Нoвыe cтрoки нoвoгo вeкa

Ирина Василькова, Москва   ВРЕМЯ СКЛЕИВАЕТСЯ В КОЛЬЦО   * * * Узкоглазый лучник снимает цель попаданьем точным, оперенье стрелы дрожит, тетива поет. Мир сместился, борей сменился юго-восточным и углом к горизонту ястреб ушел в полет. Я в гудящие струи ступаю, не зная брода, и на тех путях, что Бог надо мной простер, мне опять по нраву родина и свобода, горловое пенье, голых степей простор. Срифмовалось  все – alma mater, восторг, атака, лисий промельк рыжий, колчан на сухом плече. Я иду на звук – там пустой коридор химфака г-образен, как ход коня, и в косом луче бьющем из-за угла, клубятся такие тени, что стрела времен закручивается в кольцо, и пространство глючит, и мраморные ступени выбегают в степь, где пружинит ветер и пыль в лицо зренью жадному уступает такую малость – черный крестик птицы в мареве золотом. Нас настигнут любовь и ярость, смирит усталость и утешит старость – но это потом, потом.   *** темнота в комнате гуще, слаще и тяжелей золотом нагруженных кораблей, все свирепей ее смоляная стать, последней волне под стать   черный жар накатывает из угла успокойся, жадная, твоя взяла, видишь, как я повязана – ни ногой, ни рукой – глумливый покой   раскаляется воздух, совмещая мираж и дрожь, я бы сама исчезла отсюда – нет, не даешь, хочешь кровь мою до кипения довести, наглая травести   чем я буду после – огарок, пепел, зола – тлеют легкие, но я вижу источник зла – мышь фарфоровую – о, это она так убийственно раскалена   я уже таю, плыву, как в тигле стекло но глаза ее смоляные пылают зло, и это подстегивает меня на пороге огня   и, уже растекаясь, хватаю ее голой рукой, и швыряю в окно, и плачу, и  нисходит покой туда, где ловлю сквозняк раскаленным ртом в доме  пустом   *** Оттого что в колодце тьмы бродит свет молитвы, Я его не сменяю на голос крови, пиры и битвы. И, вцепившись в гриву, не буду лететь галопом По углам сознания, его одичавшим тропам.   Все ты знаешь, невежда, про Фрейда и Камасутру, Но простынка снежная все так же чиста под утро. А еще скажу – прилюдно и всенародно – Свет погашен, и двери настежь, и я свободна.   Руки за спину, шнур пеньковый стянул запястья – Ты на воле, сердце мое! Не умри от счастья! Все шелка мои вышли. Последний стежок – суровый. Дальше – небо. И вечности зов багровый.   * * * Этот год – яблочный, прошлый – грибной, а следующий – черничный. Без щедрот ослепительных не останешься, это ясно. Жизнь всегда зашкаливает -  ей ли бывать обычной в хронотопе чудес локальных, где все – прекрасны.   Вырезая сухой крыжовник,  в царапинах и занозах, вдруг влипаю в янтарь и яхонт последних ягод. Занавески в медовых осах, а небо в грозах – мне подарков последнего августа хватит на год.   То звезда запуталась в зарослях валерьяны, то жемчужная жаба сопит на укропной грядке, то чужая дочка пугает раскладом странным – но сошьешь  ей куклу из старой майки – и все в порядке.   Время склеивается в кольцо, каждый кадр промотав по новой – как тут в юной подружке свои не просечь  замашки,  и, устав от чужого счастья,  дико и бестолково не прильнуть лицом  к забытой твоей рубашке.   *** Татьяне Федоренко Глушь, безлюдье. Цветы луговые – в пояс. По низине таволга стелет медовый дым. Далеко за холмами неслышно проходит поезд – гул дрожит на пределе, почти что неуловим.   Словно в юности дальней – рюкзак выпрямляет плечи и на каждый шаг отзывается плоть земли. Я за целый день по пути никого не встречу, потому что люди отсюда уже ушли.   Чем их всех сманили – какой золотой химерой, небывалой верой в невиданно ясный день? Веселит меня цвет любой – но не этот серый, цвет осевших срубов, брошенных деревень…   Что хлестало им спину – ветер попутный свежий или черный смерч всю злобу вложил в порыв? Вижу вместо них брод лосиный и след медвежий. Это времени край. Последний предел. Обрыв.   Здесь оно осыпается с шорохом – прахом, пылью, лишь одна крапива тянется в высоту, и пустые деревни сложили серые крылья, как ночные бабочки, слепнущие на свету.   * * * Тишина выпрямляет слух, ночь шлифует оптику взгляда, ртутной дрожью Иакова беззвездно гудит листва,     на  развилке корявой  яблони  тихо бубнит  дриада, рассекают мрак  полночные существа.   Я лицом к лицу с  изнанкой судьбы, и если не бояться  тайных подсказок,  стрелок, примет, так легко дрейфовать  рекой, где утерянные воскресли, а утраты не в счет, потому что их просто нет.   Получаешь  подарок –  но сразу чужого хочется, ждешь  награды обещанной  совсем в другой стороне. Честно выслуженная Рахиль, последнее одиночество – как ты колешься, жжешься,  как не даешься мне!   Beдeт рубрику пoэт Baлeрий Прoкoшин