TOP

На семьдесят пятой

Владимир Эйснер


Полярный день на 75-ой параллели длится три месяца. Температура редко превышает плюс пять по Цельсию и поэтому нет комаров – благодать!
Но в тот августовский день температура воздуха стала быстро расти и вскоре достигла немыслимых для Арктики плюс 28 градусов.
Южный антициклон развивался так стремительно, что трещало в ушах и приходилось сглатывать, как при взлете самолета. Я скинул куртку и свитер и отправился на лодке к скалистому островку на юг от зимовья, чтобы приготовить там к зиме капканы на песца.
Ни ветерка, ни ряби на море – зеркало.
Толкнёшься веслами – и лодка cминает воду, как утюг сукно.
Синее небо над синим морем и посредине ты в синей рубахе.
Береговая линия, как ножом обрезана, чайки – как снег на стекле.
И вспомнилось: Всевышний, вселенная, вечность.
Заякорив лодку на берегу, я снял сапоги и зашлёпал босиком по кромке моря, пропуская между пальцев ног горячий чёрный песок.
Хорошо, как в Крыму!

С высокого берега то и дело обрушивались целые пласты белёсой глины. Мерзлота стремительно таяла, на ходу меняя облик острова, зубчатые края его базальтовых скал мокро блестели на солнце.
Поднявшись на берег, я выбрал место повыше, чтобы разложить там костер и позавтракать в тишине и покое.
Но только ступил на край обрыва, как земля под ногами просела, ухнула вниз, и – голова-ноги! – через пару секунд я, крепко приложившись затылком о камень, уже лежал на берегу, засыпанный лёссом, лишь глаза успел закрыть.
Откопав голову левой рукой, я убедился, что дышу без проблем. Правая рука была придавлена, но не болела, я подергался, не смог ее освободить, но почему-то не испугался, а продолжал лежать и смотреть в небо.
Странное чувство овладело мной.
Будто я часть этого берега, а рядом извергается вулкан. Будто тело мое растеклось по неостывшему базальту и распалось на частицы. Но каждая крупинка сохранила память и жажду жизни.
И стал я, как пчелиный рой, как брошенная в небо горсть пыли.
И увидел сверху оленьи стада, бесчисленные стаи гусей и уток, пыхтящих в бухте китов и бродящих по берегу медведей.
И по частице от меня поместилось в облаках, ручьях и озерах, в деревьях, избушках и лодках, в каждом шмеле, в каждом медведе и волке, в гусях, утках, и чайках, в оленях, тюленях и зайцах, в китах, моржах и лососях.
И самая большая моя частица летела вверх, все летела вверх, прямо из глаз моих летела вверх, как чайка Джонатан Ливингстон.
И зазвенел в подсознании голос Николая Рубцова:
«С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую саму жгучую,
Самую смертную связь».
И самого себя вдруг увидел в виде рыбака на каяке изо всех сил гребущего к берегу, и грозный прибойный вал за спиной.
Опасность! «Горсть пыли» мигом соединилась в комок, и это отдалось болью в затылке.
Я пришел в себя, перевернулся на правый бок и столкнул с руки обломок скалы.
Встал, осмотрелся.
Все в порядке. Только шишка на затылке, да правый рукав липкий.
Снял рубаху. На руке царапина до локтя. Кровь бойко капала на песок.
И пусть.
Пусть останется частица моя на этом берегу.

Я искупался в ручейке на берегу и постирал исподнее.
Хорошо нагишом у моря!
Хорошо смотреть вдаль на размытые картофелины островов!
Хорррошо рррвать зубами упррругое вяленое мясо, и запивать его водой из ррручья!
Хорошо смотреть, как неспешно приближается важенка с теленком, как останавливается она у самой лодки, крупными глотками пьет морскую воду и капли капают с ее коричневых губ, а теленок толкает мамку под бок и припадает к вымени.
Хорошо сознавать, что руки не тянутся за карабином, хотя он так и прыгает на носу лодки, а лишь тихонько хлопают в ладоши, и этого достаточно, чтобы звери вскинулись и убежали.
Хорошо грести домой по свежей волне и чувствовать, как холодает, но сознавать, что успеешь до шторма и будешь смотреть на грозное море из окна.
Хорошо видеть в каждом ручье то рогатую оленью голову, то кудлатую башку овцебыка, а то и горбоносую морду и две мордочки: медведицу с медвежатками на желтой ее спине. Жарко: крупный тундровый народ охлаждает телеса в ручьях, песцы – на сырой глине у валунов, а куропатки тяжело дышат раскрытыми клювами в тени под камнями, совсем как в родной деревне куры в кустах. Лишь волков не видно: они избегают человека.
«Дак чё, земляки, – крикнешь ты не раз «тундровому крупняку» с чувством превосходства в голосе, – не в тойду попали? Всего-то 28, а уже упехтались? А я в сауне на стольник больше нагоняю и ничo!»
«Земляки» пристыженно молчат. Но убежать не стремятся: в такую жару лень шевелиться.
По-чалдонски зверята, конечно, понимают, но общаться не хотят. Проявляют активность лишь медведи, но и они нажимают в основном на раскатистое «р».
На другой день смотришь из окна на кипящее море штормовое и вспоминаешь «Низвержение в Мальстрём» Эдгара По. И вновь замечаешь важенку с теленком. Звери прячутся от урагана за каменным гребнем. И вновь с радостью чувствуешь и свое спасение: две древние «пылинки» сигналят тебе из крови тундровой матери и ее малыша.
Мы одной крови. Говорят, у высших животных и человека 95 процентов общих генов.
«Я (премудрость) родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной». (Притчи; 8: 25-26.)
Без мяса не прожить. Но надо ли мучить животных капканами? Правильную ли ты выбрал себе профессию, парень?

[divider]

Владимир Эйснер
Ветцлар, Германия

1 comment. Leave a Reply

Highslide for Wordpress Plugin