Жизнь
прекрасна. Еще прекраснее она была 30 лет назад. Стояла теплая
весенняя погода, Москва по утрам дышала свежестью, умытая поливальными
машинами и готовая к свершениям дня. Я тоже был готов к любым
подвигам, в том числе трудовым. Но то испытание, которое послали
мне небеса, застало меня врасплох. Впрочем, не одного меня.
В ту пору я, недавний выпускник столичного инъяза, в нем же и
преподавал по распределению. Учительскую работу, скажу честно,
я не любил – через три года сбежал в журналистику. А пока отрабатывал
эту трехлетнюю обязаловку, не упускал случая «слинять» куда-нибудь
в командировку. Благо, владел, помимо английского, дефицитными
скандинавскими языками, и всякие важные конторы приглашали меня
работать переводчиком – то с иностранными делегациями в СССР,
то с нашими за границей. Институтское начальство скрежетало зубами,
но не могло отказать таким организациям, как ЦК комсомола, ВЦСПС
или, уж совсем страшно сказать, ЦК родимой партии.
И вот, значит, подрядился я однажды ехать в Данию с делегацией
ЦК отраслевого профсоюза – какого, не скажу. Глава делегации –
секретарь этого самого отраслевого ЦК, по имени Петр Иванович
– представлял собой классический типаж советского бюрократа: надутый
от сытости и сознания собственной значимости, чопорно-надменный
и непроходимо глупый. Любимым выражением Петра Ивановича было
«расширение познания».
«Ладно, съездим в Гамбург для расширения познания», – сказал он,
выпив первую рюмку коньяка в салоне первого класса, когда наш
самолет взлетел из Шереметьево. Я попытался деликатно скорректировать
шефа: «Вы, наверное, имеете в виду Копенгаген, Петр Иванович?»
– «Что имею, то и введу», – парировал номенклатурный руководитель.
Я затих. Третий член делегации, «рядовой-передовой» из какого-то,
уж не вспомню, госучреждения районного уровня, вообще не понимал,
что вокруг происходит, потому что был с крепкого похмелья и после
первой рюмки его «повело». Но шутку Петра Ивановича он оценил
– вдруг очнулся и громко заржал.
В копенгагенском аэропорту нас встретили датские коллеги-профсоюзники.
Когда мы сели в микроавтобус, наш босс осведомился: «Сколько ехать
от аэропорта до Гамбурга?» Я, не моргнув глазом, перевел «Гамбург»
как «Копенгаген». Старший из датчан, по имени Джон, подозрительно
при этом на меня посмотрел, но ничего не сказал. «Интересно познакомиться
с Гамбургом для расширения познания, – глубокомысленно произнес
Петр Иванович. – Я вот недавно ездил в Рим – очень интересно».
Я снова заменил Гамбург на Копенгаген, а потом вполголоса сказал
боссу: «Петр Иванович: Копенгаген». Он поглядел на меня, как на
агента датского натовского капитализма. Любознательный Джон, тоже,
видимо, не чуждый «расширения познания», наблюдал за нами с хитрой
ухмылкой.
Датчане – народ демократичный, простой в общении. Они называли
Петра Ивановича по имени и на «ты», рассказывали анекдоты, пили
с нами в огромных количествах пиво (национальный напиток датского
королевства), заедали селедкой и похлопывали Петра по огромному
брюху, приговаривая: «Да, много здесь, наверно, всякой выпивки
и закуски». Петр Иванович на эти фамильярности реагировал с холодным
презрением. Зато очень оживлялся, когда нас вывозили на шопинг
– он просил об этом ежедневно под предлогом «расширения познания».
Вертя в руках рыболовные снасти, руководящий рыболов-любитель
из страны развитого социализма цокал языком и задумчиво произносил:
«Да, замечательная блесна (леска, спиннинг и т.д.). Только уж
больно дорого». Отходил, возвращался, опять отходил. Датские коллеги
быстро поняли его намеки и покупали ему этот инвентарь за свои
деньги – раз, другой, третий... А он стремился все дальше «расширять
познание» в магазинах спорттоваров. Впрочем, и шмоток не чурался.
В один прекрасный выходной день нас прокатили по береговой дороге
вдоль пролива Эресунд, довезли до гамлетовского замка Кронборг
в Хельсингёре (шекспировском Эльсиноре), показали много других
красот. Петр Иванович все время смотрел на землю, маячащую по
ту сторону пролива, и под конец, не вытерпев, спросил: «Это что
за земля такая там виднеется?» Я хотел избавить его от географического
позора и сам ответил: «Швеция». Он не удостоил меня взглядом,
лишь недовольно крякнул и вновь ткнул пальцем в землю за проливом,
вопрошая у Джона: «А?» Тот подтвердил: «Швеция. Вон там город
Мальмё».
