Евгений Эдельсон, Нью-Йорк - Майами     МЫ  С  ПРИЯТЕЛЕМ   “Мы с приятелем вдвоём работали на дизеле, он – мудак и я – мудак, у нас дизель спи...ли”. Народ сочинил это про нас c Вадимом задолго до того, как пропал дизель. Пропал дизель позавчера. А появился он тому назад полгода и вот как.   - Ты никогда не станешь миллионером, работая на дядю, - изрёк Вадим, разливая остатки водки. В ответ на мой укоризненный взгляд он добавил: - Врачи говорят, что выпивать в день стакан вина очень-таки полезно для здоровья. - Во первых, это не вино, а во вторых, сегодня стакан этот у тебя уже не первый. - Да ладно тебе, лучше послушай, тут итальяха мой продаёт вэн дизельный и имя компании с телефоном за пять тысяч, отдаст, думаю, за три, доложи две штуки и забудь про свою сраную работу, - пол куска в день макаронник на нём делает. Вадька опрокинул стакан, закусил солёным арбузом, и, с сожалением покрутив пустую бутылку, точно Майкл Джордан швырнул её в мусорный бачок.   Работу я не бросил, полторы тысячи наскрёб, тысячу наскрёб Вадька, и за 2500 зелёных, плюс неделю Вадька отработал у итальянца грузчиком, вэн стал нашим. Итальянец не обманул, в первую же неделю на перевозке мусора мы заработали почти три тысячи, и даже за вычетом расходов вышло не менее двух. - Врачи говорят, выпивать стакан вина в день – полезное дело для здоровья, - сказал Вадька в воскресенье, когда мы отмечали наш дебют в области очистки квартир нашего брата-эмигранта, а то и аборигенов, от строительного и прочего мусора. - Значит ты сегодня сделал уже три полезных дела, завязывай на этом, завтра мне на службу, а тебе работать с Мишкой у нового русского.   Мишку мы подцепили на бирже на Forest Ave, где мексиканцы продают себя на день-два случайным работодателям. Мишка ни слова не знал ни по-английски, ни по-испански, поэтому мы поняли, что он “из наших, из славян”. По-русски, впрочем, он тоже не мастак. Да и не Мишка он, а Майшар, это я его для упрощения переименовал в Мишку. Майшар по-киргизски значит богатство, по Мишкиным словам у себя в Киргизии он соответствовал своему имени и был большой шишкой. Когда скинули президента Акиева ему пришлось слинять в Америку, где он получил статус беженца, водительские права, пособие, медицину, фудстемпы и снова стал богатым если не по местным американским стандартам, то по киргизским: пособие в семь сотен в два раза превышало его зарплату на родине, не говоря уже о врачах и фудстемпах. Врачи и медицина  по состоянию здоровья Мишке противопоказаны. По его могучему торсу можно лепить атлантов для Эрмитажа, все остальные составляющие тоже позволяют ему держать небо и не только небо, но и гораздо более важные для нашего бизнеса грузы. Тем не менее, человек восточный, медицину казённую Мишка пользует тоже – продает за треть цены на Брайтоне бесплатные для него лекарства, врачи ему в рецептах не отказывают. Запросил с нас Мишка 200 долларов в день, но очень быстро согласился с моим аргументом, что 100 долларов за два дня составляют ту же сумму. В отличие от английского с арифметикой у него всё в порядке.   Когда Вадька разлил водку в три стакана, Майшар, накрыл свой стакан ладонью, воздел глаза к небу; и прошептав: “Нельзя мэне, я – мусульманин”, выпил залпом водку и не поморщился. Я плохо знаком с исламом, аллах запрещает, наверное, только первый стакан, второй и третий Мишка опрокинул с энтузиазмом и без каких бы то ни было жестов и комментариев. Имей Вадька Мишкино телосложение, я бы их не ограничивал, но с Вадькиным теловычитанием четвёртый стакан уже не стыкуется, я закрутил головку полгаллонника “Aбсолюта” и подвинул поближе к Вадьке поднос с закуской. - Врачи говорят, что в сёмге много меркурия, - зацепив три куска рыбы, сказал Вадька. - Ничего, ртуть скользская, выскочит как-нибудь, - утешил я его. Вадька успокоился, и в момент заглотив не меньше фунта норвежской сёмги, он оставил Мишку без закуски. Кроме водки аллах запретил и колбасу, и этот запрет переступить Мишка не рискнул, а к чёрному хлебу и всяким русским солениям-копчениям он, по его словам, ещё не привык.   