Александр  Балтин, Mocквa   

Cтихотворения  в прозе

ДЕТСКИЙ ТАЛЛИН

В пригородах Таллина дома, оставшиеся от буржуазной Эстонии – основательные, уютные, маленькие крепости, в два-три этажа, рассчитанные на несколько семей.

Мы гостим тут у знакомой отца, и окна отведённой нам комнаты выходят в сад, который переполняет жидким волнующим светом белая ночь. Квартира вообще довольно велика, и сквозной её коридор таинственно темнеет, как-то непонятно соединяя комнаты.

В подвале оборудована мастерская художницы, и во мне не память даже, а как бы оживает второе сознание, туго пульсирующее солнечными пушистыми цветами и текущее зовущими в никуда маринами.

Таллин детских грёз, пасхальная шкатулка, лабиринт – где переулок вливается в переулок, чтобы новый неожиданный поворот вывел к тому же чёрному мрачноватому собору, а массивная древняя башня бросила тень на случайный маршрут.

С черепицы срываются голуби, и открытая дверь (нежно звякает  колокольчик) ведёт в недра антикварной лавки.

И ещё в зоопарке помню тюленя, верней – тюленёнка: в бассейне меняли воду, и он весело-неуклюже взбирался вверх, чтобы потом на лоснящемся животе лететь вниз по скользкой панели – а лицо его сияло таким восторгом бытия, какой мне вряд ли узнать…

ДОЖДЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

Дождевая мелкая пыль – сколь? Не знаешь – преобразующая пространство.

Исаакий не менее мрачен в серебряном лёгком коконе, придающим ему, впрочем, дополнительную таинственность, если не сообщающим новое измерение… А мостовая блестит огромной длинной рыбой, только что вытащенной из воды.

Тонут ли  капли в Неве?

Волглость петербургских переулков отдаёт ( совершенно нежданно причём) грустным уютом ещё неведомой вам гармонии.

Дремлющие массивы дворцов. Могучие торцы реальности.

И реющий, волшебно распадающийся на тысячи бликов, пульсирующий туго и мерно мир площадей и гранитных набережных…