№ 5(29)
Май, 2003

---

НА ИЗЛОМЕ ВЕКОВ--АНТОЛОГИЯ НОВОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Ведущий, заведующий отделом поэзии журнала - Леонард Сторчевой

Выпуск 7
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ

Петербуржец в N-oм поколении, Анджей Иконников-Галицкий относится к творческой группе молодой интеллигенции, которая сама себя породила и выпестовала в начале 80-х годов. В ней самовоспитывались на философии Соловьёва и Розанова, читали наизусть Рильке и Хлебникова, переняв почти уже умершую традицию, и живя ею, словно и не было предшествующих 60 лет духовного террора. Большинство из тех, кто был в этой группе, отвергло идею эмиграции из России и не восприняло перемен 90-х гг. Капиталистическая система оказалась для них такой же посягающей на духовность, как и советская. И потому в плане идеологическом поэзия Иконникова-Галицкого остаётся плачем на духовных берегах Вавилона, вечным не-возвращением, которое мало чем отличается от вечного не-ухода.
Как поэт Иконников-Галицкий—вместе с Дмитрием Загсом и Марией Каменкович—самые талантливые ученики Виктора Сосноры, создавшего уникальную поэтическую школу в ДК им. Цурюпы, что находился на Обводном канале. Стихи Иконникова-Галицкого—филигранны, и в традиции Сосноры состоят из нескольких поэтических уровней. Нотами здесь являются не слова, не звуки, а сложные образы, обрамлённые в изящные грамматические конструкции. Как в творениях подлинного мастера, рифмы, размер остаются по ту сторону добра и зла. Их функция сводится к тому, чтобы подчеркнуть, а не создать поэтическое настроение.

* * *

Я играю на скрипке.
Луч в ладонях играет.
Я в крылатке и в шляпе и в нимбе,
и внимают мне – камни внимают.

Я по виду никто – или кто неизвестно по сути,
в круг от ламп никому не знакомый войду я
пальцы струн целовать. Ты фиалка и кудри в вельвете.
Двери в рай приоткрыли – и дует.

* * *

Как безумец спит поручик во степу,
руки крестятся, закинутые там,
а душа его слезинкой по стеклу,
равнодушная уходит к небесам.

А молоденький, как первая струна,
Даже лоб ещё морщинкой не пророс.
А в стекляшках потускневших – тишина,
И не смотрят, а наоборот.

Дай обнять тебя, сын убиенный мой,
по простреленной погладить голове.
Я и сам такой же был. И в день Восьмой
без дыханья припаду к сырой траве.

И возьмут меня и понесут к тебе,
в золотые Елисейские поля,
где легко, и в продырявленной главе
только тихая качается полынь.

И прости меня, безумца самого.
Боже правый, до чего ж я одинок!
Жизнь кончается, и замело
Даже след мой на дорожке ледяной.

* * *

Я вас любил . . . Но – всё. Уже не надо.
Я вас люблю . . . Ты знаешь, и сейчас.
Я буду вас любить . . . И жизнь иная
не перережет этого луча.

Я это говорю – не чтобы помнить.
Я это – никуда не говорю.
Так: строчки чёрные на белом поле
как сеятель в бессмертии дарю.

Тебе, другой . . . Кому теперь? Не важно.
Я вышел в свет. И вечно выше – вы.
Не дай вам Бог любимой быть. Не ваше.
Не выдержишь. Мы все – в Одном – мертвы.