Archive

№ 11(11)
Ноябрь, 2001

Рада Волшанинова: «И мы уехали в Челябинск...»

У каждого народа своя тайна. Не секрет, а именно тайна. То непостижимое, сакральное, глубоко внутреннее, что заложено временем. Есть тайна у русских, у бурятов, у последнего из удеге... Есть великая еврейская тайна и неразгаданная тайна печали армянских глаз...

Тайна цыган - одна из самых древних, самых поразительных. Гитлер к цыганскому вопросу подошел просто: уничтожить за ненадобностью! И уничтожали. Сотнями тысяч. По всей Европе. А они все равно выжили. И опять поют. Назло всем!

А может, и не назло. А просто, потому что не могут не петь. Такой народ. Странный. Загадочный.

Заслуженная артистка России Рада Волшанинова. Звезда театра «Ромэн» и советской эстрады. Последнее время она живет в Майами. Воспитывает внучку Дельфину, разучивает с ней песни, читает «Маугли» и детские стихи из журнала «Флорида». Обычная рутинная работа бабушки. Но иногда, пусть это бывает нечасто, нам удается уговорить ее спеть. И тогда прямо здесь, на наших глазах, происходит чудо. Потому что не песню, не романс поет Рада, что-то другое. Да и не поет вовсе, — точно в нутро тебе заглядывает и выворачивает наизнанку душу... Конечно, талант. Огромный. Но ведь и еще что-то, чему не выучиться ни в одной консерватории. Цыганская тайна...

Мы проговорили до ночи. А уже когда ехал домой, перебирал в памяти все, что услышал, понял, что говорила Рада больше о людях, которые окружали ее, да о детях и внуках, в которых влюблена без памяти... Тоже, между прочим, достойная тема: обе дочери красавицы, артистки. Нелли окончила театральное училище Вахтангова, играла на сцене, много и успешно снимается в кино; Калинка, человек, наделенный многими талантами: поет, танцует, рисует, пишет стихи и рассказы, изучает и преподает цыганскую культуру и танец; старшая внучка Настя — блестящая актриса театра «Современник».

И все-таки, Рада Волшанинова.

Цыганская тайна... Конечно, она есть. Откуда все это: оптимизм, задорность, музыкальность, способность заглядывать в прошлое и будущее? Не знаю. Самое забавное, что сама-то я хоть и цыганка по происхождению, с 7 лет воспитывалась в русской семье. Моя мама, Вера Золотарева, была певицей, актрисой, замечательно танцевала. Так, как она отбивала «бисер» плечами, говорят, не делал никто. Очень талантливый человек, она, к несчастью, рано умерла. Среди близких подруг мамы была легендарная Ляля Черная. Когда я еще совсем юной пришла в театр «Ромэн», успела застать эту выдающуюся актрису.

Или Михаил Шишков. Человек, безусловно, очень одаренный. Но для меня он был и остался не столько певцом, сколько кладезем какой-то неисчерпаемой народной мудрости. Откуда это в цыганах? Конечно, как и в любом народе, немало у нас проходимцев и пустобрехов, но в целом, если отбросить шелуху, цыгане невероятно талантливы.

Я родилась и выросла в Москве. После школы работала корректором в издательстве «Правда», но мечтала о драматической сцене, занималась в театре-студии Докутовича. Я репетировала роль Ларисы в «Бесприданнице». Финальную сцену спектакля мы даже показали на концерте в Кремлевском Дворце съездов. Но вот сам спектакль так и не был поставлен. Студия, недолго просуществовав, закрылась. А жаль. Я до сих пор с любовью вспоминаю ее. Кстати, из стен театра-студии Докутовича вышло немало талантливых людей: пушкиновед Валентин Непомнящий, актер МХАТа, ныне профессор Николай Афонин, народный артист России Слава Гелинов...

