№ 5(5)
Май, 2001

---

Виктор Боданский, Нью-Йoрк

Счастье

 

Моя мать родилась в глинобитном доме на берегу моря. В доме через дорогу, в тот же миг, появился на свет мой отец. Оба младенца горько рыдали и улыбались, предчувствуя то, чему не суждено было быть.

Дом матери стоял прямо на пляже, на краю узкой полоски земли, отделяющей море от гор. Когда ей было семь лет, дедушка погиб на фронте. Бабушка во второй раз замуж так и не вышла. Она зарабатывала достаточно, сдавая летом дом и готовя для отдыхающих обеды.

Семья отца жила в доме напротив. За домом было неровное поле, кусты кизила, искореженные льдами горы. Дом тонул в саду, заросшем сливами, грушами и абрикосами, не пропускавшими солнечный свет и производящими слишком много фруктов. Потная черная земля была завалена грудами гниющих слив и абрикос, которые гудели от мух, шмелей и ос. Сам дом давно исчез в виноградной лозе. Лоза покорила дощатую ограду, задушила беседку в глубине сада, изувечила старинную грушу под окнами.

В конце лета дедушка давил сок из мелкого приторного винограда и бродил его в дубовых бочках в саду. Весь двор был заляпан фиолетовыми лужами. В течение двух-трех месяцев все в доме были пьяны с утра до вечера. Пьяны были коты и дворняги. Пьяны были куры и гуси. Пьяна была коза. Пьяны были мухи, шмели и осы. Мой отец родился пьяным. Он улыбался, воображая мою мать, и плакал, не видя ее.

Когда ему исполнилось пять лет, он заметил ее с удушенной виноградной лозой ограды. Она прыгала через скакалку. Почувствовав его взор, она обернулась. Как только их глаза встретились, он спрыгнул с ограды и исчез, и она поняла, что он ее обожает.

Он продрался в самую гущу сада, бросился на влажную землю в кучу разлагавшихся слив и абрикос, и зажмурился. Пьяная оса впилась ему в живот, муравьи копошились между пальцами ног, овод заползал в ухо, но он не замечал ничего. Он думал о моей матери. Ему хотелось, чтобы она перестала прыгать и замерла на месте, чтобы он мог взглянуть ей в глаза и узнать.

Когда матери было семь лет, она его увидела. Он играл в футбол с друзьями на школьном дворе. Она остановилась посмотреть. Он бил по мячу, когда ее взгляд заставил его обернуться. Как только их глаза встретились, она покраснела и отвернулась, и он понял, что она его любит.

На первое свидание они пошли в город смотреть кино. Фильм был про войну, и в конце все погибали. После кино они сели в траву под старым каштаном за кинотеатром и взглянули друг на друга.

Ночь была светлая. Огромные брильянтовые звезды копошились над головой. Дынный ломоть луны обливал прозрачным сахаром черное безумие гор. Было видно как днем. Через минуту глядения мой отец забыл, кто он, а мать не могла вспомнить почему. Колючий каштан свалился ему на макушку и спас их.

Их свадьба длилась семь дней и семь ночей. Была приглашена вся деревня. По окончании семи дней все гости, хоть и будучи вдребезги пьяными, стали замечать, что молодожены избегают смотреть друг на друга. Они целовались, держались за руки, но как только их взоры встречались, один из них отводил глаза.

Вскоре после свадьбы бабушка умерла, и молодожены переехали в дом на пляже, где я родился.

Тот день я хорошо помню. Стоял май, но уже пекло. Утро было особенно прекрасным, как и все остальные. Хотя ночью лило как из ведра, море было голубым и чистым. На небе ни облачка. Цвели вишни и абрикосы. На поляне перед домом уже зеленела трава, но в тени под деревьями земля была голой и влажной, лоснящейся розовыми и белыми лепестками.

Отец сидел за столом в саду, в штанах и белой рубахе, попивая чай, читая газету. Бледная весенняя бабочка уселась ему на плечо, сложила крылышки, но он не замечал. Мать сидела рядом, поглядывая на него, притворяясь, что читает журнал.

Сад был отделен от моря каменной оградой, и по утрам, во время отлива, мать спускалась по узкой, усыпанной галькой лесенке к пляжу. Море казалось теплым и зеленым, когда она входила в него, голубым и холодным, если смотреть из сада. Белый песок обжигал ей пятки. Неуклюжие крабики разбегались во все стороны от ее шагов.

Мой отец был красавцем, высоким, ширококостным. Он сутулился немного. Каждое утро он тщательно брился, подравнивал треугольные усы, расчесывал роскошные черные волосы.

Погода была всегда одинаковой, особенно в то утро. К вечеру собирались тучи, ночью шел дождь, но в то утро небо было всегда голубым, без единого облачка.

Летом родители завтракали в саду, за деревянным столом в павильоне над морем — яйца всмятку, картошка в мундирах, хлеб с маслом, кизиловое варенье, иногда дыня.

После завтрака отец читал газету и пил чай. Всегда одну и ту же газету, за одно и то же число. Ровно в десять он откладывал газету и принимался считать волны. Он вел дневник, в котором записывал ежедневное число волн с десяти до одиннадцати. Всегда одно и то же число.

Мать присаживалась рядом. Когда она отворачивалась, он глядел на нее и улыбался, пропуская волны, а пока он их считал, она смотрела на него с любовью.

В то утро погода была особенно замечательная, как обычно. Он считал свои волны. Казалось, на этот раз их должно быть больше, чем всегда. Она листала журнал, пила чай, поглядывая на него время от времени, как вдруг он повернулся к ней лицом.

В тот день я вернулся из школы и нашел их в саду. Он сидел за столом, с раскрытой газетой на коленях. Сквозь тень листвы на пожелтевшую бумагу падали солнечные блики. Она сидела напротив, ее пальцы едва касались еще теплой чашки чая. Их глаза были открыты. Они улыбались и глядели друг на друга, и хотя мне было всего семь лет, я понял, что они, наконец, увидели друг друга и умерли от счастья, оставив меня.