На следующее утро Вадька с Мишкой, отмыв вэн от накопленной за неделю грязи, поехали перевозить очень богатого “нового русского” из временного пристанища в виде пентхауза в Ошеане в новый с иголочки дом в Манхэттен Бич. Две ходки они сделали без меня, а после пяти вечера я к ним присоединился. Втроём мы сделали ещё два рейса. “Новый русский” по имени Левин Марк Давидович в конце первого дня, а вернее уже поздним вечером, часов в десять, отвалил нам две сотни сверх запрошенной тысячи. На второй день мы планировали с перевозкой закончить. В новой трёхэтажной халупе было два просторных лифта и работа, казалось, должна была занять меньше времени, чем мы думали.   Дела уже вторую неделю шли блестяще, и, засыпая на своей основной работе, я решал, как бы с неё свалить, не обижая Моню, - хозяина фирмы где я проспал шесть лет. Моне я обязан за то, что он вытащил меня с велфэра, сам бы я вряд ли с него вылез. Я абсолютно не способен ни на какие инициативы и плюс к тому любая минимально приличная форма существования меня устраивает. Велфэр - форма для меня очень приемлемая. Я обыграл Моню в ракетбол (теннис-впристенок), а потом два раза в шахматы на брайтонском бордвоке. Удивившись этому, и в большей степени моему беглому, необычному для русских, английскому, а также выяснив что компьютор я тоже видел вживую, Моня взял меня на работу в свою фирму, занимающуюся эмигрантскими делами. Моня говорил на всех эмигрантских языках, кроме русского, так что я был ему очень кстати. Дав мне сначала двадцать тысяч в год, за шесть лет он удвоил мой оклад за очень неутомительные обязанности без всяких причём от меня запросов. Так что обижать его мне не хотелось.   Разбудил, и мои мысли перебил, мобильник. Номер был мне незнаком. Свой номер я не даю никому кроме близких или нужных мне людей и непонятные звонки не принимаю. Но этот показался мне каким-то тревожным. И хорошо что так. Звонил Вадька. “Меня арестовали, я в тюрьме около аквариума, выручай.“ Арестовали его за езду без прав. О том, что его права были приостановлены он не знал, а вернее сначала не понял (“Hе могут эти уроды по русски написать, всё на своём собачьем языке.”), а потом забыл у меня спросить перевести ему письмо. Позвонить “новому русскому” Левину Вадька, конечно, не догадался. Я с трудом уговорил Марка Давидовича  немного подождать. Три часа ушло на процедуру вызволения зэка Петрова из каталажки и ещё пять на два рейса с пожитками олигарха. История с арестом у последнего вызвала понимание и чуство солидарности,он опять отвалил нам две сотни сверху и ещё персонально презентовал арестанту, выпущенному под залог, бутылку Johnnie Walker Whiskey долларов за сто сорок. Такая добропорядочность должна быть вознаграждена, я взялся повесить на стену Левину огромный плоский телевизор, и чуть было не поплатился за свой благородный порыв. Тщедушный Вадька с атлантом Мишкой поднесли аппарат в пять тысяч баксов к стене. Атлант свою сторону не удержал. Слава богу уронил он её на что-то мягкое и никто из хозяев ничего не заметил. Щедрый олигарх вдобавок одарил нас с Мишкой бутылкой водки и зазвал на новоселье.   