И вот однажды мой дядя, известный гитарист Арсений Золотарев, предложил мне поехать летом во время отпуска на гастроли с цыганским ансамблем Волшаниновых. Тогда, в конце 50-х, цыганские коллективы были практичеки во всех областных филармониях. Волшаниновы жили и работали в Брянске, ну а гастролировали, естественно, по всей стране. Одели на меня цветастые цыганские наряды и запустили в массовку. В то время был очень популярен фильм «Возраст любви» с Лолитой Торрес в главной роли. Все говорили, что я на нее очень похожа. Я сделала такую же прическу, как у Лолиты, выучила по-испански несколько ее песен и — вышла на эстраду. Как это ни странно, успех был оглушительным. Но больше всех я вскружила голову солисту нашего ансамбля Коле Волшанинову. Коля тогда одевался под Раджа Капура и пел его песни из «Бродяги». Вот так в 57-м году мы встретились и с тех пор не расстаемся. И хотя у нас уже пятеро внучат, все, порой, кaжется, что мы такие же юные и ничуть не изменившиеся «Лолита Торрес» и «Радж Капур».

Когда Нелличка была еще совсем маленькой, мы мотались с эстрадной бригадой по городам и весям. Жуткие гостиницы, бeздoрoжьe, разбитые стекла в нетопленых Домах культуры, холод, сквозняки... Пока выступали, мы Нелличку укладывали за кулисами в чемодан. Подбежим по очереди, посмотрим за ней и — опять на сцену. Как-то Коля выходит петь романс, а в зале — дикий хохот. Я смотрю, а у него соска с бутылочкой из кармана пиджака торчит. Такой вот заботливый цыганский папа.

На одном из концертов нас увидел и пригласил к себе музыкальный руководитель джазового коллектива из Кишинева Шико Аранов. Там я впервые попробовала петь джаз. Это было очень интересно — бразильские, мексиканские, итальянские песни. Вообще, я считаю, мне очень повезло, что я не замкнулась в начале карьеры на цыганском репертуаре и шлягерах. Может, не будь этого, мне труднее было бы раскрыться позже в театре и в исполнении романсов.

Вскоре художественный руководитель театра «Ромэн» Семен Аркадьевич Варкан пригласил нас к себе. Коля не очень хотел идти в театр. Он — прирожденный эстрадник, любит гитару, песню, жизнь, хоть и не сладкую, но относительно вольную, разъездную. Кроме того, ставки в театре были такие мизерные, что не то что жить, выживать на них нельзя было. А ведь у нас уже росла Нелличка. И все-таки я уговорила мужа. Так в 1961 году началась наша работа в театре. Конечно, материально и морально бывало подчас ох как нелегко, но я счастлива, что сделала этот выбор. А Коля, который вначале так настороженно смотрел на театр, через некоторое время стал одним из ведущих артистов.

Мне сразу предложили главную роль в «Цыганке Азе». Волновалась безумно, репетировала буквально с утра до ночи. И, конечно, не было счастливей меня человека, когда премьера прошла с успехом. Потом за годы работы в театре я переиграла практически всех главных героинь в репертуаре, но та, самая первая роль, так навсегда и осталась главной.

Мы, совсем еще молодые, идем после банкета через Красную площадь. Пять утра, светает, поливальная машина разбрызгивает на брусчатку воду. Вдруг водитель останавливается возле нас, выскакивает: «Ой, Волшаниновы, а я вас видел!» Коля говорит: «Ну, ладно, тогда споем». И пели. Утро. Красная площадь. И мы поем перед водителем поливалки. Чуть ли ни всю программу. А он потом нас домой отвез. И денег не взял...

Как-то влетает к нам в квартиру наш приятель композитор Слава Граховский. «Ребята! — кричит с порога. — Огромная удача! Оркестр Густава Брома приглашает вас в Братиславу, чтобы записать диск. Представляете, один из лучших оркестров Европы приглашает вас?!» Коля молча кивает в мою сторону. Я лежу в постели с огромной температурой и двусторонней пневмонией. Куда там петь, говорить не могу. «Да, — печально качает головой Слава, — упустить такой шанс...»

