№ 1(1)
Январь, 2001

---

эпоха бродского
К 5-й годовщине со дня смерти поэта

В сырой, промозглый день 31 января 1996 года в манхэттенском Greenwich Village Funeral Home Нью Йорк прощался с одни из наиболее выдающихся своих жителей - русским поэтом Иосифом Бродским.

У него была бурная, скандальная молодость, мировое признание и слава в зрелые годы и тихая, удивительно спокойная для российского поэта смерть во сне в собственной квартире в Бруклине. Известно, что уже здесь, в Америке, Бродский перенес две операции на сердце, однако на требование врачей бросить курить - отказался. «Пить свой утренний кофе без сигареты? Зачем тогда вообще вставать?», - с обычной иронией сказал он Точно так же отзывался он о смерти: «Жизнь коротка и печальна. А вы не замечали, как она заканчивается?» Несмотря на то, что большинство рядовых американцев мало что знали о Бродском, ставшим, между прочим, первым американским поэтом-нобелевским лауреатом, не рожден ным в Штатах, практически все крупные газе ты откликнулись в те дни на печальное сообщение. Ясно, для них это не стало центральным событием. Ведь Бродский не был кинозвездой, гангстером или крупным банкиром. Всего лишь поэт. Видимо, поэтому респектабельная The Boston Globe, опубликовав статью о поэте, не посчитала нужным даже поместить его снимок. Впрочем, USA Today вообще отозвалась лишь краткой
информацией. Удивляться не стоит. Поэты нынче не в моде. Что же касается Бродского, то, несмотря на прижизненную славу, лауреатство, почетное звание доктора Оксфорда, профессорство в Моунт Хоулуоке колледже в Массачусетсе, Мичиганском университете, несмотря на его поэтические работы на английском, он все же был и остался русским поэтом. Он сам сказал об этом, выступая в Грин Мор колледже в 1989 году: «Я русский поэт, английский эссеист и американский гражданин.» Иное дело русскоязычная Америка. В те дни во всех русских изданиях - от «Панорамы» на западе до «Бостонского времени» на восточном побережье -вышли целые полосы, посвященные поэту. Петр Вайль вспоминал, как любил Иосиф свою жену Марию, с которой познакомился в 1991 году в Стокгольме, как боготворил двухлетнюю дочь Анну. Его маму, так же, как и жену, звали Марией. Каждое Рождество он посвящал длинное стихотворение чуду рождения Марией младенца Христа. Эрнст Неизвестный назвал поэзию Бродского бессмертной. Более эмоциональный Михаил Шемякин признался: «Сказать, что я люблю поэзию Бродского, было бы ничего не сказать. Я жил и живу с ней. Она в моей душе. Я никогда не расстаюсь с томиком его стихов... Когда-то Анна Ахматова сказала, что была эпоха Пушкина. Наверное, время, в которое мы
живем, будет называться эпохой Бродского.» В одном из последних интервью Иосиф Бродский говорил, что, на его взгляд, прошлое сегодняшних поэтов занимает больше, чем будущее. Александр Генис, русско-американский критик - исследователь творчества Бродского, утверждает, что будущее в понимании поэта - вечность: «Самая интригующая, самая фантастическая черта этого будущего - отсутствие в нем нас. Все мы живем взаймы у будущего, все мы на передовой.»

Так солдаты в траншеях поверх бруствера смотрят туда, где их больше нет.

Так он и прожил свои яркие, стремительные 55 лет - ни на минуту не забывая, что ждет его впереди. И в конце концов уйдя туда, в известное теперь только ему. Оставив нам в стихах свое прижизненое время, которое, может, и вправду будут звать «эпохой Бродского».

Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, —
Но с каждым днем я прожитым дышу
Уверенней, и сладостней, и чище.

Как широко на набережных мне,
Как холодно, и ветренно. и вечно,
Как облака, блестящие в окне,
Надломлены, легки и быстротечны.

И осенью и летом не умру,
Но сколыхнется зимняя простынка,
Взгляни, любовь, как в розовом углу
Горит меж мной и жизнью паутинка.

И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
Меж временем и мною повисают.

Да. Времени — о собственной судьбе
Кричу все громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себе,
Но время мне ответствует молчаньем.

Лети в окне и вздрагивай в огне,
Слетай, слетай на фитилечек жадный.
Свисти, река! Звони, звони по мне,
Мой Петербург, мой колокол пожарный.

Пусть время обо мне молчит.
Пускай легко рыдает ветер резкий
И над моей могилою еврейской
Младая жизнь настойчиво кричит.
1961г.