TOP

Тост

Николай Толстиков

 

Отец Федот – из прапорщиков, низкий, коренастый, даже какой-то квадратный, всегда то ли под хмельком, то ли просто так в узкие щелочки плутоватые глазки свои щурит.
Из армии его вытурили, не дали дослужить всего пару лет положенного срока. По особой, он бахвалится, причине: тогда еще, в конце восьмидесятых, замполит-дурак на построении сорвал нательный крестик с шеи солдата, а Федот заступился за беднягу. Может, это и было последней каплей в его служебных прегрешениях: проговаривался Федот по пьяной лавочке, что, мол, и тушенку в жестяных банках у него на складе мыши успешно и много кушали, и спирт из опечатанных канистр чудесным образом улетучивался.
Короче, оказался Федот в доме у стареньких родителей в деревеньке возле стен монастыря. Тихую обитель, бывшую полузаброшенным музеем под открытым небом, стали восстанавливать, потребовались трудники. Федот тут и оказался кстати. Плотничать его еще в детстве тятька научил.
Потом забрали Федота в алтарь храма прислуживать, кадило подавать.
– Веруешь? – спросил игумен у перепачканного сажей Федота.
– Верую! – ответствовал тот.
– И слава Богу!
Самоучкой – где подскажут, а где и подопнут – продвигался Федот в попы. В самом начале девяностых востребованной стала эта «профессия», позарез кадры понадобились. А где их сразу «накуешь» средь напичканных советским мусором головушек? У кого-то хоть чуть-чуть просветление в мозгах образовалось, как у Федота, тому и рады…
В церкви, как в армии, единоначалие, и Федоту к тому не привыкать. Тут он – в своей тарелке.
Нет-нет да и выскакивало из него прежнее, «прапорщицкое», командирское. Бывало, служит панихиду. А какая старушонка глухая, не расслышит, как прочитали с поданной бумажки родные ей имена – с соседкой ли заболтается или еще что, затеребит настойчиво отца Федота за край фелони: уж не поленился ли , батюшко, моих помянуть?
– Так! – сгребет за «ошерок» старую глухню Федот. И отработанным «командным» голосом огласит ей на ухо весь список. – Слышала?!
– Ой, батюшко, чай, не глухая я! – еле отпыхается со страху старушонка.
Отец Федот развернется к остальным и с угрозливыми нотками в голосе вопросит:
– Кто еще не слышал?!
Все попятятся…
В определенные моменты на литургии все молящиеся в храме должны становиться на колени. Но бывает так, что кроме богомольцев, просто находящихся и случайно сюда забежавших людей куда как больше. Стоят, глазеют, а то и болтают.
Отец Федот строг, тут вам не музей: выглянет, топорщась бородищей, из алтаря и рявкнет, как на солдат на плацу, для пущей убедительности сжимая кулак:
– А ну-ка все на колени!
И бухались дружно. Даже доски деревянного пола вздрагивали.
На солдафонские повадки отца Федота никто особо не обижался: что взять, испортила хорошего человека армия…
Как раз в праздник Победы пригласили отца Федота освятить офис одной преуспевающей фирмы. Хозяева и сотрудники охотно подставляли раскормленные холеные хари под кропило батюшке, а потом, сунув ему «на лапу», и за банкетный стол бы, чего доброго, «позабыли» пригласить. Но отец Федот – человек не гордый, сам пристроился.
Только наскучило ему все скоро: был он, пока кропилом размахивал, главным героем момента, а теперь и в упор никто его не видел – пустое место. Вели «фирмачи» какие-то свои, непонятные ему, разговоры, лениво потягивали из бокалов заморские вина, нюхали черную икорку.
Ощутил себя отец Федот тут инородным телом. И зацепило его еще: о празднике никто из присутствующих и не вспомнил даже. Решил он тогда встряхнуть всех старым армейским тостом. В большущий фужер из-под мороженого налил мартини, плеснул виски, сухого, пива, водочки…
Кое-кто с недоумением косился на отца Федота. А он встал из-за стола, под умолкающий шум вознес свою «братину», в почти полной уже тишине опрокинул ее в себя и, зычно крякнув, выдохнул:
– Смерть Гитлеру! И всем буржуям!

 

ЧЕСТНОЕ СЛОВО

В конторе жилкомхоза, где работал мой отец, как и во всяком порядочном советском заведении, имелся «красный уголок». Обычно эта просторная комната с обклеенными плакатами и портретами вождей стенами, с бюстом Ильича из папье-маше в переднем углу, была под замком. Простые работяги вместе с детьми допускались сюда только раз в году на новогоднюю елку; в другие же праздники здесь устраивало «корпоратив» начальство. Из простолюдинов присутствовал один гармонист и то по совместительству – подхалим. Вдруг кому-то под водочку попеть и поплясать приспичит.
Однажды местный профсоюзный деятель раздобыл где-то биллиардный стол. Его, с набором шаров, установили посреди «красного уголка». Вот только катать шары по изумрудно-зеленой поверхности охотников из конторских клерков почему-то не нашлось. Так бы и простаивало без толку приобретение, кабы мы с дружками о нем не пронюхали. Все «свои»: один – сынок кассирши, другой – мастера; ключ мой папашка дал нам без проблем.
И принялись мы в каникулы каждый день киями шары гонять. Конечно, часто не попадали они куда надо, слетев со стола, с грохотом катились по полу под суровым ленинским взглядом, но ведь какое это развлечение для пацанов!
Не сразу мы заметили, что из-за приоткрытой двери за нами наблюдает пожилой инвалид младший бухгалтер Власов. Он понял, что его «засекли», прокашлялся деловито и, плотно притворив за собой дверь, проковылял к нам, постукивая клюшкой. Его что-то явно мучило, но нам-то, малолеткам, состояние сие – похмелье – еще было неведомо.
Он остановился возле бюста Ильича, посмотрел заговорщически на нас, приложил палец к губам.
– Мужики, вы меня не выдадите?
– Нет, конечно! А что?!
Бухгалтер взял полый бюст за уши, отставил в сторонку, и под ним обнаружились початая бутылка водки, «хрущовский» стакан и надкушенный соленый огурец.
Эх! Бледные щеки страждущего порозовели, в хитрых глазах блаженство затеплилось. Ожил человек!
– Вот, клянитесь перед дедушкой! – он кивнул на водруженный на место бюст. – Вы же пионеры? Дайте честное слово!..
И дали.
Уж страны давно той нет, а так и не узнали наши родители о тайнике старого бухгалтера.

[divider]

Николай Толстиков
Вологда

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin