Наталья Крофтс
Пожухлые листья чуть раскачиваются под тонкими, почти неуловимыми пальцами ветра, пробегающими – как пианист по клавишам – по древним ветвям. Тихо в старом дворике полузабытого индонезийского дворца. По облупленной стене пробирается муха, в надежде убежать от двигающегося палящего луча. Но лететь ей лень.
Жарко.
Ветер замолкает – и становится так тихо, что слышно, как шуршит штукатурка под мушиными лапками. Над квадратиком двора – небо цвета аквамарина, и на нeм – до отчаянья одинокий клочок белого облачка.
И вдруг в этой застывшей тишине появляется голос. Низкий ритмичный звук. Он наполняет собой маленький дворик, он кружится вокруг старинного ствола, отталкивается от стен, обволакивает каждый лист. Старый служитель раскрыл пожелтевшую книгу и протяжным речитативом читает стихи. Звучит Рамаяна. Старик один. Он читает себе, древнему древу, мухе, клочку облака и растворeнному во всeм этом Вишне ли, Будде ли, другому ли какому божеству.
Щуплая фигурка сидит на облезлой зелeной скамье. Дворец давно обветшал, обветшали и служитель, и книга. Только слова кружатся с неугомонной силой, забыв, что они древнее и дворца, и дерева, и старика. Они непонятны мне, случайному прохожему, застывшему за колонной. Но ритм их проникает в кровь, и единит меня со старым двориком, аквамариновым небом и незримым духом – тем самым, что нашептал какому-то поэту эти заветные слова много сотен лет тому назад.
[divider]
Наталья Крофтс
Сидней, Австралия