№ 11(23)
Ноябрь, 2002

---

НА ИЗЛОМЕ ВЕКОВ--АНТОЛОГИЯ НОВОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Ведущий, заведующий отделом поэзии журнала - Леонард Сторчевой

Сегодня в выпуске-
БАХЫТ КЕНЖЕЕВ

Хотя Бахыт Кенжеев начал печататься ещё в конце 70-х годов, его первая книга стихов в России вышла только в 1992 г. Творчество Бахыта Кенжеева—это яркие поэтические образы в философско-повествовательном оформлении. Неторполиво, без надрыва в его стихах течёт мудрость, изысканно обрамлённая в грациозный поэтический ритм. А жизнь Кенжеева—памятник идее евразийства, выпестованной Л.Н. Гумилёвым: Родился поэт в Казахстане, мать-русская, отец из семьи казахского исламского духовенства; как и О. Сулейменов, пишет по-русски. Вырос и большую часть жизни прожил в Москве, с 1982 г. живёт в Канаде. Опубликовал 8 поэтических сборников и 5 романов. Печатался в журналах «Эхо», «Синтаксис», «Континент», «Октябрь», «Знамя». Большинство приведённых здесь стихов взято из нового сборника «Спящая под утро».

* * *

Слышишь снега недавнее пение?
Напрягись же, переболей -
чем медлительнее, тем нетленнее,
чем стремительнее, тем теплей
длится рынок, рывок, вьется синька
неба мартовского, влажный яд -
что ж дневник одинокого киника
застарелым презреньем богат?-

Пляшут, вьются нестройные линии
нот, играющих с нами до дна,
в острогрудом синеющем инее -
длится музыка... что же она
забывает земное веселие
и летит во вселенную ту,
где гармония, ложь во спасение,
будто нож в окровавленном рту?

* * *

На том конце земли, где снятся сны
стеклянные, сереют валуны
и можжевельник в изморози синей -
кто надвигается, кто медлит вдалеке?
Неужто осень? На ее платке
алеет роза и сверкает иней.

Жизнь хороша, особенно к концу,
писал старик, и по его лицу
бежали слезы, смешанные с потом.
Он вытер их. Младенец за стеной
заснул, затих. Чай в кружке расписной
давно остыл. И снова шорох - кто там

расправил суматошные крыла?
А . . . мышь летучая. Такие, брат, дела.
Спит ночь-прядильщица, спит музыка ткачиха,
мне моря хочется, а суждена - река,
течет себе, тепла, неглубока,
и мы с тобой, возлюбленная, тихо

плывем во времени, и что нам князь Гвидон,
который выбил дно и вышел вон
на трезвый брег из бочки винной...
Как мне увериться, что жизнь - не сон, не стон,
но вещь протяжная, как колокольный звон
над среднерусскою равниной?

 

* * *

Попробуй бодрствовать, тревожась от души.
Поставь ромашки - не в бутылку, в вазу, -
включи кофейник, хлеба накроши
ночному ангелу, чтоб улетел не сразу

под проливной. Всего у нас сполна.
Над липами сияют крючья молний.
Я думал, ангелы похожи на
младенцев с крыльями, а этот гость безмолвный –

он с голубя, не больше. Жаль, что я
не богослов, а то бы в строгой лемме
я доказал бы, как для бытия
бесплотное, живое это племя

необходимо - как твои глаза,
как меж ладоней спичечное пламя,
как поздняя октябрьская гроза
над Патриаршими прудами...

* * *

Говори - словно боль заговаривай,
бормочи без оглядки, терпи.
индевеет закатное зарево
и юродивый спит на цепи.

Было солоно, ветрено, молодо.
За рекою казенный завод
крепким запахом хмеля и солода
красноглазую мглу обдает

до сих пор - но ячмень перемелется,
хмель увянет, послушай меня.
Спит святой человек, не шевелится,
несуразные страсти бубня.

Скоро, скоро лучинка отщепится
от подрубленного ствола -
дунет скороговоркой, нелепицей
в занавешенные зеркала,

холодеющий ночью анисовой,
догорающий сорной травой -
все равно говори, переписывай
розоватый узор звуковой....