|
Как выйдешь из метро «Площадь Революции», сразу напротив –
гостиница «Гранд-Отель». Направо – бывшая Городская Дума, ставшая музеем
Ленина, направо – памятник Свердлову, идущему то ли в Кремль из «Метрополя», то
ли из «Метрополя» в Кремль (зависит от времени суток – с работы он идет или на
работу) и растерзанному толпой именно на месте своего памятника. Далее –
шикарный «Метрополь» с иностранными автомобилями вдоль фасада (вокруг каждой –
толпа зевак, всяк разглядывает внутренность машины и более всего дивится
спидометру – ужас, какие скорости, оказывается, можно развивать на этих
машинах!). Начинался «Метрополь» с открытого кафе, где можно было, помимо
внушительных швейцаров, настоящих живых иностранцев-капиталистов (а, может, это
были просто кагэбешники, только мы, пацаны, плохо тогда различали наших
разведчиков и их шпионов), а прямо напротив здания метро «Площадь Революции» --
гостиница «Гранд-Отель», самая, кажется, затрапезная гостиница, делающая Москву
безнадежно провинциальным захолустьем. Я даже пролетки у ее входа помню,
обрывки соломы и темно-зеленые конские говны.
На углу Театрального проезда и площади Революции находилось еще
Стерео-Кино, где много десятилетий подряд показывали одни и те же фильмы
(«Майская ночь» и еще штук пять других). В этот кинотеатр я так и не попал,
стереоэффект так и не увидел, можно сказать, прожил целую долгую жизнь зря.
А уже за Гранд-Отелем, Стерео-Кино и еще чем-то между ними
находилась гостиница «Москва», на ступенях которой я впервые в жизни увидел
негра и очень испугался его абсолютной антрацитности.
В центральных четырех московских гостиницах (сюда следует
приплюсовать «Интурист») шла своя, таинственная и загадочная жизнь. Доступ сюда
был напрочь закрыт, и если какой-нибудь секретный инженер или ученый входил
туда, то ему грозила неминуемая тюрьма, а, может быть, даже и расстрел: все
четыре заведения кишели нашими разведчиками и их шпионами, занимавшимися
вербовкой и развербовкой наших секретных инженеров и ученых, которые, хотя бы
ради семьи, туда не ходили. Что, у нас других ресторанов или, скажем, пивных
нет? Не видали мы ваших деволяев, жюльенов из шампиньонов и коктейлей
«Шампань-Коблер»?
От самого метро тянулись чуть не самого Якова Михайловича (а
мрачная, признаться, фигура нашей советской истории был этот щуплый Яков
Михайлович, настоящий демон всей этой интриги, куда до него Троцкому с
Зиновьевым и Каменевым вместе взятыми, не зря ведь народ растерзал его
самосудом, вот уж на ком многое висит и зависло, потому и не знаем мы о нем
почти ничего – чтобы по ночам спокойней спать).
Очереди к 20-му и 1-му троллейбусам, одно недолгое время даже
бывшими двухэтажными и 111-му автобусу. К автобусу была самая длинная очередь –
он шел на Ленгоры к МГУ. До 1958-го года красная линия метро, первая в Москве,
начиналась у Парка «Сокольники» и кончалась у Парка Горького. Никакого
метромоста и проблем с ним не существовало, а для жителей Измайлова и,
возможно, некоторых других жителей, 111-ый автобус был одним из вариантов
добраться до МГУ на Ленгорах. Потому что можно было, конечно, добраться на том
же 111-ом автобусе и от «Калужской», как тогда называлась «Октябрьская», но
отстоять надо было не меньшую очередь, а автобусы подходили уже заполненные под
завязку, поэтому стоять, строго говоря, можно было долго.
