Особняк английского посланника глубокой ночью.
По каменным уступам как по вантам ловко взбирается морской офицер
на второй этаж, в распахнутое окно спальни дочери английского
посланника. Свидание практически без предисловий переходит в
раздевание.
-Алекс, скажи! Ты женишься на мне?
-Женюсь, Лизанька, женюсь, кто придумал эти шпильки и зачем
их так много?
-Алекс, как я хочу, чтобы наша любовь перестала быть опасной
игрой!
-Извини, я, кажется, что-то порвал. Какая игра? Ну, конечно,
женюсь, но не сейчас же? Дай хоть сапоги снять.
-Далее идет бурная постельная сцена.
Игра в вист в клубе
Аничкова Дворца в Санкт-Петербурге. Министр иностранных
дел играет в паре с морским министром против пары, составленной
из английского посланника и фаворита Сперанского. Разговор также
идет по-французски.
Министр иностранных дел:
положительно мне не идет карта. Опять пас. Я знаю, Ваше превосходительство,
Вас весьма беспокоят два обстоятельства: наглые требования Парижа
к Санкт-Петербургу относительно Английской короны и не менее
наглое поведение князя Алексея Ростовцева относительно Вашей
дочери.
Английский советник: малая
пика. Вы, как всегда, правы, проницательны и догадливы.
Морской министр: контра.
Князь – прекрасный офицер и украшение нашего флота. А что касается
его похождений – знаете ли, ему уже за тридцать, дважды вдовец,
пора и, в самом деле, остепеняться.
Сперанский: поддержим
владычицу морей старшей червой.
Министр иностранных дел:
пас
Английский советник: пас
Морской министр: увы,
пас, ходите.
Партия продолжается до полного розыгрыша, сопровождаемая малозначащими
фразами. После партии и расчета министр иностранных дел и английский
посланник удаляются в курительную комнату для уединенного разговора.
-Сэр, сегодня я имел доклад у императора и сделал все от меня
возможное для отвращения внимания государя от европейского театра.
Я думаю, что наши интересы здесь полностью совпадают.
-Мне не легко предположить суть Ваших интересов, Ваше сиятельство,
но Ваше блюдение интересов моего государя Георга Ш несомненно.
-Сэр, Вы знаете, как я ценю и уважаю Ваше семейство и особенно,
Вашу дочь Лизабет. Я буду польщен, если она обратит на меня
внимание и, как знать, не сбудется ли мое давнее и заветное
желание стать Вашим зятем.
-Поверьте, Ваше сиятельство, мне самому тягостны отношения моей
дочери с человеком, репутация которого в свете просто скандальна.
Нет дамы, не пострадавшей от этого жеребца.
-На следующей неделе, сэр, я должен представить его Императорскому
величеству прожект экспедиции в Америку, в Калифорнию. Это нетрудно.
Гораздо труднее подобрать достойного исполнителя этого прожекта.
Морской министр ценит Ваше мнение и Ваши рекомендации. Ему только
надо подсказать нужное имя. А уж благоприятное мнение общества
на этот выбор я беру на себя.
-Вы, Ваше сиятельство, несомненно, самое деловое и достойное
лицо в Санкт-Петербурге. Со временем я буду рад видеть и знать
вас своим родственником.
1811 год, 3 января
Адмиралтейство.
Морской министр Алексею Ростовцеву: Ваше сиятельство,
препоручаю Вам по Августейшему повелению Его Императорского
Величества государя Александра Павловича экспедицию в Новый
Свет, в Калифорнию, для проведения с тамошней администрацией
государственных переговоров и установления дружеских отношений
с мексиканской провинцией Испанского королевства. Вам надлежит
также изучение местных условий и возможностей для расширения
влияния России в Новом Свете и продвижения границ Русской Америки
далеко на юг. В Вашем распоряжении – два превосходных корабля
российского императорского флота – “Юнона” и “Меркурий”, да
Вы, голубчик, хорошо знаете “Меркурий”, ибо плавали на нем неоднократно.
