Джек НЕЙXАУЗЕН, Майами-Торонто-Нью-Йорк –Сингапур.

ЭХО МОЕГО ДВОРА

Продолжение. Начало в #05(101), 2009г

           Первый этаж  соседствует с «парадным» входом, но – странное дело! – там темно даже днём. Почему же так? Ответ прост, как правда: толстые гранёные окна, украшавшие в «старое время» входную дверь были в один прекрасный день украдены! Пустые рамы надёжно забили сырой фанерой! Часто в нашей парадной кто-нибудь «отдыхал», сидя на полу в пьяной задумчивости. На первом этаже жил сапожник, который дома «халтурил» потихоньку. Однако, получив деньги за работу, как всегда «громко» бил он свою жену Аню. Потом оба выбегали из квартиры и метались по лестничной площадке, колотили в дверь напротив, где жили тихие и бедные мама с дочкой, старой девой. Их никто почти и не видел – прошмыгнут мимо, тихие как мышки, посмотрят с испугом на вечно сломанную дверь сапожника и нырнут в свою «норку».

            На втором этаже  помню водопроводчика Бермана – еврея, выдающего себя за цыгана (глупо?!) Семья у него была большая, и пил он редко. Но когда такое случалось, «цыган» любил карабкаться по всем этажам нашего многострадального, но весёлого дома, вытирая ступеньки одеждой. Весь ободранный, с безумными от перепоя глазами, он к одним соседям зайдет, у других поругается, кому-то пригрозит, но кто-то его, в конце концов, решительно вышвырнет! В общем, папа мой считал, что этот беспокойный сосед просто присвоил себе хорошую еврейскую фамилию, а на самом деле и вправду цыган! Но мне ничто не мешало дружить с двумя дочками Бермана. Иногда с Сандрой мы вместе отправлялись утром в нашу 22-ю школу, на той же Красноармейской улице.

            На одной лестничной площадка с Берманом жили, кажется, инженер с учительницей, точно уже не помню. А раз не помню, значит, – не пили, не дрались, не готовили такую еду, запах от которой разносился по всем этажам. В общем, ничем не примечательные (в глазах мальчика Яши!) люди.

            Вот и третий этаж.  Здесь жила медсестра с мужем. Странные какие-то они были –здоровались со мной почтительно, как со взрослым! И вели себя всегда, как миротворцы, из-за чего супруг медсестры часто попадал в милицию в качестве свидетеля.

            В квартире напротив – очень пожилая, серьёзная, культурная пара. Люди с запасом старых привычек, почти полностью искоренённых «победой пролетариата», как-то: хорошие манеры, умение вести себя co спокойным достоинством. И всё это – невзирая на тяжелое финансовое положение. Рижане-аристократы подобного типа были в большинстве своем ограблены или уничтожены фашистами, а те, кому посчастливилось выжить, – лишены всего оставшегося у них коммунистами... Какое-то время я ходил к их перезрелой дочке – она «подтягивала» меня, кажется, по арифметике, алгебре, геометрии или ещё какой-то точной науке. Горе, а не ученик я был! Крупная «девочка» лет пятидесяти дымила как паровоз, в перерыве между затяжками тыкая пальцем в учебник. Я был то ли одурманен её грудью, то ли сигаретным дымом, но, точно помню, мне эти «подтягивания» не помогали. На уроках у «аристократки» я изучал слегка заметные усики на крупном лице и старался дышать глубже, как бы сам курил, втягивая табачный дым, заполнявший всю комнату. Думаю, что моя мама просто поддерживала финансово симпатичных ей людей, которые с трудом сводили концы с концами, и даже жертвовала в этом случае здоровьем собственного сына! Иногда я ждал свою «бонну», сидя в её комнате, заваленной немецкими книгами, с чёрно-белыми, пожeлтевшими уже фотографиями родственников на стенах. Прислушиваясь к голосам её родителей, доносившимся из другой комнаты (они говорили на смеси латышского, идиша, немецкого, но никогда русского!), я быстро решал в уме, сколько взять сигарет из лежащих на столе открытых пачек, причем быстро и незаметно! Насколько помню, разговоры в этой квартире велись примерно на такие темы: «В магазинах теперь ничего нет! «Они» опять подняли цены на молоко! Домоуправ – свинья!»

            Четвертый этаж  дома, как и наш пятый, занимал особое место в моей детско-юношеской жизни! В обеих квартирах здесь, одна напротив другой, жила семья Лусисов. Боясь советских уплотнений, они каким-то образом сумели все там расселиться и … удержались! Старушка Лусис с мужем («Ома» и «Опа» * – так их все называли), их сын Ача с женой Бирутой, имевшие сыновей Зигу, Андриса и дочку Ренату.

