№ 5(29)
Май, 2003
Александр Левинтов
ПРОКЛЯТОЕ МЕСТО
К
300-летию Питера
У
савокатов и ижоры, что жили с незапамятных времен в этих местах,
хранилось много легенд и мифов о событии, сильно поменявшем
не только декорации местной жизни, но и саму жизнь: огромная
часть моря ушла вглубь страны, став озером Нево (ныне Ладога),
из которого в море устремилась короткая и прямая, как стрела,
река Нева, а другая река, Вуокса, бросилась огромным водопадом
из озера Иматры не по привычному руслу на юго-запад, в море,
а по новому – на юго-восток, в новое озеро; те, кто оказался
на вздыбившемся южном берегу, стали называть себя корелами,
а те, что оказались внизу – суоми, что значит «люди болота».
Согласно преданиям, начало реки Невы было символом живой воды,
а ее устье – мертвой. И устье то, мглистое и топкое, заповедано
было злу и его воплощениям. Люди неохотно посещали низкие унылые,
часто затопляемые острова и еще менее охотно селились в этой
сумрачной местности.
А потом пришли другие люди, ни на кого непохожие, страшные,
бешеные. Они сгоняли сюда своих рабов и те мало помалу, в течение
почти ста лет, построили здесь город, нелепый и удивительный.
Дерзновенные, они вырвали из дремучих лесов заповедный и священный
Гром-Камень, установили его в самом центре своего страшного
города и святотатственно унизили древний жертвенник, поставив
на него всадника. И были прокляты Великим Жрецом эти отчаянные
люди, и их идол на Гром-Камне, и их город. И вот уже триста
лет тяготеет над городом проклятье. И мы живем в нем. И на себе
несем и собой испытываем это проклятье. Нет, не наводнения и
стихии, не революции и войны, не бунты и казни, не страшные
тюрьмы и казематы – суть этого проклятья. Они – всего лишь преддверие
и декорации. Проклятье лежит на нас самих – оно в неистовой
и болезненной, полной бессониц и видений, любви к этому городу,
его туманам и призракам, его разнузданным и страшным подворотням,
трущобам, закоулкам, вонючим и смрадным каналам и канавам, его
убийцам и жертвам убийств, его бежным людям и Акакиям Акакиевичам,
Рогожиным и Идиотам, его прекрасным и роковым Настасьям Филлиповным,
Сонечкам Мармеладовым и убиенным Кротким.
И жаркий шопот ноябрьского акафиста в Храме Александро-Невской
лавры вышибает из нас слезу единения с городом и его обитателями,
такими же горемыками, как и мы сами. И та же слеза блестит в
гулкой тиши мечети и мглистом свете синагоги.
Нас подхватывают злые сквозняки любви и отчаяния, когда мы вываливаемся
в промозглую тьму рабочего утра или еще более промозглого пьяного
вечера. За нами, перед нами, вокруг нас теплятся крохотные огоньки
безнадежного человечьего счастья – они не дают нам окончательно
погибнуть и пасть, они поддерживают наши издерганные и последние
силы, и мы несем собственное существование по этому городу как
личное и как вселенское отчаянье.
Стынущие небеса, рваные клочья туч, рвущихся о шпили города,
кровавые замесы зорь, стоящих всю ночь – вы снитесь нам и в
недрах Охты, и на скрижалях Васильевского, и в потаенных углах
Пяти Углов, и в грязи Сенной, и далеко-далеко от этих мест:
на блистающих холмах Сан-Франциско и в бесшумных кварталах Силиконовой
долины.
И мы никогда и нигде не забудем тебя, великий и проклятый Город.