Что касается бумаг, финансов, счетов и всего прочего, потрудитесь
разобраться в этой папке. По отдельным документам Вы получите
необходимые для Вас разъяснения в соответствующих департаментах
Адмиралтейства. Рад Вашему назначению и верю в удачный исход
этого предприятия.
Ростовцев: когда отплытие, Ваше превосходительство?
Морской министр: вот это по нашему, по-флотски. Приказываю
отплытие из Кронштадта в Татьянин день, 25 января. Прощальный
ужин в клубе морского офицерского собрания – 23 января. С Богом,
голубчик!
Бал в одном из петербургских
дворцов. Алексей танцует мазурку с Лизабет.
-Сударыня…
-Молчите, негодник. Через неделю Вас не станет в свете. А Вы
так и не побывали в нашем доме, не поговорили с батюшкой о нашей
судьбе.
-Дела. Адмиралтейство. Отплытие на край света – дело хлопотное.
-Я немного знаю о ваших адмиралтейских делах, на Разъезжей.
У мадам Клотильды.
-Наговор, мадам!
-Прощайте, князь. Мне достанет сил забыть и Вас и Ваши обещания.
Ужин в морском офицерском
собрании.
Идет шумная мужская пьянка. Только входящее в моду шампанское
буквально льется рекой неудачи. За столом сидят трое: Ростовцев,
молодой мичман и
усатый ветеран.
Мичман: как я вам завидую, Ростовцев, – воля императора,
три океана, слава России, загадочная Калифорния, где еще ни
разу не ступала нога росса.
Ветеран: никто не знает, зачем и кто тебя посылает.
Что забыли мы в этой Америке? Алешка, что ты забыл в этой Америке?
Мичман: молчите, молчите! Это в вас старый скепсис.
Россия будет великой морской державой, ее судьба – на двух берегах
океана!
Ветеран: ее судьба – топтать судьбу своих детей. И
кто думает о будущем Родины? Министры, двор, государь? -- они
решают свои проблемы, не более того, и готовы всех нас подставить
из-за такой малюсенькой корысти. Если бы мы знали, из какой
подлой мелочи нас губят, мы давно бы сами пустили пулю себе
в лоб!
Мичман по-ребячески плачет. Кто-то открывает настежь огромное
окно, и в зал врываются клубы холода и свистящего снега.
Крик: вот она, свобода!
Ветеран: она – как смерть.
Отправление “Юноны”
и “Меркурия” из Кронштадта. Унылые и пустые причалы Кронштадта,
стылый чугун огромных береговых пушек, На палубах двух парусников
в дымке инея – строй экипажей. Резкие команды приказа об отплытии.
Суда медленно идут морским каналом, прорубленным среди торосящихся
льдов Балтики. Кто-то мелко крестится. Назад, на восток, никто
не смотрит. На невзрачное небо взбирается белобрысое подслеповатое
солнце.
Шторм в Бискайском
заливе.
Два парусника беспомощно болтаются в ночной чертовой круговерти
бискайского двеннадцатибалльного шторма. Команда “Меркурия”
с ужасом видит загорающиеся на мачтах “Юноны” огни Эльма. “Юнона”
черпает и кренится сверх меры. Она гибнет. Сквозь визг, свист
и грохот шторма, Ростовцев, стоящий на капитанском мостике,
слышит явный тихий шепот – не то гибнущей “Юноны”, не то неведомой
ему пока Карины.
Кейптаунский порт.
В экзотическом кабачке битком народу, пьяного и веселого. Вваливается
кампания русских матросов, обросших и уже сильно пьяных. Они
наваливаются на стойку бара:
-За помин “Юноны” и наших товарищей! Наливай полнее, образина!
По ничтожному поводу начинается драка с поножовщиной. Русские
уходят, унося трех своих товарищей, изрезанных и израненных.
Экваториальный штиль. На “Меркурии”
– лихорадка. Люди мучаются от жажды и бреда. Под заунывное бормотание
корабельного батюшки за борт спускают очередной труп, завернутый
в парусину, без гроба. В кильватере “Меркурия” акулы тут же
набрасываются на поживу.