Через день мы были в Братиславе. Густав Бром повез меня к лучшим врачам. «Мы не можем нести ответственность за ее здоровье. При такой форме воспаления легких и температуре 40 градусов у нее могут разорваться бронхи». Я подписала бумагу, что отвечаю за себя сама.

Репетировали в студии по 10-12 часов. У Славы Граховского, большого и сильного мужчины, прямо в студии был обморок, так он нервничал. А Коля и сейчас, когда слушает песню «Сердце мое болит», не выдерживает, плачет.

И все-таки диск мы записали. И даже дали сольный концерт. Там были и наши врачи...

В Москву приехал директор самого именитого концертного зала Европы, парижской «Олимпии» — Бруно Кокатрис. Вместе с нашими давними друзьями Володей Высоцким и Мариной Влади он приезжает к нам дoмoй. «Бруно хочет пригласить вас на несколько концертов в «Олимпию», — переводит Марина. — Он вас очень любит и ценит. И вообще в Париже вас знают и ждут». А от себя добавляет: «Ребята, не раздумывайте, потрясающий контракт и условия».

Конечно, очень хочется выступить в” Олимпии”, но у нас на руках маленькая Калинка, куда с ней. «Боюсь, что мы не сможем», — извиняюсь я. Кокатрис сбрасывает пепел сигары почему-то себе на плечо, делает круглые глаза, слушая перевод Марины: «У вас там будут все условия: лучший номер в отеле, лимузин, к ребенку будет приставлена няня». «Нет-нет, — всполошилась я. — Я не могу доверить своего ребенка чужому человеку».

И мы остались. А через месяц вместе с маленькой Калинкой поехали на гастроли в Челябинск... Конечно, сейчас это выглядит нелепо и наивно, но, поверьте, не могла я оставить свою малышку одной в капиталистической стране. Воспитание-то советское.

Первая поездка за рубеж у нас была в 63-м году в Польшу с ленинградским мюзик-холлом. Премьера. Мы выходим на сцену, начинаем петь и вдруг у Коли лопается струна. Он продолжает играть на остальных шести. Вскоре лопается вторая, а за ней — третья. Зал замирает. В этот момент гаснет свет. Мы стоим в полной темноте. На наше счастье девочки из кордебалета зажгли свои свечи, приготовленные для следующего номера, и вышли, окружив нас. Коля перевернул гитару, я запела, а он, постукивая ладонями, аккомпанировал.

Когда Маргарет Тэтчер приехала в Союз, нам позвонили из министерства культуры, сказали, что она, оказывается, давняя наша поклонница, спрашивает разрешения прийти в гости. Мы с Колей любым гостям рады. Конечно, приняли и миссис Тэтчер. Познакомились, спели. Ей все понравилось: и как принимали, и как пели, и обстановка, и квартира. Жаль вот только, не могли мы ей сказать, что и обстановка, и квартира у нас гораздо скромнее, а в эту нас на один день определил то ли минкульт, то ли кгб. А может, она и сама догадалась?

С гастролями мы объездили весь мир. Наверное, легче назвать страну, в которой не были. И все-таки, как это ни странно, один из самых любимых наших с Колей городов — Новосибирск. Объяснить не могу, но нигде нас не принимали так восторженно, как там. Никогда не забуду, как взволнованный директор театра выскочил на сцену и закричал: «Волшаниновы, я закрываю занавес, из-за оваций может обрушиться потолок!»

Вот такие короткие записи из беседы с Радой Волшаниновой о ее непростой, яркой и долгой жизни в искусстве. И когда иногда друзья спрашивают у меня: «А что самое главное для тебя в Майами?» — подразумевая, конечно же, солнце, океан, загорелых девушек и парк попугаев, я уточняю: «Для меня? То, что здесь живет Рада Волшанинова. И у меня есть возможность, хоть нечасто, хоть изредка слушать, как она поет».

Александр Росин