Корней Чуковский
19 марта 1882 – 28 октября 1969
24 марта 1969 г.
…Здесь ( в больнице ) мне особенно ясно стало, что начальство при помощи радио, телевидения и газет распространяет среди миллионов разухабистые гнусные песни – дабы население не знало ни Ахматовой, ни Блока, ни Мандельштама. В разговоре цитируют самые вульгарные фразы, и никто не знает Пушкина, Боратынского, Жуковского, Фета – никто.
В этом океане пошлости купается вся полуинтеллигентная Русь… это результат спецобработки при помощи газет, радио, журналов “Неделя” и “Огонек”, которые не только навязывают своим потребителям дурное искусство, но скрывают от них хорошее. Оно окружило тайной имена Сологуба, Мережковского, Белого, Гумилева, Гиппиус, принуждая любить худшие стихи Маяковского. Во главе ТV и радио стоят цербера…
Словом, вокруг я вижу обокраденные души…
И можно наперед знать, что они скажут по любому поводу. Не люди, а мебель – гарнитур кресел, стульев и т.д.
Когда-то Щедрин и Кузьма Прутков смеялись над проектом о введении в России единомыслия – теперь этот проект осуществлен; у всех одинаковый казенный метод мышления, яркие индивидуальности – стали величайшей редкостью…
25 июля 1969г.
…Весь поглощен полетом американцев на Луну. Наши интернационалисты, так много говорившие о мировом масштабе космических полетов, полны зависти и ненависти к великим амер. героям – и внушили те же чувства народу. В то время когда у меня “грудь от нежности болит ” – нежности к этим людям, домработница Лиды Маруся сказала: “Эх, подохли бы они по дороге”. Школьникам внушают, что американцы послали на Луну людей из-за черствости и бесчеловечия; мы, мол, посылаем аппараты, механизмы, а подлые американцы – живых людей! Благодаря способности русского народа забывать свое вчерашнее прошлое, нынешняя пропаганда может свободно брехать, будто “только при бездушном капитализме могут посылать живых людей на Луну”.
Завравшиеся шулера!
Словом, бедные сектанты даже не желают чувствовать себя частью человечества…
17.09.68.
…Я оравнодушил, хотя больно к концу жизни видеть, что все мечты Белинских, Герценов, Чернышевских, Некрасовых, бесчисленных народовольцев, социал-демократов и т.д. и т.п. обмануты – и тот социальный рай, ради которого они готовы были умереть – оказался разгулом бесправия и полицейщины…
…Интересно, что у большинства служащих, выполняющих все предписания партии и голосующих ЗА, есть ясное понимание, что они служат неправде – но – привыкли притворяться, мошенничать с совестью. Двурушники…
Хунвейбины…
30.10.67.
Ужасно угнетает меня статейка ” Ленин и Некрасов”. Все это мои старые мысли, с коими я сейчас не согласен.
Теперь последние сорок лет окончательно убедили меня, что революционные идеи – были пагубны…
1968.
Пришла Софа Краснова. Заявила, что мои “Обзоры”, предназначенные для 6 Тома, тоже изъяты. У меня сделался сердечный припадок. Убежал в лес. Руки, ноги дрожат. Чувствую себя стариком, которого топчут ногами.
Очень жаль бедную русскую литературу, которой разрешают только восхвалять начальство – и больше ничего…
Я не герой, а всего лишь литератор, и разрешил наносить книге любые увечья, ибо книга всё же – плод многолетних усилий, огромного, хотя и безуспешного труда. Мне предсказывали, что сделав уступку цензурному террору, я почувствую большие мучения, но нет; я ничего не чувствую кроме тоски – обмозолился…
2.12.67.
…Очевидно каждому солдату во время войны выдавалась, кроме ружья и шинели, книга Сталина ” Основы ленинизма”. У нас в Переделкине в моей усадьбе стояли солдаты. Потом они ушли на фронт и каждый из них кинул эту книгу в углу моей комнаты. Было экземпляров 60. Я предложил конторе городка писателей взять у меня эти книги. Там обещали, но надули. Тогда я ночью, сознавая, что совершаю политическое преступление, засыпал этими бездарными книгами небольшой ров в лесочке и засыпал их глиной. Там они мирно гниют 24 года,- эти священные творения нашего Мао…
1958.
…Очень знакомая российская картина: задушенный, убитый талант. Полежаев, Николай Полевой, Рылеев, Мих. Михайлов, Есенин, Мандельштам, Стенич, Бабель, Мирский, Цветаева, Митя Бронштейн, Квитко, Бруно Ясенский, Ник. Бестужев – все раздавлены одним сапогом…
9 мая 1965.
…Разговор с африканцем из Кении:
Он. Вы так чудесно говорите по-англ.
Я. О нет! Я только читаю по-англ.
Он. ( смотрит на меня с недоумением) Читаете англ.книги?!
Я. Да и очень люблю их.
Он. Любите англ.книги?! А мы их ненавидим, англичан.
Я. Шекспир, Теккерей, Диккенс, Сэм Джонсон.
Он. Мы всё равно ненавидим их всех. Мы ненавидим колониализм…
Я. Позвольте, а Байрон, Шоу, Уильям Морис…
Он поморщился словно от кислого. И таких – миллионы. И все как один.