Жителям Измайлова и некоторым другим жителям можно было также
добраться до Университета на 119-ом автобусе от Киевского вокзала, но ходил
этот 119-ый как-то уж очень нерегулярно, можно сказать, почти и вовсе не ходил,
а, если и ходил, то по очень сложному и таинственному расписанию. Ждешь-ждешь
этого 119-го, а его все нет и нет, а потом, когда он, наконец, подваливал на
посадку, такая страшная толпа накапливалась, что она не выдерживала
собственного напряжения и массы, ломалась и превращалась в давку штурмующую
узенькие задние дверцы автобуса, и ты, боясь и ненавидя эту тупую колышущуюся
груду, выдергивался из нее и ждал, когда она кончится, а она не кончалась, и
автобус отправлялся, обвешенный еще не севшими, но уже уцепившимися за что-то
пассажирами, а ты оставался ждать следующего, безнадежно долго ждать и с
трепетом видеть, что очередь опять густеет и, конечно, когда новый автобус
подойдет, не выдержит, лопнет и рванет всей своей безрассудной массой, с
криками и воплями раздавливаемых женщин к тесным и жестким задним дверям.
Нет, уж лучше на 111-ом!
Войдешь строго по очереди, но почему-то всегда одним из
последних, куда-нибудь приткнешься болезненным зигзагом, с чьей-то сумкой или
еще каким острым предметом в боку. Пока автобус не тронется, кондукторша
обойдет всех, каким-то непoнятным образом продвигаясь меж нас. Протянешь ей
двадцать копеек: «До Университета» и, конечно, слукавишь, потому что двадцать
копеек – это до Университета на Моховой, до старого здания, а чего до него
ехать и так долго ждать на остановке, до него пешком идти – десять минут, а вот
до МГУ на Ленгорах – рупь десять билет стоит, а не двадцать копеек, но
кондукторша понимает твое молодое и бедственное положение, потому будто бы
верит, что ты именно одну остановку всего хочешь проехать, потому и берет с
тебя эти двадцать копеек и даже билетик отрывает, а с контролером уж ты там сам
будешь разбираться, потому как контролер, прежде, чем пассажиров опрашивать
«Ваш билетик», сначала к кондукторше пробивается и списывает номера билетов
всех достоинств и его профессиональному взгляду совершенно понятно и очевидно,
где и когда ты купил свой двадцатикопеешный – только что или аж у самой Площади
Революции, и теперь только от тебя и него, от того, как сложится ваш разговор и
ваши отношения, зависит, поедешь ли ты дальше или сойдешь с ним вместе где-то
на пол-дороге, и вы пойдете в милицию, и ты потеряешь почти час на все эти
разборки, хотя, конечно, путь можно и продолжить, заплатив на месте штраф в три
рубля, но для этого надо иметь эти три рубля, а их, как обычно, нету, ни с
собой, ни где-нибудь еще в каком другом месте. И ведь никто никогда не вступит
в твою защиту, потому что ты хоть и не враг народа и не вредитель и не
иностранный шпион, но все равно явный нарушитель – и нет тебе всенародной
пощады.
Конечно, тут можно врать и увиливать, хитрить и ловчить, но у
меня это как-то плохо получается, но зато хорошо получается совсем другой
маневр – самому протягивать контролеру свой билетик, он его порвет решительно и
не глядя, свободен, мол, от ответственности и наказания, и движется к уже
намеченной им жертве, прячущейся за спины и портфели. А ты после этого спокойно
доезжаешь до Университета, знать бы еще зачем, потому что учишься ты в девятом
классе обыкновенной придворной (при дворе твоего дома) измайловской школы, не
спец и не для блатных, и сам ты не вундеркинд и не ундервуд, а отпетый
троечник, без единого родственника наверху и по тебе не Университет, а
армейская казарма плачет.
К Гранд-Отелю я впритык подходил лишь однажды – пытался купить
там железнодорожный билет куда-то, но, конечно, не купил: они там только по
брони или интуристам.
Здание Гранд-Отеля таки сломали и тем придали Москве и ее центру
некоторую столичность, все еще затрапезную и ненастоящую, но ведь тут «главное
– начать», как много позже сказал один из самых больших дуралеев на свете.
|