И водку, и виски я запрятал. У нас был установлен сухой закон в рабочие дни. - Человек из тюрьмы вышел, а ты Горбачёва из себя корчишь, не по христиански это, не по православному. Как ни странно, поддержал Вадьку и поклонник аллаха. Под натиском двух конфессий я, иудей, не устоял, единственным моим условием было ограничиться бутылкой виски. Это и спасло наш следующий рабочий день, но лучше бы не спасало, да и не понравились дорогущие виски конфессионерам. - Чистый самогон, как у нас в Тихвине, - сказал Вадька. Мишка пригубил, пить не стал, наверное, вспомнил пятую суру корана. - Лучи би дал нам эти сто сорок далларов, у нас у Бишкеке водка АЮУ за сорок тва сома и то лучи. - А сколько это 42 сома? - Не знаю, как чичас. Даллар, мыслю. - Что ж ты, мудило, свалил оттуда, где ещё за доллар бутылку можно взять. Атлант слегка пошевелился и Вадька отлетел метра на три. - Я ни мудило, ти сам мудило. Я - шейбаню джадид, а ти – саранча. Пришлось вмешаться: - Всё, шейбаню, хватит, он не хотел тебя обидеть. И, вообще, с затрашнего дня ты водишь вэн и получаешь на двадцатку больше. - Мэне нада 150. - Хорошо – 125, и кончай базар. Таким не сложным, но затратным способом мне удалось замять ссору.   Остаток недели был менее доходным, чем первые два дня, в основном из-за недостатка английского у одного из  моих подельников и отсутствия у другого. Два дня я колебался, на третий в пятницу собрался с духом и пошёл к Моне увольняться. У Мони был такой жалкий вид, что я долго не мог заставить себя заявить о своём уходе. Моня тоже молчал. Но всё же он заговорил первым. - Ты, Алекс, у меня лучший работник, я тебя люблю и уважаю и поэтому с тобой первым имею этот разговор. Сейчас рецессия, мы не продержимся больше месяца. Я тебя увольняю, чтобы ты мог получить пособие по безработице. Не держи на меня зла. Это – тебе. - Моня протянул мне конверт. Я опешил. Вроде бы всё складывалось, как нельзя лучше, тем не менее внутри меня проснулась обида, и вечный в такой ситуации вопрос – почему меня. Но успокоился я быстро. - Не бери в голову, Моня. Спасибо тебе за всё. Будут лучшие времена, снова встанешь на ноги, захочешь - позовёшь меня. Миллион раз спасибо. Моне явно стало легче от моих слов, а мне нет. И не в обиде было дело, мне было жалко Моню. Такой бизнес человек основал, а теперь сам остаётся у разбитого корыта. Но корыто оказалось целым. Позже я узнал, что был первым и последним уволенным. Мои программы могли работать и без меня, а спать по справедливому Мониному размышлению я могу и дома. Кризис на Монин бизнес не повлиял. Жалость к Моне пропала, но и обида тоже. В конверте было две тысячи. Много.   Следующую неделю мы вывозили мусор из офиса в Канарси. Заказчики- шустрые арабы, заплатив задаток и немного ещё в середине недели, от окончательного расчёта в пятницу уклонялись. Заставить их заплатить было можно, но обошлось бы нам дороже остатка. Я махнул рукой и готов был уехать, но Мишка, задержал меня и зашёл к арабам в конторку. Минут через пять он вернулся с одним из них . Араб протянул мне недоплаченные две штуки и уселся на переднее место. Я ничего не понимал, но и не переживал из-за непонимания, две тысячи в кармане действовали успокоительно. Минут через десять Мишка остановил вэн, высадил пассажира и, вытащив из под скамейки маленький сейф, отдал его арабу. Для Мишки сейф был под силу, но арабу с большим трудом удалось, не уронив, опустить сейф на землю. Араб зло затораторил  что-то по своему, Мишка, не обращая на него никакого внимания, сел за руль. Не зная арабского, было понятно, что араб осыпает нас вслед проклятиями. - Ты что, говоришь по-арабски? - , спросил я. - Заутра скажю, я и так на намаз опаздываю, - сказал Мишка, остановившись у мечети на Coney Island Avenue и Avenue X. Я сел за руль, и заинтригованный всем происшедшим, завёз Вадьку в его берлогу, а сам поехал домой. Вадька вовсе ничего не понял, вся история прошла мимо него.   