Упрощенчество страшное. Подлинно культурные люди окажутся вскоре в такой изоляции, что Герцен и Тютчев – и все, что они несут с собой, будет задушено массовой полукультурой. Новые 60-е годы, но еще круче, еще осатанелее. Две – три готовых мыслишки, и хватит на всю жизнь…”
Правила жизни
Из писем, дневников и статей
Никогда я не считал себя талантливым. О своем писательстве я невысокого мнения, но я грамотен и работящ.
Я вообще никогда никого не слушался, ни дур, ни умных, иначе я не написал бы даже «Крокодила».
Я никак не могу привыкнуть к хамству и тупоумию издательств.
Чуждаюсь ли тенденции я в своих детских стихах. Нисколько! Например, тенденция «Мойдодыра» — страстный призыв маленьких к чистоте, к умыванию. Думаю, что в стране, где еще так недавно про всякого чистящего зубы говорили «гы, гы, видать, жид!», эта тенденция стоит всех остальных.
Я почти единственный сказочник из всех детских современных писателей, единственный сказочник на 150 000 000 — и пишу по одной сказке раз в три года.
Вот я, если бы в дороге не перезнакомился со всеми людьми, да не в своем купе, а в целом вагоне, да не в одном вагоне, а в целом поезде, со всеми пассажирами, сколько их есть, да еще с машинистом, кочегаром и кондукторами в придачу, — я был бы не я. Я непоседлив, вертляв, болтлив и любопытен.
Нет, при создании детских стихов рассчитывать на вдохновение нельзя.
Зачем-то устраивается пленум по детской литературе. Выступать я не буду. Если бы я выступил, я обратился к юным поэтам с единственным вопросом: отчего вы так бездарны? Эта речь была бы очень короткая — но больше мне нечего сказать.
Я, конечно, во всякое время мог бы складывать вот такие стишки:
Весел, ласков и красив —
Зайчик шел в кооператив,
но этого мне не позволяет моя литературная совесть.
Сейчас я еду в Наркомат мясной и молочной промышленности читать детям.
Почему в «Мухе-Цокотухе» паук находится так близко к своей мухе. Это может вызвать у детей эротические мысли. Почему у комарика гусарский мундир? Дети, увидев комарика в гусарском мундире, немедленно затоскуют о монархическом строе? Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост? И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?
Н. К. Крупская упрекает Крокодила за то, что он мещанин. Но кому нужно, чтобы он был пролетарием?
Прочтите, что пишут американцы о Толстом, или французы о Чехове, или англичане о Мопассане — и вы поймете, что духовное сближение наций — это беседа глухонемых.
У нас был еж. Он умер. Мы похоронили его. А он ушел из могилы через два часа.
И знаете ли вы, почему некий Сидоров назвал свою дочь Гертруда? Потому что для него это имя означало Герой Труда.
А насчет того, что такое «чуковщина», у меня есть особое мнение. Я, например, думаю, что этим словом ругаться нельзя.
Чтобы письмо дошло, нужно начинать его словами «Мы живем отлично, радуемся счастливой жизни, но…» и дальнейшее любого содержания.
Мерзавцы прежде всего дураки. Быть добрым куда веселее, занятнее и в конце концов практичнее.
Трудно доказать пошляку, что он пошляк, а мерзавцу — что он мерзавец.
Мне кажется, нужно подписывать под фотоснимком: АННА АХМАТОВА И БОРИС ПАСТЕРНАК. Когда я видел в газетах: «А. Ахматова», мне казалось, что это опечатка или что дело идет о другом человеке. Из-за того что они попали на фотопленку, они не утратили своих прав называться именами.
Когда читают стихи, перебивать можно только в одном случае: если загорелся дом! Других причин я не знаю!
Я не люблю себя во время споров и потому предпочитаю писать.
Дети живут в четвертом измерении, они в своем роде сумасшедшие, ибо твердые и устойчивые явления для них шатки, и зыбки, и текучи.
В детстве я был уверен, что слово «ваятель» иностранное и что в переводе на русский язык оно означает «скульптор».
Не всякий управдом рискнет написать приказ: «О недопущении жильцами загрязнения лестницы кошками».
Повторяю: словесные штампы выработаны с древних времен хитроумным сословием чиновников для той специфической формы обмана, которая и называется втиранием очков. Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, а у других — суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб, и сукно.
Помню, как страшно я был возмущен, когда молодые люди, словно сговорившись друг с другом, стали вместо до свиданья говорить почему-то пока.
Я не люблю вещей, мне нисколько не жаль ни украденного комода, ни шкафа, ни лампы, ни зеркала, но я очень люблю себя, хранящегося в этих вещах.
Конечно, мне не очень нравится, когда меня величают одним из старейших писателей нашей страны. Но ничего не поделаешь: я пишу и печатаюсь без малого семьдесят лет. При мне человечество изобрело автомобиль, самолет, электрический свет, радио, телевизор.
Мое здоровье загадочно.
Болезнь входит пудами, а выходит золотниками.
Со мною делается то самое, что со всеми дряхлыми стариками: быстрая утомляемость, мозговая вялость и вдобавок ко всему ослабели ноги. Мои дальние прогулки относятся к тому далекому прошлому, когда мне было 75-85 лет.
Умирать вовсе не так страшно, как думают. Я изучил методику умирания, знаю, что говорят и делают умирающие и что делается после их похорон. В 1970 году Люша будет говорить: это было еще при деде, в квартиру к тому времени вторгнется куча вещей, но, скажем, лампа останется. И появятся некрологи в «Литгазете» и в «Неделе». А в 1975 году вдруг откроют, что я был ничтожный, сильно раздутый писатель (как оно и есть на самом деле) — и меня поставят на полочку.