Нина Горланова, Пермь.

Лауреат премии журнала «Флорида» 2007 г.

Поднебесных

Поднебо – прозвище Юрия  Поднебесных.

Но  иногда я сокращала его фамилию иначе: Под-бесных (несмотря на его длинные мохнатые брови, как у китайского святого). Это когда  шутки его  далеко заходили.

Вот приносит  участковый милиционер повестку. Юрий уже и рот открыл – матерное слово почти вылетело, но он зубами его успел зацепить и обратно. Взял на руки милиционера, как маленького ребенка,  и понес, хотя тот и  ногами дрыгал и словами тоже. Поднебо отнес его  в участок и  сразу ушел, оставив после себя медленно остывающую лаву восклицаний, гримас, вздрагиваний…

Это было еще в восьмидесятых - участковый  пришел, потому что донесли про нетрудовые доходы. Якобы он продает много картин и скульптур без оформления должного…

-  До смерти  мне их жалко - доносчиков, - вздыхал Поднебо. – Какой у них ад в душе все время, черти да черви, - и нахмурил свои брови, как у китайского святого. – Подозреваю я одного человека – ну, напишу его портрет с куриной пленкой на глазах!

Познакомил нас в Москве мой друг Королев.  Он нес к Поднебесных икону на реставрацию, мне стало интересно -  зашли вместе. В глаза бросились прялки, сундуки, ветряк в виде парохода (вырезан из железа), цыганская маленькая гитара, как миниатюрная женщина… Наконец я – горловой Урал -  стала  громко удивляться на точеные черные фигуры в искусственном снегу:

- Пушкин с флюсом из снега - так по-человечески! Даже до слез…

 - Это не сам  Пушкин, а – его скульптура  в снегу -  масскульт победил, и никто не ухаживает за  памятниками, снег на них сам скульптуры лепит уже...  

В пейзажах у  Поднебесных тоже  снег, но  не сугробами, а отдельные  падающие  снежинки,  очень крупные.

Дома у него кажутся такими легкими на картине, словно они даже время от времени подрыгивают, а все – из-за падающего крупного снега такое волшебное впечатление.

И мясо он запекал  огромными  кусками!

- Ешьте, Нина – у вас зеленые подглазники! Тут ко мне из  посольств приходили, купили две работы. Послицы любят мои картины. Поэтому я едва живой сегодня…

Словно он даже любил эти слова: «до смерти», «умираю», «едва живой», «ад»  и тп. Чаще всего я слышала это про дела скульптурные:

- Если  чувствую, что умираю – значит, хорошо поработал. А если не умираю - плохо поработал.

Кстати, один раз я сама видела, как он продавал картину: сказал ей «Прощай!», поцеловал и  отдает послице. А она говорит с акцентом:

- Замая хорошая…

Как всегда, спрашивала  я о  детстве: велика ли была семья, боялся ли родителей.

 Боялся он… руки деда!

Да, именно так - боялся руки деда. Мама его - удмуртка, и когда  ее отцу  отрезали руку в больнице (после аварии), то по обычаю эту отрезанную руку засолили и повесили на чердаке, чтобы потом похоронить вместе с телом. Поднебо боялся  ходить на чердак до самого окончания школы.

Мне хотелось узнать побольше,  но  он  расческой делал волны  по слою сырого гипса, соскальзывал и ругался:

- Осы в бороду! Куда? Но нужно пещрить. Борьба не на жизнь, а на смерть…

 Топорообразным ручищам нелегко  давались мелкие движения. Но он  рвался из животной стадии, снова и снова пещрил тут и там… на картинах часами выписывал отдельные снежинки. До тех пор, пока не спросит:

- Ударяет в грудную кость?

- Ударяет.

Что говорить: каждая его картина – толчок в сердце.

Когда он приехал в Пермь в гости, у нас как раз свет отключили за неуплату. Не печатали же меня -  время советское. Вечером мы зажгли свечи. Поднебо повторял:

- Ну и что – свечи. Пушкин всю дорогу при свечах писал.

Но утром рано он взял с  пианино нашу  долговую платежку и быстро сбегал – заплатил.

- Видел сосну, похожую на крыло птицы.

И сел рисовать сосну. Гениальный рисовальщик, но… мог сделать две левых руки. Каждая жилка бьется, но обе левые. «Левитан тоже не умел руки рисовать», - говорил печальным голосом. Но тут же снова взбодрился:

- Какие у вас деревья! Одно кричит: меня на выставку, я идеальное! Другое дерево – пьяница, почти упало…

В Пермской  галерее, возле наших деревянных Спасов,  только крестился: мол, грешно относить сие к  искусству.

Потом мы заглянули в книгу отзывов и прочли последнюю запись:  «Все клево, только жаль, что  нет мумии и самурайских мечей».

С тех пор, когда бывал доволен своей работой,  Поднебо повторял:

- Только жаль, что нет мумии и самурайских мечей! – затем челюсть его отпадала, как люк транспортного самолета,  и раздавалось громоподобное «ха-ха-ха».

Мне тогда приснилось, что он приехал в наш Белогорский монастырь и написал две так называемых наивных иконы. В украинском народном стиле. Вокруг Николая-Чудотворца все цветочки алые, листочки зеленые. Якобы мне эти работы показывают, а я удивляюсь: «Почему вы не попросили  его сделать больше – хотя бы пять-шесть?!» - «Так он у нас пробыл всего несколько часов»…

Да, в свой приезд он велел мне выбросить  альбом Модильяни  с черно-белыми репродукциями:

 Обнаженная женщина,  а кажется, что она в грязи валяется. Я тебе подарю цветной  альбом – новый,  муха не сидела. Ненюханный.

И тут же он в подарок нам  написал нашего кота – на черном подносе,  ну и там, конечно, падают крупные снежинки, как бы мультяшные, но все же не мультяшные… Кто-то стащил этот поднос, конечно – нет его давно уж.

Однажды он захотел  описать мне  лицо своей бывшей жены и выдал портрет…  Софи Лорен.

 Но в то же время  рассказывал много такого, что придумать нельзя:

- Жена сына родила, он лежит, и я вижу, как в него входит душа моего деда. Прямо с бородой. И вот вырос – вылитый дед. Тот, когда ел и было вкусно, все приговаривал: ммм, ммм. И вот мой сын, слышу: ммм. Я ему: «Ты чего?» - «Так вкусно!»

Влюбившись, он переходил в состояние улыбчивого киселя на пару часов. Понравилась ему в Перми  моя подруга Марина, которая шила себе из льна платья в народном духе. Но ей не понравилось, когда улыбчивый кисель заговорил:

- Каждый уважающий себя человек должен полежать в психушке!

   Поднебо бухнул это прямо в  автобусе – своим тонким, но очень далеко слышным голосом. Марина  вышла на ближайшей остановке. А он… только еще больше взлохматил правую бровь и  сильнее стал похож на китайского святого.

В 92-м мой муж жил у него в столице две недели (ездил на курсы иврита). И они много общего обнаружили. Например оба в юности - после Уэллса - так поверили в марсиан, что прочитали всю историю Англии и удивились, ничего не найдя про вторжение инопланетян.

 В те годы  Поднебесных приятельствовал с  соседом Будилиным. И вдруг  Будилин  стал Мудилиным:  с  восторгом рассказывал, как САМ ДЕПУТАТ такой-то позвал его быть крестным  новорожденного сына.

-  Сам Самыч? Депутат Депутатыч? – посмеивался Поднебо.

Но когда на другой день он начал картину «Крещение», Будилин там благоговейно смотрел на шелковую воду, нежный, хотя и важный. Ломкие складки одежд превратили его в монумент, но:

- Посмотрите, какое у него по-хорошему лошадиное лицо…  

 -  А красные ягоды вишни – символ рая?

- Да, символ рая  -  потерянного и того, который будет.

   Один раз Поднебо пришел домой и увидел воров - он спросил:

- Вы здесь воруете или что?

  Воры подумали: дурак. И убежали. А  он боялся, что они из КГБ… Запивая  коньяком суровую действительность, он долго сокрушался:

- Почему я им бороды не поджег!

Кажется, в 99-м  была персоналка (персональная выставка). Но все было омрачено тем, что с утра  его сын позвонил  и  спросил:

- Вы берете на реализацию жеваную рыбу?

А ведь еще совсем недавно пацан прочитал «Крутой маршрут», прибежал: надо стихов  много знать -  в карцере ими спасались!

- Погоди, - пытался остановить его отец, - зачем так резво к карцеру готовиться.

Но юношу  было уже не остановить:

- Я вот  Микельанджело выучил,  – и начал читать: - Отрадней камней быть…

Хотя Поднебо еще не понял, сходит его сын с ума или наркоманит, он быстро подхватился и уехал в Америку. Оставил златое отечество ради бриллиантового Запада, как он сам невесело произносил.