Приехали в старинный рыбацкий городок Драгёр, с булыжными мостовыми
и черепичными крышами, как будто сошедший с картины трехсотлетней
давности. Паромная переправа. И вновь любознательный Петр Иванович
осведомился: «А это что там, по другую сторону?» – «Швеция, город
Лимхамн». – «А виза туда нужна?» – «Нет». – «Хорошо бы съездить
для расширения познания».
Далее последовало короткое, но эмоциональное совещание датчан
между собой, после чего мы зашли на паром. Через пять минут он
отчалил. Взяли пива, и заводила Джон тут и говорит нашему Петру
Ивановичу: «Петр, а ты не боишься, что тебя пограничники арестуют?»
Тот вначале воспринял это как глупую шутку, но потом насторожился:
«А что, могут?» – «Теоретически могут, – объяснил Джон. – Ведь
свободное передвижение через границы скандинавских стран распространяется
только на граждан этих стран, а вы не граждане. Но на практике
почти исключено. Там и пограничников-то никогда не бывает, только
по особой наводке».
Что тут началось – не передать! Побледневший глава советской делегации
носился по пароходу, крича: «Поплыли назад! Мы не имеем права!
Вы не имеете права! Мы не должны туда плыть!» Очевидно, перед
мысленным взором Петра Ивановича проносились картины одна другой
страшнее: задерживают... сообщают в советское посольство... высылают
на родину в 24 часа... делают «невыездным»... дают выговор по
партийной линии... выгоняют с работы... Не помню точно, сколько
мы плыли – какие-нибудь полчаса, но это был сущий ад для всех,
включая самого обезумевшего от страха Петра Ивановича. Наконец
паром причалил, но Петр Иванович категорически отказывался идти
на берег. Минут через десять к нам подошел стюард, взял под козырек
и сказал: «Господа, прошу освободить судно. Оно подлежит санитарной
обработке перед следующим рейсом».
Одеревеневшими от ужаса ногами Петр Иванович сошел по трапу и
сделал несколько шагов по запретной шведской земле. Белая будка
с грозной черной надписью «Полиция» была на замке. Никаких блюстителей
границ поблизости не было видно. Тем не менее Петр Иванович отказался
идти в пивную, даже в магазин (!) и вообще куда бы то ни было.
Он ходил по берегу взад-вперед, пока не была объявлена посадка
на обратный рейс. По пути в Данию он угрюмо молчал, по прибытии
велел ехать в гостиницу и обозвал всех датчан мудаками.
Два дня спустя мы уезжали домой, в Москву. Когда я укладывал чемодан,
ко мне постучался «рядовой-передовой» и спросил, показывая мне
красивую коробку с бантиком: «Это нам прощальный подарок?» Я пошел
к портье и выяснил, что этот подарок приготовлен для гостя, который
будет жить в комнате «рядового-передового» после его отъезда.
Огорченный советский командировaнный положил коробку обратно на
журнальный столик.
А чуть позже, когда мы с датскими хозяевами сидели в ресторане
аэропорта и пили на дорожку, Петр Иванович вдруг произнес: «Должен
вам сказать, что ваш сегодняшний подарок очень полезен для расширения
познания». Я похолодел: прощальные подарки были вручены накануне
вечером. Так и оказалось – Петр Иванович взял коробку, приготовленную
для следующего постояльца. Я ему объяснил, что это – недоразумение,
чем заслужил изрядную взбучку: «Что же ты, ... моржовый, не сказал
мне?» Я мог лишь сказать в свое оправдание, что у меня-то в номере
никакой коробки не было, а «рядовой», у которого была, пришел
сам, и мы все выяснили. «Ты что, ... – я буду к тебе ходить! Скажи
этому дураку Джону – пусть заедет на обратном пути в гостиницу
и рассчитается за эту штуку, а то я ее упаковал в чемодан, а чемоданы-то
мы уже сдали».
Это была страшная месть Петра Ивановича придурковатым датчанам,
которые посмели сыграть злую шутку над солидным человеком, отправив
его в Швецию без визы.
...Десять лет спустя я приехал в «Гамбург», то есть Копенгаген,
в качестве корреспондента Агентства печати «Новости». Этот город
был моим домом в течение пяти лет. Я неоднократно встречался с
Джоном и другими жертвами Петра Ивановича, с которыми мы когда-то
сблизились перед лицом общего испытания. Мы «цитировали классика»,
пили пиво и аквавит и радовались, что с нами нет Петра Ивановича.
А по воскресеньям мы с женой иногда ездили в живописный Драгёр,
покупали у рыбаков рыбу прямо с лодок, и я ей рассказывал, как
мы с Петром Ивановичем ездили отсюда в Швецию «расширять познание».
