, попав наконец в тёпло, разомлел и, не ужиная, лёг, чтобы почитать свежий номер газеты "Правда", лежавший на столе, но быстро заснул.
Рано проснувшись, я заварил чай, наскоро привёл себя в порядок и, выложив на стол из сумки нехитрые продукты, что жена обычно давала мне на дорогу, сел завтракать. В это время дверь отворилась и на пороге появилась, уже знакомая мне Настя, держащая за руку свою младшую огненорыжую сестрёнку Аньку, девочку лет трёх-четырёх.
"Дяденька! Мамка забегала и ушла в очередь за хлебом, а это велела отдать". Настя протянула мне паспорт, а глаза, голодные глаза двух девочек откровенно разглядывали "сокровища", разложенные на столе: батон белого хлеба, масло в майонезной баночке, кусок сыра и кружок колбасы.
Я усадил девочек за стол, сделал несколько бутербродов, налил чай и, глядя на эти восторженные детские лица, сам забыл о еде.
Спустя пару минут в комнату, постучавшись, вошла раскрасневшаяся с мороза Ольга с буханкой чёрного хлеба. Смутившись, она забрала детей и, поблагодарив меня, попросила впредь не баловать девочек.
В городе, освободившись от дел, я зашёл в магазин "Продукты". Ассортимент не мог быть скуднее: соль, спички, да в судке красовалась ржавая высохшая селёдка. И всё...За чёрным хлебом жители вставали в очередь с ночи.
Всё задание, намеченное на командировку, было выполнено за два дня. "Через пару часов сяду на поезд и обратно, в Москву," - думал я, глядя в окно. Но как-то было больно и стыдно за увиденное: за Ольгу с её девочками, за этот прекрасный край, за Москву, которая снабжалась лучше, за то, что ничего не менялось уже столько лет...
У окна затормозил знакомый "Москвич". Я вышел, захватив портфель. Шофёр газанул, и мы медленно покатились вниз...
Сумку с домашними харчами я оставил на столе, прикрыв её газетой "Правда", где на первой полосе крупным заголовком было опубликовано Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР "О МЕРАХ ПО ДАЛЬНЕЙШЕМУ ПОВЫШЕНИЮ БЛАГОСОСТОЯНИЯ ТРУДЯЩИХСЯ".

                                           
НОКТЮРН


Иван Ушаков стоял в гостиной у окна своей нью-йоркской квартиры в ожидании машины и бесцельно смотрел с тридцать второго этажа вниз на сутолоку пешеходов, непрерывный поток автомобилей, сверкающие рекламы Пятой авеню, с её нескончаемыми, уходящими куда-то ввысь криками туристов и уличных зазывал, сиренами полицейских машин и, нависшим над всем этим вертепом, горячим влажным океанским воздухом. «Не город, а муравейник», - мелькнула мысль.

И точно так же, без всякой, казалось, видимой связи, вспомнилось вдруг соседская девчушка Ева из дома, что стоял у Чистых прудов, напротив кинотеатра «Колизей». «Узнаю ли теперь её, ведь столько лет прошло?» Когда им было по двадцать, эта стройная девушка с большими смешливыми глазами и рыжими кудрями восхитительно исполняла на флейте ноктюрны Шопена. Игра вызывала у него, художника, сказочные образы.
О бенефисе в честь шестидесятилетия Евы Иван узнал случайно из небольшого сообщения в газете «The New York Times». Оно, как нарочно, было опубликовано по соседству с рекламой о предстоящем открытии его персональной выставки.
Центром и «гвоздём» всей экспозиции был небольшой овальный портрет той самой Евы. Девушка-флейтистка в шёлковой ярко-зеленой блузке с жёлтым галстуком, сидела на подоконнике у открытого окна. Эта работа Ушакова, названная им «Ноктюрн», вызвала ажиотаж у знатоков живописи. Благодаря удачной композиции портрета. Одухотворённое лицо девушки с золотыми локонами и её юная фигура в ореоле солнечных лучей, падающих сзади из окна, напоминали икону. Было ощущение, словно сама картина источает сентиментальную чарующую мелодию ноктюрна и от неё исходят запахи ранней весны.
Иван ещё тогда, в юности, собирался нарисовать портрет Евы, но успел сделать лишь набросок, потому, что тот давний декабрь 1962 года перевернул их судьбу.
Поначалу была радость, что его картина, ещё малоизвестного художника, отобрана на экспозицию авангардистов "Новая реальность" - выставки в Манеже, приуроченной к 30-летию МОСХА. Затем внезапное чувство унижения и обиды, от посещения её Никитой Хрущёвым. «Мальчишка, пидорас! - кричал он на Ивана. - Осёл своим хвостом и то лучше нарисует!»
И тут же возникшее решение уехать из этой страны навсегда. Уехать от этого позора, из этой клетки куда угодно… На память Ева подарила ему тогда свою фотографию с надписью: «Моему Ивангардисту!»
Затем тяжёлые эмигрантские будни, случайные заработки, постоянная нехватка денег, изматывающая работа таксиста, съёмные углы и квартиры…
Резкий звонок консьержа вернул его в реальность. «Сэр! Ваша машина у подъезда».
Он подхватил лёгкий дорожный чемодан, вышел на улицу и окинул прощальным взглядом огромную витрину своей картинной галереи, что занимала весь первый этаж здания. А спустя несколько часов уже дремал в самолёте рейса Нью-Йорк – Москва.
В Шереметьево Ушакова встречал водитель заказного такси. Они не спеша поехали по Тверской. Москва после давящих громад небоскрёбов Манхеттена показалась ему приветливой и неузнаваемо солнечной. За окном промелькнул стадион «Динамо», Белорусский вокзал и площадь Маяковского, притормозили у отеля «Ritz-Carlton».
Вечером, сидя в заполненном зале консерватории, он с трудом узнал в юбилярше-флейтистке девочку из своего прошлого… Её мастерское исполнение знакомых мелодий вызвало забытые ассоциации юности…
Назавтра, в полдень, Иван позвонил Еве.
- Да! - раздался в трубке звонкий детский голос.
- Пригласите, пожалуйста, к телефону Еву Евгеньевну!
- А бабушки нет дома.
- Скажите, когда можно её застать?
- Я не знаю... Она утром улетела в Нью-Йорк на какую-то выставку.
У Ивана перехватило дыхание:

- … Какую?
- Бабушка сказала, что какой-то старый знакомый нарисовал её портрет.

Иван машинально опустился в кресло. В трубке послышались частые гудки… Со старой пожелтевшей фотографии, стоящей рядом с телефоном, на Ивана смотрела Ева. Несколько минут он не сводил глаз с фото, затем решительно позвонил в аэропорт и забронировал билет на ближайший рейс в Нью Йорк.

 

 

 

 

Copyright © 2001-2009 Florida Rus Inc.,
Пeрeпeчaткa мaтeриaлoв журнaла "Флoридa"  рaзрeшaeтcя c oбязaтeльнoй ccылкoй нa издaние.
Best viewed in IE 6. Design by Florida-rus.com, Contact ashwarts@yahoo.com