TOP

Римские каникулы

Нина Большакова


Раньше, до Москвы, Дуся жила в Ташкенте, у нее там был большой прохладный дом, во дворе росли абрикосы, гранат. Она работала в ателье закройщицей, а муж – на автобазе в конторе. Хорошо жили, не хуже людей, пока не настали девяностые годы. Заказчицы разъехались на все четыре стороны и ателье закрылось, а за ним и автобаза. Жить стало не на что и как-то неуютно. Никто их особо не гнал, а только все вокруг вдруг начало меняться так быстро, что успевай замечать, и вскорости оказалась Дуся у себя дома, никуда не выезжая, в другой стране, мало ей подходящей. Тогда и решила она – ехать надо! А куда? Да домой, в Россию.
Дуся с детьми подались в Москву; и работа швейная нашлась. Незаметно, как легкий вздох, пролетели семь лет, библейский срок. Семь лет служил Иаков за Рахиль, а в свадебную ночь ему подсунули ее некрасивую сестру Лею. Так и Дуся, семь лет отжила в Москве, и у нее обнаружилась меланома. На спине, на загривке, что она никогда не прикрывала, ходила в сарафанах на ташкентском солнце, и ничего. А здесь, в московской переменчивой погоде, случилось.
Так Дусе жалко себя стало. Только жить начала, на ноги стала, в столице укрепилась, ах, бедная я, бедная я Дуся! Сирота я горькая, ни мамы, ни папы и пожалеть меня некому, несчастная я, бедная я Дуся! Так она поплакала, да и стала лечиться – помирать неохота. Да и везучая она Дуся – в Москве это случилось, не в азиатских пучинах. Сделали Дусе операцию, химию, облучение, остановили эту заразу. Тут Тимур-хозяин проникся и сделал ей подарок – тур в Италию на десять дней.
Дуся сроду за границей не была. Она собиралась в дорогу с радостью. Уложила вещи в дорожную сумку и полетела – в Рим! Вы только подумайте – Рим!
Италия, мягкая, теплая, шелковистая, как старинный габардин, так и хочется приласкать. Дуся и ласкала: долины и горы, луга и море, дома и дворцы. Венеция, Флоренция, Верона, Сиена, Орвието, Неаполь, Помпеи. Слова на языке, как сладкая спелая вишня катаются, одно другого лучше. Господи, твоя воля, как же ты решаешь, кому родиться в Умбрии, а кому в Ташкенте? Кости бросаешь, как чаевники в ташкентском духане? Чего ж мне не пофартило?
В Сиене Дуся набрела на маленький магазинчик. Дверь на улицу была открыта, Дуся и зашла. Смотрит, пустая комната, никого нет, освещение мягкое от лампы из цветного стекла, а весь товар – открытки. Расставлены по полкам, рамочки на них нарисованы золотом с рубином, красивые, с завитушками, а в завитушках птички, листья и виноградные гроздья. А посередине текст, красивыми буквами на непонятном Дусе языке. Не латинские буквы и не кириллица. Дуся заглянула в боковую дверь, а там нестарый еще мужчина, худой, черноволосый, сидит за столом, макает перышко в баночку с жидким золотом, и рисует новую открытку. Поздоровались, стали разговаривать, и оказалось, Дуся все понимает, что мужчина говорит, хоть и языка не знает. И говорит он о том, что зовут его Эвен Каредиа и эти открытки – еврейские, в старинном стиле, поэтому на них нет изображений людей, только виньетки и слова.
– Что же за слова, – спросила Дуся, – добрые пожелания к праздникам?
– Есть и такие, – ответил мужчина, – но по большей части это отрывки из еврейской библии. Вот на этой открытке написано: «…наступило утро, и запели птицы. Сегодня будет хороший день».
Дуся купила открытку, попрощалась и ушла.
– Повешу дома в рамочке над кроватью, – думала она, – каждое утро буду видеть поющих птичек и ждать хорошего дня.
В конце улицы Дуся повернула налево и оказалась на маленькой площади, от которой лучами отходило четыре улочки. Через площадь, на стене дома была устроена мраморная чаша, в нее из позеленевшего бронзового крана тоненькой струйкой текла вода. Над чашей, склонившись, стояла ее заказчица Нинетка и пила воду из пригоршни. Дуся засмеялась, подошла к Нинетке, они обнялись и разом заговорили:
– Ой, как ты здесь?! Надо же, какая встреча, тесен мир!
– Мне Гришка купил индивидуальный тур, вали, говорит, из Москвы, у него закрутилось что-то серьезное, мне, говорит, спокойнее будет, если ты по Италии покатаешься без определенного маршрута. Денег дал, трачу-трачу, а все есть!
– А мне Тимур путевку купил, тур, и надо же, чтобы именно в эту минуту, на площади, ты оказалась! – Дуся погладила Нинетку по плечу. – И блузочка моя пригодилась. Как же я рада тебя видеть, будто я снова дома.
– Пойдем куда-нибудь, посидим, – сказала Нинетка, – у тебя время есть? У меня – навалом, я гида отпустила на сегодня, надоел.
– Есть еще час до автобуса, – сказала Дуся, – пошли в тот ресторанчик, видишь, в переулке, за кустом роз?
Они заняли столик на улице, к ним подошел официант в длинном белом фартуке, предложил по бокалу кьянти для начала и меню. После второго бокала кьянти Дуся вдруг опечалилась, замолчала, сорвала цветок с лианы, подала его Нинетке:
– Возьми от меня, засуши на память.
– Ты чего, какую память? – удивилась Нинетка. – В Москве я к тебе шить приду.
– Это как бог даст, – сказала Дуся. – Как твой Гришка разрешит свои проблемы, и как я разрешу мои.
И она наклонилась вперед, сбросила шаль, оттянула воротник, ткнула пальцем пониже шеи и спросила:
– Видишь?
Нинетка посмотрела – на спине, чуть пониже бугорка, где заканчивается шея и начинается собственно спина, вился красный шрам, обставленный с двух сторон красными же точками от скобок.
– Это меланома, – Дуся выпрямилась, подтянула шаль на место. – Ну чего ты скисла? Вытри слезы, это не повод для печали.
– А что же тогда повод? – утерла глаза Нинетка.
– Вот когда у тебя молоко убежит или у Гришки деньги кончатся, тогда и печалься, – сказала Дуся. – А тут плачь, не плачь, слезами делу не поможешь. Да ничего, я в порядке. Врач сказал, я в ремиссии. Ладно, пойду, пора, давай обнимемся на дорожку. Цветочек мой береги.
Они обнялись и Дуся побежала к автобуса, а Нинетка все сидела в ресторане, пила кьянти, плакала и очень себя жалела.
* * *
В Москве Нинетка созвонилась с Дусей, и даже хотела что-то у нее шить, да так и не собралась. А потом Дуся пропала. Перестала отвечать на звонки. Может, она и умерла, хотя мне бы этого не хотелось. Просто она переехала в дальние страны, и живет теперь где-то в глухой иностранной провинции у синего-синего моря. Поставила машинку на столик у окна и шьет людям по-прежнему. Окно завивает хмель, жужжат пчелы, мягкое солнце золотит ее руки. На спине у Дуси все прошло, как и не было, только шрам вьется тонкой белой ниткой пониже шеи. От заказчиц у нее отбоя нет.

[divider]

Нина Большакова
Нью-Йорк

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin