У этих заметок, которые я назвал байками, есть два крупных недостатка и столько же больших достоинств.
Сначала о недостатках.
Краткая форма байки, предполагаемая жанром, не позволяет давать развернутые характеристики действующих лиц, лихо закручивать сюжет, выстраивать фабулу – словом, добросовестно делать всё то, что полагается автору серьёзного литературного произведения. Приходится мириться с тем, что получилось.
Второй недостаток – абсолютная документальность баек. Это обстоятельство сковывает возможность блеснуть полётом творческой фантазии, умением домысливать, предвосхищать и прочее. Хотя автор утверждает, что всё это умеет.
Теперь о достоинствах.
Краткая форма байки, предполагаемая жанром, оставляет автору надежду на то, что написанное будет не только замечено, но и прочитано. Даже теми, кто жалуется на хронический дефицит свободного времени.
Второе достоинство – абсолютная документальность баек…
А какой же ещё ей приходится быть, если профессия автора – режиссёр–документалист!
Моя малая родина –небольшой сибирский город Бийск, который называют воротами Горного Алтая. Здесь я в 1938 году родился, закончил школу. Близость гор, по всей видимости, повлияло на дальнейший выбор, поскольку я поступил на геолого–географический факультет Томского университета, старейшего и достойнейшего сибирского вуза. После окончания вернулся на Алтай, уже в качестве геолога–поисковика. К сожалению, ни одного месторождения, даже самого завалящего, открыть не удалось, несмотря на большое желание. Однако никогда не жалел о выборе профессии – мне очень нравилось таскать по горам сорокакилограммовый рюкзак, ночевать в мокром спальнике, выскребать из котелка подгоревшую кашу с комарами и вечерами, при полном отсутствии музыкального слуха, задушевно петь у костра с друзьями: «Держись геолог, крепись геолог». Возможно, я делал бы это и дальше, но не смог справиться с заразой, которую подцепил ещё в студенчестве – кино. Не без скандала с начальством (по закону полагалось отрабатывать три года) уволился, и начал трудиться на телевидении в Томске, потом на студии документальных фильмов в Новосибирске. Жизнь киношника (люблю это слово!) оказалась не менее бродячей, чем геолога. Вот лишь несколько названий снятых мной документальных фильмов: «Через Сибирь по Енисею», «Обь – река сибирская», «Рассказы о тундре», «Северный олень», «Птичьи базары», «Берег двух океанов» (о Колыме и Чукотке), «Алтайский заповедник» и много других. Каждый из них – маленькая жизнь. В 1986 и 88–м годах привычка совать голову туда, где её с вероятностью могут оторвать, привела в Чернобыль. С оператором Витей Гребенюком лазили в развал аварийного блока, снимали возведение Саркофага, бегали с камерой по крыше машинного зала, куда взрывом закинуло обломки светящегося графита – словом, делали всё, что здравомыслящим людям делать не рекомендуется. И на этот раз мой ангел–хранитель распростер надо мной белоснежные крылья, оказавшиеся непроницаемыми для радиации – живу и особо на здоровье не жалуюсь. А оператор умер… Важной для себя (не только для себя) считаю картину «Запрещенные песенки» – о фестивале бардов в Сибири, на котором последний раз перед изгнанием выступил Аркадий Галич. Единственные кадры с его участием, снятые на профессиональную пленку в Советском Союзе, разошлись по многим фильмам, естественно – без указания источника. Я не обижаюсь – важно, что они есть.
Написал три с половиной книги (половиной считаю большую публикацию в журнале) – «Дороги без дорог», «Черно–белый Чернобыль», «Сибирские пельмени. Кулинарная повесть». Последняя в этом году вышла вторым изданием в Италии. Печатаюсь в периодике, в основном на экологические темы.
Живу в новосибирском Академгородке, одном из мест, где человеку и природе удаётся ладить.
Пока удаётся.
Первому лицу – по лицу
В начале шестидесятых Новосибирск посетил Никита Сергеевич Хрущев.
К ответственному визиту, естественно, готовились загодя. На киностудию поступило распоряжение – сформировать съемочную группу из самых опытных кинематографистов. Что и было сделано.
Однако во время встречи на вокзале произошло ЧП, потребовавшее впоследствии от руководства студии надобность давать серьезные объяснения.
А случилось вот что. Вышедшего на перрон главу правительства обступили высокие чины. Оператор Владимир Хомяков нашел точку повыше – вскарабкался на буфер вагона, и вел оттуда съемку. А звукооператора Михаила Киселева – Мишу, как звали его все на студии, несмотря на приличный возраст – оттеснили безнадежно.
Звукозаписывающая техника в ту пору была слабенькой, не позволяющей работать на расстоянии. И Миша, быстро сориентировавшись, просунул микрофон на стойке–«удочке» между начальственных голов прямо к лицу премьера.
Но тут кто-то нечаянно, совсем легонько, задел звукооператора за локоть. Движение передалось на вытянутую руку, «удочку» и… массивная металлическая груша микрофона въехала Хрущеву прямо в зубы!
Удар был, судя по всему, чувствительным – тот дернулся и отшатнулся.
Мишу мгновенно подхватили под руки двое «в штатском» и отвели в сторону. Отработанным движением они по очереди двинули ему кулаками – один в солнечное сплетение, другой в печень. Миша переломился и, как он сам потом рассказывал, «разучился дышать».
Хрущев, крайне недовольный, сел в машину и уехал в строящийся Академгородок.
Плохое настроение не покинуло его и там. Осмотрев макет будущего научного центра, он распорядился убрать все высотные здания: «Это американцы со своими небоскребами вверх лезут, а у нас земли хватает!».
Звукооператора на этой съемке уже не было, и фраза, потянувшая за собой четырехэтажный Городок, осталась не запечатленной для истории.
По понятной причине.
«Такое-е-е…»
Договариваемся о съемке с NN. Это великий человек – действительно великий, без иронии. Скажу только, что ныне его имя носят корабли, улицы, в городе, им основанном, установлен бронзовый бюст. И тогда, в 1970-м, NN уже был крупнейшей величиной.
Переговоры с помощником заканчиваются приглашением – приходите к 19.00 в коттедж, вас пустят, установите аппаратуру, NN подойдет попозже – он принимает важного представителя английской королевы, может немного задержаться. Но в принципе согласие на съемку интервью получено.
Ровно в 19.00 мы на месте. Помощник открывает коттедж – уютный бревенчатый дом в окружении сосен. Быстро устанавливаем стационарную камеру, звукозаписывающую технику – мы готовы. NN нет. Ждем полчаса. Помощник немного нервничает. Решает пойти, выяснить ситуацию. Наказывает нам – ждите здесь, в рабочем кабинете.
Проходит еще час. От нечего делать начинаем потихоньку осматриваться. Роскошные книги на стеллажах, сувениры из зарубежных поездок, всевозможные подарки – моржовые бивни с резьбой, эффектные изделия из поделочных камней – интересно!
Кто-то берет посмотреть книгу, лежащую на столе поверх пачки журналов – и ахает: «Ребята-а-а…». Журналы под книгой – сплошь глянцевые, закордонные … порнографические!
Сегодня литературу такого толка можно купить в любом, считай, киоске. И вряд ли кто-то, случись это в наши дни, среагировал на находку. В лучшем случае – понимающе улыбнулись. Но описываемое, не забудьте, происходит почти сорок лет назад, когда «облико морале» советских людей ещё находился на запредельном уровне, когда за юбку, на пару сантиметров выше коленок, обладательница – юбки, имеется в виду, (и коленок, соответственно), могла спокойно вылететь из комсомола и института. А тут – такое-е-е…, о чём тогда мы только читали в наших газетах в рубрике «Их нравы».
Оператор облизывает пересохшие губы, хватает камеру и приказывает ассистенту – листай перед объективом, я снимаю. И выстреливает полкассеты дефицитной, строго лимитируемой пленки.
Через пять минут приходит хозяин в сопровождении помощника и ещё одного весьма известного по тем временам человека. Снимаем интервью, потом помощник приглашает попить чай. NN расслабился, в благодушнейшем настроении. Директор нашей съемочной группы – женщина, причем очень красивая, за чаем кокетливо задает вопрос (красивым женщинам многое позволено) – вот, де, мы тут у вас журнальчик обнаружили – увлекаетесь? NN, нимало не смутившись, басит: «Что ж такого? Я люблю всё прекрасное, в том числе прекрасных женщин!».
Каждый раз, проходя мимо бронзового бюста NN, я ловлю себя на мысли. Говорят, гениальный человек гениален во всем. Во всем мудр и мудрый человек. Мог разгневаться – кто позволил рыться на столе? Мог начать смущаться – ой, да это так, на сдачу в Швеции дали, забыл выбросить. А он нашел простые и легкие слова – люблю всё прекрасное…
Поднимаю голову – пьедестал достаточно высокий, – и мне начинает казаться, что NN понимающе подмигивает. Причем одному мне.
Я тоже киваю головой – до встречи…
Продолжение в следующем номере.
[divider]
Валерий Новиков
Новосибирск