Александр Росин
главный редактор
Что в имени тебе моем?
Когда мне было лет шестнадцать, дружил я, или, как тогда говорили, «гулял» с одной девушкой. Она приезжала из Рустави в Дагомыс на все лето. Жила с мамой и старшей сестрой на съемной квартире на Старошоссейной улице возле мебельной фабрики.
Однажды она мне сказала: «Какая у тебя красивая фамилия». Я никогда об этом раньше не думал. А тут задумался. Мне понравилось, как она это сказала. И вот я стал прикидывать, влияет ли фамилия на судьбу человека. Ничего не придумал. Вспомнил, что Джек Лондон, Джозеф Конрад, Ильф и Петров, О.Генри… поменяли свои имена. Сложилось у них или нет жизнь вне литературы?
А потом прошло много разных, ярких и не очень, но, в основном, – интересных лет. И вспоминаю я наш класс – 29 человек. И фамилии друзей. С начала списка в классном журнале – Аветисян, Баженова, Бонашко, Водопьянова, Восконян… Потом – Иващенко, Кузикян, Купарадзе, Пехота, Плотникова…
Колька Аветисян закончил мореходку, в море ни дня не работал, вернулся из Калининграда в Дагомыс, женился, спился, рано умер. А ведь был талантливым. Может быть, самым талантливым.
Зинка Баженова, шумная и шебутная, после школы работала кем-то в ресторане «Лесная поляна», потом вышла замуж за пожилого армянина, кажется, директора того самого ресторана, поселилась в селе Волковка и… навсегда пропала.
Алик Купарадзе закончил сухумский институт субтропических культур. Отец его Шалва Эрастович был директором нашей чайной фабрики. Вроде, Алик пошел по его стопам. Но вдруг стал гаишником. Сильно изменился, видимо, работа наложила свой отпечаток. Тем более, что Алик со своим полосатым жезлом стоял на учдерском спуске в Дагомыс, а там с горы, хочешь-не хочешь, а превысишь скорость…
Я просто думаю, а что если бы Колька, Зинка, Алик и кто-то там еще взяли фамилии своих мам или изменили как-то свои, изменилась бы их судьба?
Вот Андрюша Пехота остался на белорусской фамилии своего отца, не взял фамилию мамы Куталадзе. А вдруг потому и не стал чемпионом по самбо, как мечтал?
Вот Зоя Восконян, закончила саратовский медицинский, стала врачом, вышла замуж, кажется, у нее все сложилось. Может, потому что перешла на фамилию мужа?
А Витька Мазуров и еще трое погибли в тюрьме, потому что не поменяли?
Хаджи-Мурат
Сегодня гуляя с собакой Олетой вдоль речки Олета мы встретили вот этот вьюнок.
Простое, вроде, растение, а красивое. Вот так же среди простых татарских, мингрельских, армянских, абхазских, белорусских крестьян встречались мне удивительно красивые и даже благородные люди.
Потом вспомнил, что примерно об этом писал Толстой в «Хаджи-Мурате», когда увидел репейник. И стало неловко, вроде, нагло подтягиваюсь к великому старцу.
Но когда пришел домой, заглянул в энциклопедию. Ну, и что же вы думаете? Оказывается, аварцу Хаджи-Мурату Хунзахскому, правой руке Шамиля, в этом году исполнилось 200 лет! И как после этого не поверить в предчувствия, в четвертое и пятое измерения, жизнь после смерти и летающие тарелки?
«Старый цирк»
Так я назвал картину, которую когда-то подарил мне мой друг художник Саша Окунь. Отец Саши, Леонид Окунь, в 60-70 годы работал главным художником цирка на Цветном. Ясно, что Саша часто бывал за кулисами, знал артистов и их жизнь.
Цирк на Цветном до реконструкции многое значил и в моей жизни. Так же, как летний Сочинский цирк до постройки стационарного. Так же, как Минский цирк, пока несколько лет назад в нем не провели капитальный ремонт и вынули душу.
Будь моя воля, я бы запретил капитальные ремонты старых цирков. Я бы вернул опилки, маленькие залы, в которых даже с последнего ряда хорошо были видны лица артистов… И никаких фонограмм! Только оркестр! И запах цирка – конюшня, тальк, пломбир… Так пахли цирки в Ростове, Одессе, Риге, Питере… не знаю, как сейчас, может, там тоже были реконструкции. И из них вынули душу? Жаль, если так.
Картину я снимал через стекло, цвета не будут полностью видны. Уж извините. Зато видны стоящие у форганга Никулин и Шуйдин, а в манеже – молодой Леонид Ольховиков, – великий жонглер, оперный певец, биллиардист и московский повеса, – замечательный человек!