Гранатовый остров,
или
Живая пыль
повесть
Продолжение. Начало в #04.13.
Уважаемый читатель! Эта повесть не является автобиографической, но в неё вошли многие факты из жизни автора.
«Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх;
и дух животных сходит ли вниз, в землю?»
Экклезиаст 3, 21.
Глава 6.
Земляк и железный кулак
В двадцатых числах августа я сходил в гости к Владимиру Терещенко, моему южному соседу и земляку, – он из Полтавского района Омской области.
Участок Терещенко находился в устье реки Хутудабига, в сорока километрах к югу от меня.
Фьорд Хутуда – чрезвычайно рыбное место. И я, наконец, посмотрел, как работают настоящие рыбаки. В сезон, когда идет рыба, это тяжкий, каждодневный, каторжный труд.
Рыбу надо выбрать из сетей и тут же «пошкерить» – выпотрошить. Это, пожалуй, самая тяжелая и самая неприятная часть работы. Устал, не устал – делай, иначе улов пропадет. Затем рыбу надо посолить, а очень крупные экземпляры еще и разрезать вдоль хребта, не то не просолится. Затем уложить особым образом в специальные чаны для засолки. Через три-четыре дня надо рыбу из чанов вынуть, промыть в пресной воде и аккуратными рядами уложить в бочки.
Сделать тузлук (рассол) определенной стандартной плотности (Владимир разводил соль в специальной емкости до тех пор, пока в рассоле не начинала плавать картофелина), этим рассолом залить бочку до краев и закатать, тщательно обжав бочку обручами, чтоб без щелей, иначе рассол помаленьку вытечет и вся адова работа пойдет насмарку.
Я с неделю пробыл у Володи в гостях. Помог ему маленько. Сам подучился. А на прощанье он отдал мне одну из своих старых деревянных лодок. С мотором. Мотор был на последнем издыхании, редуктор мотора – и того хуже. Запчастей уже не было, и ловкий рыбак при мне вырезал муфту-переходник от редуктора к гребному валу из каблука сапога.
– Владей, земляк, – сказал Володя и сделал щедрый жест рукой. – Чем 40 км по тундре пёхом париться, дак лучше на лодке. Должон двигун через месяц крякнуть, но тута и зима тебе, а тама и сам обзаведёсси.
Прав был мой мудрый сосед. Я без проблем проделал кружный стокилометровый путь домой, и «крякнул» двигун в аккурат через месяц, аккурат в последний день «навигации»: утром залив замерз.
Я тоже крякнул с досады. Но и подивился силе предвидения моего земляка, прозревшего моторный кряк в грядущей мгле. Это ж надо: сквозь сталь видит, хохол сибирский!
Остается лишь добавить, что в последний день навигации я вернулся домой без штанов, да еще и мотор отказал за три километра от зимовья. На воде уже собиралось ледяное «сало», а небо очистилось от облаков – к морозу. Я сел за весла и греб так, что пар столбом: перспектива вмерзнуть в лед, означала верную смерть. Тяжелая деревянная лодка легко продавливала тонкие листья ниласа, первого серого ледка, я без проблем пробился к берегу и примитивным воротом вытащил лодку на песок.
И свитер, и куртка стали мокрыми – хоть выжимай, по спине стекал горячий пот, а голые ноги посинели от холода, но в этот день я не простудился.
Штаны и сапоги мне пришлось волей случая оставить на полуострове Cвиридова, но об этом чуть ниже.
В конце августа к «воякам» подошел снабженческий корабль. Между судном и берегом засновали катера. Началась выгрузка продуктов, топлива и всего необходимого на год.
Вскоре Александр Гончар вместе с капитаном корабля прибыли ко мне в гости.
Выпили-закусили, и я попросил взять меня с собой на Диксон.
Капитан согласился.
На корабле я, к великой радости своей, увидел геолога Юрия Бурлаченко, поисковую группу которого капитан днем раньше подобрал на мысе Вильда, того самого геолога, который объяснил мне все про гранаты, золото, пирит и сердолик, про извержённые, осадочные и метаморфические породы, чем очень расширил мой кругозор.
Обрадовались, обнялись, поговорили. Юрий в этом году работал старшим геологом небольшой разведывательной партии, искавшей оловянную руду – касситерит. Таковой не нашли, но неожиданно обнаружили титановую руду – ильменит и «кое-что еще, о чем не говорят, чему не учат в школе».
Дополнительно к тому, «о чем не говорят», нашли… метеорит!
– Это все Леночка, лаборантка наша, она нашла, она и шлифанула прямо в походных условиях и протравила поверхность. Пойдем, покажу.