Три недели беспрерывного коммерческого успеха подвигнули нас на инвестиции в бизнес и на семейный пикник за городом. Инвестировали мы почти весь недельный заработок, купив отбойный молоток, стропы и кое-что по мелочи. Для поездки за город добавили скамейку в вэне, другого средства передвижения у нас нет. По дороге я выпытал у Мишки, как ему удалось вчера уделать арабов.  - Да не арабы они, а тюрки. Не турки, а тюрки. Турков бы я нэ понял, а киргизский и тюркский пачти одно и тожь. Как я услишал, что они решили нас пообмануть, я прихватил их сейф, он тажёлый, они пра ниго забыли. А я им сказал, что мы скинули его на свалке. Там у них, наверно, многа дениг или чего ещё, так что босс ихний сразу вспомнил пра дылжок, ну вот и всё...   Вадька сказал мне: - Мишка от нас уходит на стройку, тебя он постеснялся, просил меня тебе сказать. Вслух я подумал: - А кем он там будет работать? - Краном, - ответил Вадька. - Жалко, в кои веки мусульманин к нам затесался, да и парень он хороший.   Отработал Мишка с нами ещё два дня. Лучше бы ушёл сразу. В первый день мы должны были по наводке нашего клиента-олигарха забрать груз для бруклинского деляги из порта в Нью Джерси. Пока я с делягой оформлял бумаги, Мишку я послал заправить вэн. Бумаги заняли минут двадцать. Когда вышел, Вадька курил на улице в одиночестве, Мишка не вернулся. Вернулся он  через час и без вэна, пешком. - Вен сламался. Ни заводица. Я в технике ни бум-бум. Вадька попытался завести вэн сам, благо застрял с ним Мишка не так далеко. Вэн кашлял, плевался сизыми клубами, трясся, как эпилептик, но не заводился. Хорошо ломаться в Бруклине. Механик, да ещё и русский, нашелся через два квартала. - Вы чего, идиоты, что-ли? Кто же дизель бензином заправляет? Мишкины карие зрачки почернели, я как мог сильнее стиснул его локоть, “идиота” он отнёс на свой счёт и мог завестись, орёл горный. Механик откачал бензин из бака, залил галлон солярки и без проблем завёл вэн. “Техника в руках дикаря – кусок металла,” - глядя на Мишку, произнёс толковый механик, облегчив нас на полторы сотни за дорожный сервис плюс червонец за галлон солярки. Слава богу, мы успели справиться с доставкой, в нью-джерсийском морском порту в городе Элизабет процедура получения груза была довольно муторной.    На следующий день работали в Стэйтон Айланде неподалёку от того месте, где мы зафрахтовали Мишку. Его обуяла ностальгия. Биржу труда на Foster Avenue он почитал как свой первый американский отчий дом. У нас был небольшой перерыв по работе и я разрешил Мишке взглянуть на родной очаг. Стоило это нам дорого. Не знаю как коран, но тора не рекомендует оборачиваться на оставленное позади, жена Лота оглянулась и превратилась в столб. Если бы Мишка был иудеем, то нам бы не пришлось терпеть такие убытки. Пока Мишка общался (на каком языке уж не знаю) с группой своих прошлых подельников, другая группа вскрыла наш вэн и позаимствовала его содержимое. Один нераспечатанный ещё даже из упаковки отбойник стоил нам полторы штуки. Но без него обойтись было можно, а вот без строп мы справились в тот день только благодаря  бицепсам атланта. Но что делать. С атлантом мы расставались, и весь негатив забыли. Наш интернационал (я – еврей, Вадька – русский, Мишка – киргиз) распался так же, как и его менее дружный и ещё менее достойный исторический предшественник.   