1812 год, 15 мая
Монтерейский залив.
“Меркурий” тихо и медленно входит в порт. Солнечная приветливая
погода, с хребта, клубясь, спускаются курчавые облака. Жалкий
вид корабля и команды. Некоторых сносят на берег на носилках
для отправки в лазарет. Прибытие российского судна прошло обескураживающе
незаметно для Ростовцева и его товарищей. Обычные формальности
на таможне и в военной комендатуре. Введение ограничений для
передвижений по суше и морю, уплата пошлин, досмотр судна, карантин.
Ростовцев пишет изысканно-грозное письмо калифорнискому губернатору,
подписываясь “князь Андрей Ростовцев, личный посланник Императора
Российского Александра”.
Церемония вручения
личного послания российского императора в губернаторском
дворце. Ростовцев и два сопровождающих его офицера –
в парадных мундирах, при шпагах и в блеске боевых орденов и
наград. Это вызывает шок изумления в местной публике. Ростовцев
зачитывает послание императора, где, помимо высоких слов в адрес
Мексики и губернатора Верхней и Нижней Калифорнии Хосе Джоакина
Арийяги, определены практически неограниченные полномочия Ростовцева
в ведении переговоров и подписании договоров. Губернатору вручается
личный подарок – настольная копия “Медного Всадника” уральского
литья на малахитовом пьедестале. В глаза Петра и коня вставлены
бриллианты.
Бал в губернаторском
дворце.
Пышные, немного старомодные одежды. Тщательно поддерживаемые
манеры Мадрида. Много света, много орденов и украшений, много
зеркальных отражений всего этого блеска. Хотя бал дан в честь
личного посланника российского императора, общее внимание, удивление
и восхищение вызывает губернаторская дочь Карина. Это – ее первый
бал. Хрупкое миниатюрное создание в простом белом платье безо
всяких украшений. Она необычайно хороша. Карина и Алексей открывают
танцы в первой паре. Танец напоминает шампанское – оба пьяны
им и друг другом, оба в беспамятстве.
Молчаливый монолог между ними:
“Как чудесно танцует этот чужеземец, и какие у него сильные
руки. Он сможет, наверно, унести меня на другой край света.
Я не знаю, что со мной, но, наверно, это и есть любовь?”
“Ради этого чуда стоило плыть через три океана. Я ничего подобного
в своей жизни не видел и не чувствовал. Я готов унести ее на
руках отсюда на другой край света. Я не знаю, что со мной, но,
наверно, это и есть любовь?”
Последнюю фразу они произносят одновременно, читая ее в глазах
друг друга.
Президио.
Ростовцев осматривает с мексиканскими офицерами береговые пушки
и другие средства береговой охраны. Между ними идет профессиональный
разговор, обмен опытом, советы. В общем они соглашаются, что
в случае серьезной опасности и осады с моря город практически
беззащитен. Один из офицеров шутит: “Наша лучшая защита – в
большой дали ото всех”.
Ростовцев парирует: “Нет, главная ваша защита – это
слишком райский уголок земли, чтобы здесь воевать”.
Прогулка Ростовцева с губернаторской
семьей в Кармельскую миссию. Гулкие звуки шагов в галерее
вдоль дормитория, тихий шепот фонтана, яркие купы бугенвилий.
В соборе полумрак. Вся группа, исключая Ростовцева, преклоняет
колени и молится. Ростовцев любуется лепечущей молитву Кариной.
Он сам шепчет, но не молитву, а страстный бред влюбленного:
-- Я с ума схожу от этой ангельской непорочной красоты. Все,
что я видел на свете, все. что я знаю – ничто, в сравнении с
тем, что таится в ее глазах.
Откуда в ней, еще незрелой девочке, знание и мудрость жизни!?
Откуда эта уверенная и безмятежная вера в Бога? -- Она должна
принадлежать только мне и Всевышнему, и никому более.
Окончание в следующем номере..................(читать)