В тесной каюте за столом у небольшого походного микроскопа сидели огненно-рыжая девушка и здоровенный бородач в зеленой энцефалитке. При виде нас девушка приветливо улыбнулась, распахнув ярко-зеленые глаза. Веснушки на ее переносице вспыхнули огоньками, она протянула мне тонкую, усыпанную веснушками руку:
– Лена.
– Сергей, – недовольно буркнул бородач. Очевидно мы внесли помеху в важный разговор, и он демонстративно не хотел этого скрывать.
Но Бурлаченко по-хозяйски расположился на стуле напротив девушки и взял со стола лупу:
– Леночка, дай-ка гостю космического бродягу посмотреть.
Лена открыла картонную коробку и обеими руками протянула мне невзрачный закопченный камень величиной с мужской ботинок и такой же формы. Со стороны «шнурков» у «ботинка» был виден свежий разрез или распил, на темно-сером фоне которого выделялись светло-серые и почти белые пятна.
Я был разочарован внешним видом внеземного камня, но Юрий молча протянул мне восьмикратную лупу.
Под стеклом четко обозначились многочисленные кругляши небольшого диаметра, как бы плававшие в темно-серой массе и застывшие, как мясо в холодце.
– Что это?
– Хондры, образования такие углеродистого или силикатного состава, круглые или овальные они, потому что в невесомости образовались. И очень давно-предавно: этому камешку порядка четырех с половиной миллиардов лет. Он старше планеты нашей, по которой мы с тобой столько протопали.
– Ого! – я с уважением положил камень на стол. – Впечатляет!
– Конечно. Считается, что хондриты – самые древние метеориты, по возрасту близкие к возрасту Солнца. Из такого материала состояло протопланетное облако, из которого образовалась Солнечная система.
– Но ведь Солнце — звезда, а звезды состоят из водорода и гелия.
– Так, но в глубине светил идут термоядерные реакции, и образуются тяжелые элементы. Когда ядерное горючее выгорает, звезда охлаждается, «схлопывается» и взрывается, расшвыривая вокруг себя «пыль» из тяжелых элементов. Эта пыль потом, под влиянием закона притяжения, склеивается в шарики-хондры, комки и глыбы, из которых позже образуются планеты, а на планетах – люди, животные и растения. Из остатков легких элементов вспыхивает когда-то и новое Солнце, или другая звезда притягивает эту пыль и все начинается сначала.
– Значит, мы все, от камня и микроба до слона, состоим из вторичного вещества, из звездной пыли, образовавшейся в недрах давно умершей звезды?
– Так точно, Ваше охотничье Благородие!
– Но ведь это противоречит Библии!
– Нисколько! Писание надо правильно понимать. Ты читал Книгу?
– Читал, но первую страничку не могу понять.
– А геологу все ясно. Сказано же, что сначала сотворил Господь небо. Я так понимаю, что сотворил Он всю Вселенную со всеми звездами и галактиками и сделал это методом большого взрыва около 14 миллиардов лет назад. А планетные системы при звездах сотворил после того, как некоторые звезды отжили свое. Нашей звездно-планетной системе около пяти миллиардов лет, считают астрономы.
– Знаю, читал. Но ты, – все про миллиарды, миллиарды лет, а написано про шесть дней творения.
– Текст Книги Бытия — перевод с древнееврейского. В оригинале там стоит значок «йом», который читается, как «отрезок времени» или «определенный период». Для меня шесть дней творения – это шесть геологических периодов. Ведь Солнце и Луна поставлены Им лишь на четвертый «день». То есть дней, в сегодняшнем понимании этого слова, в начале начал не было. Да и не могло быть, раз не было Солнца.
– Интересная точка зрения! Это ты сам придумал или читал где?
– Я был сомневающийся. И стал искать людей, знающих в этом вопросе больше меня. И нашел таких и среди геологов, и среди священников. Будешь в Москве, сходи к священнику Александру Меню. Интересный человек.
Еще долго мы говорили с Бурлаченко, вышагивая по палубе среди принайтованных бочек с горючим и пачек строевого леса.
Когда Юрий вернулся в свою каюту, я прошел на корму судна и стал смотреть, как «волны бегут от винта за кормой и след их в дали пропадает».
Куда ни кинь – все мы родня на этом маленьком шарике в затерянном уголке Мироздания. И человек, и мышь, и слон имеют 96% общих генов. Гора и камень, песок и лёсс состоят из тех же элементов, что и тело человеческое. Зачем же мы разрушаем горы, качаем нефть из недр земных и убиваем животных?
