№ 4(16)
Апрель, 2002

Таня Лоскутова
Про Кузю

Кузя упал с дерева. Собственно, и Миша с Кларой упали с дерева. Но это не так важно, потому что они остались на биостанции, а Кузю я взяла жить к себе.
Он был провокатор и хам. Мы не любили друг друга. Поэтому нам вместе было хорошо.
Я следила за ним, а он –за мной.
Я придумывала гадости для него, он – для меня.
Он был ловчее и воевал со мной по законам чести. То есть, не использовал свои преимущества. Вообще-то, преимущество было одно – он был вороном. И не то, что бы я хотела быть вороной, но летать бы мне не помешало.
Стоило мне направиться в сторону скалы, к зеленой будочке-туалету, как он оказывался впереди меня. Ну, просто маленький человечек во фраке!
Он шел вперевалочку, заложив руки за спину, иногда он низко наклонял голову, чтобы из-под крыла посмотреть мне в глаза.
Конечно, я старалась наступить на него. Но он даже не пытался взлететь, а просто подпрыгивал в нужный момент и шел дальше.
Заменявшая дверь шторка туалета, сантиметров на 30 не доставала земли, и он, легко проскользнув внутрь, оказывался на сиденьи.
Растопыренные крылья касались стен. Улучшив момент, я усаживалась рядом. После нескольких минут борьбы – толканий боками – я отвоевывала территорию над дырой и поверженный Кузя у моих ног снизу заглядывал мне в глаза – совесть, что ли, искал? Я же обматывала его болтающейся шторкой. И хотя большая часть его тела была открытой, он, не догадываясь нагнуться, пытался взлететь там же, внутри шторки. Это была настоящая паника! Да и что может быть страшнее, чем не видеть своего врага?
Когда, наконец, он, униженный, но свободный, оказывался снаружи, перья на его обычно плоской и прилизанной голове топорщились во все стороны – видимо, от созревавших там планов мести.
Пока я, наслаждаясь великодушием победителя, не двигалась с места, Кузя метался передо мной со скоростью молний. Наверное, воронам, как и людям, лучше думается на ходу... Наконец, он крякнул, пригнул и вывернул голову, чтоб снова заглянуть мне в глаза. В его карканьи явственно послышалось: «Эврика!» Он запустил клюв в прелые листья и, выхватив клок, положил его на нос моего сапога. Туда же – несколько сухих травинок, пучок дерна, полусгнивший маховик с изумленной улиткой на кружевной шляпке... То, что не умещалось или падало, он пристраивал сбоку или терпеливо водружал на место, делая перерывы только, чтобы полюбоваться своей работой. В его вороньей голове не умещалось, что я могу сдвинуться с места и разрушить такие замечательные похороны! А в том, что он меня хотел закопать заживо – сомнений быть не могло...
Вставала я в шесть утра. Кто рано встает, знает, что самый сладкий сон начинается ровно за пять минут до подъема. Поэтому без пяти минут шесть Кузя садился на форточку и начинал чистить перья. Каждое он пропускал через клюв с отвратительным шипящим свистом – вжик, вжик...
Парижанам он нарушил бы весь ритм, мне же спросонья казалось, что кто-то над моей головой точит об камень затупившийся нож... А может, мысль о ноже появилась раньше, когда я гонялась за ним по поляне, где на низких сосенках сушилось чистое белье? Кузя стягивал простыню на фиолетовый ягель и устраивал на ней победный танец. Мелкие тряпки он смахивал крыльями, а однажды, запутавшись в бретельках моего лифчика, полчаса летал с ним (или в нем?) над заливом. Над заливом же он носился с украденным у меня узбекским ножом. Инкрустация и лезвие горели на солнце и ворон был похож на высоко подпрыгнувшего джигита. Я боялась, что он каркнет «асса» и выронет нож посредине залива, хоть достать его в холодной воде в любом месте было невозможно...
Нащупав в кармане никелированную монетку, я повертела ею на солнце. Кузя легко спланировал к моим ногам и, аккуратно положив нож, доверчиво открыл клюв для монетки. Стоит ли говорить, что руку с огромным кукишем я засунула ему в глотку по самый локоть...
Зато в тот же день он продал меня начальнику экспедиции, который, панически боясь пожаров, запретил курить поблизости от дома.
Смеркалось. Я курила на крылечке. Хозяин работал у окна с другой стороны дома. Кузя задумчиво прохаживался передо мной. Думали мы об одном и том же...
Наконец, я сделала очередную затяжку, изловчилась и сунула сигарету ему в клюв. Аккуратно прикусив фильтр, ворон потоптался перед крыльцом и вдруг быстро зашагал за угол дома. Хохоча, я поспешила за ним. Надо было спешить быстрее... Кузю во фраке с дымящейся в клюве сигаретой и глаза хозяина я увидела одновременно...
Самую прекрасную месть я придумала в банный день. Кто пытался хоть раз в жизни поймать бегущего ворона, знает, что он не носится по кругу или периметру двора. Он не похож на курицу, которая бежит с разумным ускорением, несмотря на кажущуюся панику. Нет, убегающий ворон похож на пьяного, который, приседая и расставляя руки, изображает низко летящий самолет.
Иногда он позволяет себя догнать, но тут же отскакивает в сторону с хохотом и наркотическим блеском в глазах. В этот день Кузьма раскидал по поляне собранное в корзину чистое белье, склевал половину куска хозяйственного мыла, бросил в догорающий костер мои кеды и посидел на краю кастрюли с остывшей (к сожалению!) ухой. Он резвился бы и дольше, если бы я не упала, споткнувшись о корягу. Уха, наволочка и Кузя оказались подо мной. Никого я не прижимала к себе с такой силой. Клюв он раскрыл сам.. То ли от удивления, то ли от восторга, увидев у меня в руке сверкающий на солнце пузырек с шампунем. Через минуту аппетитно булькающий шампунь был в его организме.
Кто же мог знать, что у воронов нет того, что у нас называется сложной системой пищеварения?
Уже через секунду взлетевший на пристройку над моей головой ворон хрипло каркнул и...
И никогда больше я не видела таких огромных, сияющих мыльных пузырей. Они вылетали из-под его хвоста, множились и, перламутрово горя боками, заполняли поляну, сосны, небо и море. Часть из них, видимо, заполнила и мое сознание. Потому что впервые в него закралась мысль о любви к Кузе и подозрение, что ни одно мое черное дело больше никогда не обернется для меня таким праздником...