 Связи с посольством у него  сохранились, поэтому переезд удался почти без потерь.

Но в США он оказался так одинок, что сам себе писал  по электронной почте – сам и отвечал. У  нас  еще не было интернета.  Всего одно письмо получили мы на обыкновенной бумаге: мол, казалось бы, жить можно, хотя нет мумии и самурайских мечей…

Там была и фотография его:  плиты лица треснули и появились не морщины - трещины.

«Я достиг апогея своей неизвестности. Зачем поздно уехал - Шемякин и Неизвестный  стали популярными в том числе и из-за того, что были диссидентами. А меня вон как преследовали за то, что я изображал несчастных одиноких старух в парке на скамеечке – это  когда говорили, что советские старики живут лучше всех в мире! Это когда Вы, Нина,  мне твердили:

- Ты счастлив, тебе выпало страдать за всех!..»

Истории  с органами были, про гонения мы  слышали. Например, после одной ресторанной истории его третировали целый год.  Поднебо тогда набросил на свое лицо салфетку, часть ее вобрал в рот, а вверху все защемил очками.

- Угадайте, что такое? – раздавалось глухо из-под салфетки.

 Все  вопрошали:

- Привидение?

-Ку-клукс-клан?

- Нет! – провыла  безротость. – Это социализм с человеческим лицом!

И слышали это человек десять, включая официантов. А еще -  с соседних столов тоже могли слышать…  кто-то донес. Тогда и жена от него ушла.

- Патриотесса, блин!.. Но я прощаю -  они ее чем-то там запугали. Или она испугалась, когда они пришли некстати! Я одну ногу уже в ванну опустил, другая сухая – так и увезли с мокрой ногой…

Как-то  раз Юрий  упомянул:  друзья из посольств помогли тогда. В другой раз он уверял, что его выручила игра в полусумасшедшего. Перед своей подписью на любой бумаге в органах он, например, ставил слова: «Прошу слезно удовлетворить, склоняюсь в низком пардоне»…

С тех самых пор у Поднебо в квартире окна разрисованы черными полосками, сами стекла. Я как-то спросила: вместо черных полос на стеклах – почему не написать картину на тему допроса или задержания?

- Когда волнуешься, все  лица кажутся блинами…

В психобольнице, кстати,  лежал иногда его кузен (художник, мечтавший  написать тысячу закатов). Он уверял нас, что по кисточкам… узнает начало приступа: кисточки испуганно топорщятся, как усы у кошки…

Поднебо часто-часто навещал его, иногда я с ним ходила.  Много записала потом.  Там всем мужчинам больным нравилась одна женщина, которая  считала себя рыбкой в аквариуме, а всех других – другими рыбками… А  один  раз кузен лежал в палате с неким Кисунько. Так вот этот Кисунько думал, что он – древний римлянин. «Успокойся, успокойся, - говорили  ему, - мы уже отбили варваров». – «Вперед, сыны Рима!»  - кричал «легионер».

   - В этом треугольнике: скульптор, модель и произведение – что главное? Главное: отношение модели к скульптору. В деревне, где теща жила,  старушка отказалась позировать, я сказал председателю колхоза. А он:

- Она у меня проходит по делу самогоноварения. Мы ее задержим и будем держать, а ты лепи. Но оказывается: когда модель не хочет, то ничего не выходит (из рассказов Юрия Поднебесных).

            Так вот, единственное письмо из США Поднебо закончил словами: умру я – все картины и скульптуры выбросят к такой-то матери, никому они не нужны, как выбросили работы Ситникова!

           А я ему отвечала: у Ван Гога не выбросили – не выбросят и у тебя.

             Но – выбросили. 

            Об этом мы  узнали от Королева, который ездил в США в командировку и пытался найти работы Поднебесных после его смерти.

              - Ну да, у Ван Гога брат спас его работы, - пыталась что-то понять я. – Но брат тоже вскоре умер…

              - Тогда масскульт делал только первые робкие шаги к мировому господству. А сейчас масскульт победил – сквозь него не пробиться, - сказал мой муж.

  И мы вдруг стали вспоминать, как поехали с Юрой на этюды. Он намазал хлеб маслом, а лось к реке шел ряску есть, бутерброд мимоходом прихватил. И это сразу вошло в картину. А небо в тот день было кроличье, как шкурка серая…