            Ома Лусис всегда была на кухне! Несмотря на то, что Опа Лусис, его сын Ача, внуки Зига и Андрис – все были официантами, прожорливость этой семьи была фантастична, как на работе, так и дома. И способность этого квартета «выпить и закусить» тоже была неизмерима! Я это говорю как частый участник их завтраков, обедов и просто «перекусов»… Какие замечательные простые латышские блюда готовила Ома: сосиски с кислой капустой, буберт, луковый клопс, хлебный суп, твёрдую манную кашу с киселем и много всего другого.

            Дедушка Лусис всю жизнь и при всех властях нес службу в ресторане «Стабурагс». Помню его лоснящийся и потертый от многолетней носки фрак, ровный как нитка пробор в прилизанных седых волосах… Весь облик старика был пропитан табачно-водочно-луковым запахом. Я много раз имел честь «вкушать» принесенное им из ресторана домой, а повзрослев, – «едать» под его бдительным надзором за ресторанным столиком. Он, как мне кажется, «прощал» мою еврейскую кровь – за знание латышского языка и любовь ко всему «старому, довоенному», за антисоветский дух моего папы и за дружбу с его негодными внуками!

            Андрис  (мы его звали Андрик) работал всюду, везде пил, обсчитывал клиентов, дрался и попадал в вытрезвитель.

            Мой дружок Зига  был официант-люкс! Красивый, общительный любимец буфетчиц и гардеробщиц, он работал в ресторанах «Рига», «Даугава», «Таллин» и много лет – в знаменитом «Лидо» на взморье. Зига частенько давал мне кредиты, ну и я помогал ему, когда это требовалось.

            Рената Лусис  была очень красивой девчонкой – ну прямо как из латышских сказок! Высокая, с волнами каштановых волос, голубыми глазами и, честно сказать, – с одарённой всеми прелестями фигурой, ставшей причиной моего первого учащенного сердцебиения… Но почему-то самое сильное воспоминание о милой Ренате – это её волосы на моём плече, как скользящая шёлковая волна, обжигающая и заряжающая всё тело электричеством... Впрочем, друзья, я, кажется, отвлёкся… Будучи прекрасной спортсменкой, Рената была сильнее своих братьев, командовала ими и била их за «плохое поведение».

            Ача,  их отец (сын Опы Лусиса), тоже был красавец! При виде моей мамы этот бравый мужчина всегда подкручивал свои усики! Многолетняя дорога Ачи-официанта была полна ухабов, на работе он всегда пил самым бессовестным образом и постоянно дрался с клиентами. Яхты – вот что было его настоящей страстью и призванием! Он участвовал во многих соревнованиях. И поскольку мой дядя Володя был начальником яхт-клуба, мы знали, что довоенная изломанная, лихо сидящая на Ачиной голове капитанская фуражка была вполне заслуженным атрибутом. Какая красивая это была пара – Ача с его женой Бирутой – когда в воскресенье утром, принаряженные, они выходили из нашей парадной! Но какое безумство бушевало, когда в этот же день, но уже вечером, Ача крушил дверь своей квартиры! Потом, доказывая свою любовь, этот силач вслед за тарелками, которые (всё из-за той же любви!) выбрасывала во двор Бирута, мог иногда – к всеобщей многоэтажной радости! - выкинуть из окна четвертого этажа и какую-то мебель. Казалось, что во двор летело всё, сопровождаемое грохотом, слезами, смехом и нередко – разбитой головой случайного прохожего... Несмотря на папин строгий запрет: «Рая, не смей туда ходить!», мама отправлялась вниз остановить драку, приводила Ачу к нам, мазала йодом его разбитые о дверь руки, слушала латышско-русские жалобы на то, что у Бируты есть любовник, успокаивала ревнивца. Папа, стоя в дверях кухни, медленно, на «настоящем рижском» латышском заводил с Ачей разговор о 30-х годах... Мама тихо исчезала – к Бируте. Утешала и уговаривала простить Ачу в последний раз! И вот наступал момент, который ждали все этажи: Ача – атлет с забинтованными руками – идет вниз, а навстречу ему красавица Бирута, вся в слезах, а волосы, волосы – как белые волны! Оба плачут, обнимаются на виду у всех молчаливых свидетелей, тихо подтянувшихся с разных этажей. Соседи по дому чувствуют, что на их глазах, в этом безумном житейском водовороте тонут два, по своему любящих друг друга человека. И многие безуспешно пытаются подавить зависть, затаившуюся глубоко в их душах. Скандал, драки – это как-то уходит на второй план! А вот эти две обнимающиеся фигуры заслоняют всё, и, наверное, грустно возвращаться в свои квартиры, где тоже случаются скандалы, но – без объятий в финале...

На снимке: Рига, 50-е годы, здание филармонии. Фото из архива Владимира Соркина, Москва.