«С каждой избою и тучею, с громом готовым упасть, чувствую самую жгучую, самую смертную связь.»
Воистину, поэтам Господь дает больше, чем нам – простым людям.
Много позже, основательно занявшись изучением Библии, я прочитал в книге притчей Соломоновых поразившие меня слова:
«Я (мудрость) родилась, когда еще не существовало бездны. Когда еще не было источников, обильных водою.
Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной». (Притчи 8, 24-26)
Прочитал я про «начальные пылинки вселенной» и вспомнил пылинки-хондры в найденном лаборанткой Леной метеорите и вспомнил себя, «ушибленного на голову», лежащего под слоем песка и глины и одновременно «распавшегося» на мелкие частицы.
Зачем мы убиваем братьев наших меньших? «Мы одной крови, ты и я». Правильно ли я поступил, выбрав себе профессией ремесло охотника-рыбака?
По прибытии на рыбозавод, я оформился по-настоящему. Подписал договор на два года. Получил, наконец, карабин и патроны, капканы и сети, и план-задание по пушнине. Год по прогнозам был хороший, но мне, как новичку, определили план всего в пятьдесят шкурок песца. Это мало. План охотнику устанавливали в зависимости от расположения охотучастка, его величины и количества ловушек на нем. Обычный план в хороший год был в пределах 100-150 шкурок. А были охотники сдававшие и по 600-800!
Лишь одно, но весьма жесткое условие поставил мне директор рыбозавода: обзавестись техникой или собачьей упряжкой. Времена пеших охотников давно прошли.
Я задумался. И тут подвернулся охотник Иван Демидов, работавший раньше механиком у геологов. Он согласился продать мне списанный, а потом отремонтированный, вездеход ГАЗ-47 всего за 500 рублей, половину из которых я выплатил вперед, а половину обязался отдать в конце сезона.
Списанными и восстановленными вездеходами и даже тракторами пользовались многие охотники.
Иван так объяснил мне преимущества вездехода:
– Во-первах, ты в теплой кабине, а не сопли морозишь. Во-вторах, ни пурга тебе, ни «босой…». В-третях, – кумулятор. Прокинул провода – и свет в избе, и не надо керосиновой копотью дышать!
Еще Демидов дал мне стеклянную банку с плотно притертой пробкой. В банке просматривался зеленоватый порошок.
– Держи, пригодится!
– Что это?
– Крысий яд. От волков. А то всю работу спортят.
– Мне говорили, что фторацетат бария…
– Не бери никакую барию-берию! Яд страшной. Щё сам отрависси. Таки случаи бывали у нас…
– Да не брал я.
– Вот и добро. А крысий возьми. Потом спасибо скажешь. В длинну ночь волк идет на путик, приваду сожират, песца рвет на клочья. До одного ничтожит. Ничё не заработашь!
– Да разве волки дохнут от крысиного яда?
– Нет.
– Так зачем же …
– А он сожрет, сблюет – и все! Запомнил. Вся стая уходит!
Я взял несколько уроков езды на вездеходе у этого доброго человека, договорился с капитаном корабля, уходившим в сторону бухты Тикси, и уже десятого сентября вернулся на «свой» остров в новом качестве.
Впрочем, я не долго радовался приобретению. Через несколько дней вездеход сломался. Двигатель сначала тонко запел-застучал, а потом зазвенел. На малой скорости я все же дополз до избы и тут услышал удар внутри мотора и вездеход встал.
При осмотре оказалось, что шатун поршня пробил корпус двигателя и торчит наружу. «Двигун кулак показал», – говорят механики.
Я понимал, что сам виноват, что сам испортил двигатель неумелой ездой, рывками и перегазовками на больших оборотах, но все же очень огорчился. Идею наладить дальние путики пришлось отложить, как и мечту подтащить к избе побольше дров, чтоб надолго хватило.
Но постепенно я успокоился. Песца в тундре было как грязи, утки да гуси-лебеди налетали тучами, частенько прямо к избе подходили олени, я убил двоих. Насушил и накоптил мяса, а тюленей стрелять и вовсе перестал: привады хватало.
Был уверен, что и пешком сделаю план. Так оно и оказалось.
Лишь потом я понял, что мог бы с меньшими усилиями взять гораздо больше песца. В первый год просто опыта не было, а его ничем не заменишь, нажить надо.
Окончание в следующем номере.
Рисунки Евгения Поротова, долганина, потомственного тундрового охотника и рыбака.
[divider]
Владимир Эйснер
Ветцлар, Германия