Без Мишки работать, конечно, стало сложнее, но мы уже набрались опыта за первые три недели и механики всякой подсобной накупили, так что справились. Всё было бы хорошо, но Вадьку опять арестовали. На сей раз дело было более серьёзным. Через неделю после переезда жена олигарха обнаружила пропажу картины Айвазовского. Кроме нас никто этого сделать не мог, так она решила, и вызвала полицию. Вадьку жена олигарха знала. Полиция знала тоже. В три часа ночи его подняли с постели, одели на руки браслеты и увели. Мой знакомый адвокат Малевич запросил пять штук и предупредил, что не меньше потребуют в суде наличными или заложить дом или, скажем, самолёт, чтобы до суда выпустить подозреваемого из тюряги. “Я летать не люблю, а жена моя обычно летает на швабре. Швабру примут в залог?” - спросил я его. “Не думаю, я не слыхал о таком прецеденте”, - ответил Малевич. Звоню Зойке, Вадькиной подруге. Со второго захода объяснил ей ситуацию. Вдвоём мы собрали пять тысяч. Но ничего этого нам не понадобилось. Вот что произошло.   Олигарх ни о пропаже, ни о вызове полиции не знал ничего. Зато ему позвонил галерейщик Нахапкин и сообщил, что молодой человек по фамилии Левин привёз ему на комиссию полотно Айвазовского. Галерейщик знал, что полотно принадлежит господину Левину, но не был уверен, что сынок господина Левина настолько нуждается, чтобы отказаться от такого раритета. Остальное было, как говориться, делом техники. Сынок лишился на год денег на развлечения, жена получила в глаз, а олигархов адвокат за сумму превосходящую ту, что мы собрали с Зойкой, не только вытащил Вадьку из тюрьмы со списанием всех его (Вадькиных) грехов, но и ещё добился возвращения ему (Вадьке) чистых водительских прав. Такой поворот судьбы вместе с необычно нежным Зойкиным телефонным звонком побудил Вадьку цитировать Паниковского, а меня заставил изменить мнение о новых русских и не русских.   Мы с олигархом пили терпкий коньяк. Моя жена Лида играла на фортепьянах, Зойка обработала синяк под глазом Марии Вениаминовны – жены моего собутыльника, а Вадька что-то ожесточённо объяснял прощённому сыночку хозяев – Николаю. Простили его потому, что неблагородный поступок был вызван благородными намерениями. Мать его менее обеспеченного друга нуждалась в операции. Друзей у Николая было мало, а картинок у папы с мамой много. Мне парень понравился. Жизнь - странная штука. Вчера мой друг был в тюрьме, я, по нищете своей, язык высунув, бегал по городу выискивая, как бы набрать денег на его вызволение, а сегодня распиваю дорогие коньяки, и в ус не дую. Такие были у меня мысли.   Последующие пять месяцев нечем вспомнить, кроме Вадьки-Зойкиной свадьбы. Работы было много и, слава богу, без приключений. Клиенты нами были довольны и рекомендовали нас последующим. Вэн оказался крепким и ломался в меру, и как-то вовремя, то по дороге домой, то в выходные. Хороший оказался парень.   Хотя Вадька – православный, венчались они с Зойкой в лютеранской церкви на Герритсон авеню. Зойка, дочка правоверных коммунистов еврейского происхождения, оказалась лютеранкой-евангелисткой. Свидетельницей с её стороны была Мария Вениаминовна. Я был свидетелем жениха. Зойка чудно смотрелась в белом платье, а Вадьку принимали за её сына, в 35 лет ему без предъявления удостоверения не продают ни алкоголь ни сигареты, больше чем на тинейджера он не смотриться. Но как сказал какой-то мудрец: молодость - это недостаток который с годами проходит, пройдёт и Вадькино тинейджерство. Олигарх в церковь не пришёл. Наверное, узнал чем Зойка занималась раньше.   Но вот позавчера дизель спи...ли. Помните? : “Мы с приятилем вдвоём работали на дизеле...». Это про нас сочинили. Позавчера нам не везло с утра. У Home Depot на Кропси авеню мужик упросил нас подвести в Бенсонхёрст пачку сухой штукатурки. Для простоты загрузили мы эту пачку на крышу, она у нашего вэна отлично приспособлена для таких грузов. На небе не было ни облачка. До Бенсонхёрста езды 10-15 минут. Всё прекрасно. Минут через пять налетел бешеный ветер, небо заволокло.тучами цвета асфальта. “Разверзлись хляби небесные”. Дождь лил как из ведра. Так же быстро, как набежали, тучи разошлись. Снова сияет солнце и на небе ни облачка. Штукатурка на крыше превратилась в кашу и расползалась по частям. У мужика, конечно, к нам претензий нет, но он слинял, а штукатурка осталась. Пришлось собирать её в мешки и вести на свалку. Полдня сгорело. Для поднятия настроения решили побаловать себя, поехали обедать в «Гамбринус». Поели прекрасно: любимые мои кальмары, люля-кебаб, бочковое пиво. Пиво пил я один, Вадька завязал с любым алкоголем. Закурили, хоть и нельзя. Выходим – нет вэна. Зашли на всякий случай за один угол, за другой,- нет вэна. Делать нечего, пошли в полицию. Полицейский учуяв запах пива, смотрел на меня, как солдат на вошь. Но я же не за рулём, всё равно он помог составить заявление об угоне и сказал, что позвонит нам, если что-либо прояснится. От нечего делать зашли к итальяхе, поплакались в жилетку. “Вы, парни, залетели. Никто искать мой, то есть, ваш вэн не будет. А и будет, то не найдёт. Такое говно угоняют в рип-оф шапы (на запчасти). Не теряйте времени, забирайте у меня вот этот красавец за червонец и возвращайтесь в бизнес.” Мы так и решили. Бизнес наш вопреки моим абсолютно логически обоснованным пессимистическим прогнозам развивался соответственно абсолютно логически необоснованной Вадькиной уверенности, что всё будет хорошо. Да и червонец нам теперь доступнее чем полгода назад трояк. Итальяха прав, нечего ждать. Но итальяха не был прав. Ему, аборигену в третьем поколении, постичь глубину моего совкового идиотизма не было дано. Дома меня ждало на автоответчике сообщение из полиции: “Ваша повозка эвакуирована на стоянку Неви-Ярд в Бруклине. Взять её обратно вы можете уплатив 735 долларов неоплаченных Вами ранее штрафов, 1620 долларов пенальти за неуплату этих штрафов, 135 долларов плюс налоги за эвакуационный сервис и 35 долларов плюс налоги за каждый полный и неполный день хранения вашей повозки в эвакуационном паркинге.” Сообщению этому несмотря на его фискальный характер я обрадовался, как неожиданно появившейся возможности вернуть безнадёжно потерянного друга.   Штрафы эти я получил давно, забыл и думать о них и полагал, что и другие про них забыли. Но другие, оказывается, никогда и ничего не забывают. Хорошо и беззаботно я жил на велфэре: ни работы, ни налогов, ни машины. Как только свернул с правильного пути, всё это появилось. Налоги я отдавал дяде Сэму, а работу и машину мне дал дядя Моня. Машинёнка была старенькая, но бегала резво, иногда даже намного резвее, чем написано на белых квадратиках с чёрной каёмочкой, зачем-то расставленных вдоль дорог. Получив штук пять штрафных тикетов долларов на триста, я решил от машины избавиться, тем более, что под моим попечением за полгода она состарилась гораздо интенсивнее, чем за много лет под Монинын. Как меня научили ушлые парни, вырвал с корнем фабричный номер и бросил машину на удалённом пустыре. Но другие парни оказались ушлее. Через пару месяцев я получил по почте штраф и платёжное требование долларов на четыреста за эвакуацию моего автомобиля на свалку. Тикеты и платёжки я порвал, выкинул и думать забыл. Теперь вспомнил.   2500 долларов впервые в своей жизни я сумел скопить за последние шесть месяцев. Символично, что сумма эта почти полностью совпала с суммой выкупа. Вэн мы вернули, по поводу этому снова пошли в «Гамбринус». Поели прекрасно: любимые мои кальмары, люля-кебаб, бочковое пиво. Пиво пил я один, Вадька завязал с любым алкоголем.   Мы с приятелем вдвоём снова работаем на дизеле...