Александр Росин
главный редактор
Разве можно по-настоящему оценить красоту мира,
если сомневаешься, имеет ли он право на существование?
Кадзуо Исигуро «Художник зыбкого мира».
«Безостановочно оно, бесповоротно…»
Вот лимон. Он только с виду простоватый: круглый и желтый.
А на самом деле у него характер. Непростой.
Долго не хотел падать с куста, все думал, а вдруг пронесет, останусь здесь навсегда. Хотя я говорил, что упорствовать глупо, все там будем.
Потом прочитал ему Петра Вяземского:
Я знаю и без вас, что время мимолетно;
Безостановочно оно, бесповоротно!
Тем лучше! И кому, в ком здравый разум есть,
Охота бы пришла жизнь сызнова прочесть?
Лимон согласился и упал. Я поставил его на самый высокий столб, что поддерживает виноградную шпалеру. И целое утро все звери, птицы и ящерицы – пестрое население нашего редакционного сада – приветствовали Лимон.
Он был горд и счастлив.
Александр Ширвиндт вспоминает
Начало девяностых. Звонит удивительная и непредсказуемая Нонна Викторовна Мордюкова, вскоре после того, как ей где-то на самом высоком уровне присвоили звание лучшей актрисы столетия, и говорит: «Шура! Срочно выбирай день и едем в совхоз за сто двадцать километров от Москвы. Дадут сто яиц, кур, а может быть, и свинины» Я положил благодарно трубку и представил себе, как Софи Лорен телефонирует Марчелло Мастрояни и предлагает смотаться в Падую за телятиной.
Мой вклад в маркесологию
Как бы там ни было, а тема моей дипломной работы в универе была «Социальный роман Латинской Америки». И хотя с тех пор прошло уже 43 года, я в ответе за тех, кого приручил.
И когда недавно один любопытствующий субъект спросил, не слишком ли, мол, Маркес похож на еврея, я пожал плечами, поскольку с этой точки зрения уважаемого Габриэля Гарсиа никогда не рассматривал.
Но вот сегодня прислали текст под названием «Как появились еврейские фамилии». И там среди прочего читаю: «От еврейского имени Малка – «царица» – пошли Малкины, Малкесы. Малковы».
Ну, Малкесы-Маркесы… всяко, конечно, бывает, кто ж их там в Колумбии разберет. Но, как истиный литературовед, я рассуждаю так: если Нобелевский лауреат картавил, значит, он колумбийский еврей Малкес. Но если не картавил, он – самый что ни на есть колумбийский колумбиец Маркес.
Конечно, Искандер был волшебником
По крови – перс и абхазец, но по состоянию духа – латиноамериканец. Маркес, Льоса, Амаду – его кровные братья.
Москва – совсем не его город, Фазилю Абдуловичу было скучно и печально там, в серости и вечной стуже.
Но и в Абхазии он давно уже был чужим.
Как жаль, что из русской литературы уходят лучшие, а замены нет.
Яблоко от яблони
В советской литературе было два хороших детских рассказчика. На самом-то деле, – больше, но эти были лучшие. Их звали Николай Носов и Виктор Драгунский. Драгунского я просто обожал. Даже невольно, в первой своей книжке, ему подражал. И когда это увидел, не сильно огорчился.
Но вот слушаю сегодня в Эхе Дениса Драгунского. Знаю, что он – сын Виктора. Помню, что Дм.Быков называл его одним из лучших современных писателей. Но до чего ж скучен! Ну, хоть бы одна своя, оригинальная, смелая мысль. Хоть бы одна. А вы говорите: яблоко от яблони… Не-а.
Несостоявшиеся художники…
Если проследить историю тоталитарных режимов, то обнаружится весьма интересная закономерность: каждый диктатор — несостоявшийся художник (в широком смысле этого слова).
Сталин, Мао, Ким Ир Сен — поэты.
Ленин называл себя литератором.
Муссолини — журналист.
Гитлер — живописец.
И т. д.
Творческая энергия, направленная не туда, куда нужно, равноценна атомному реактору под управлением людоеда из племени «мумба-юмба».
Евгений Степанов, FB.
Ночные беседы с мистером О.Генри
В этом месяце, 11 сентября, юбилей О.Генри. Из-за этого я сегодня плохо спал.
Нет, не из-за того, что старому прощелыге и алкашу Уильяму Сидни Портеру исполнится 155 лет, просто вспоминал городок Эшвилл в Северной Каролине и все места, связанные с писателем: улицу, названную его именем, могилу на старом кладбище, памятную доску на тротуаре, посвященную рассказу «Дары волхвов»…
Пол ночи я придумывал первую фразу очерка, который напишу об О.Генри. Мистер Уильям Сидней Портер был тут же. Как выяснилось, он прекрасно говорит по-русски и даже(сволочь такая!) матерится. Я с ним обсуждал будущий текст, спорил и, кажется, выпивал. Но первую фразу так и не придумал. А без первой фразы разве ж можно начинать работу?
Все равно напишу. Вот сейчас пойду, покошу траву в редакционном саду, а потом сяду и напишу…
…Или не напишу.
И если в следующую ночь он мне опять приснится, ну не будет же сходу лезть в драку. Нет, точно не будет. Надеюсь…
На снимке: могила О.Генри в Эшвилле, Северная Каролина.
Долгое путешествие капитана Сахнова
Кто такой капитан Сахнов и почему именно ему мы поручили такое ответственное дело – вести рубрику в газете «Парус-FL»? Капитан Сахнов редкий, можно сказать, уникальный человек. Он из тех, кто сумел пронести свои детские мечты и грезы через всю жизнь. Их мало, таких людей. Это про них сказал когда-то один из плеяды великих путешественников покоритель морей Эрик де Бишоп: «Не тратьте понапрасну силы, пытаясь убедить нас, что мы сумасшедшие: мы сами это знаем».
Когда Сергей Сахнов сошел с мостика судна, которым управлял, он не захотел присоединяться к сонму пенсионеров-бездельников. И в 60 с гаком отправился на велосипеде вокруг света. Потом были другие путешествия: по снегам Аляски, по льдам Байкала, к вершине Эльбруса… А потом и вовсе он поселился на севере США, устроился матросом на небольшое рыболовецкое судно.
Обо всем этом, но главное – о том, как достойно, ярко и по-юношески смело жить в любом возрасте, Сергей Сахнов рассказывал нам в своей рубрике «Жизнь после 60-ти». Недавно я узнал, что капитан Сахнов пропал без вести. Не верю, что пропал совсем, Сахнов непременно выплывет. Вернется и расскажет нам новые истории.
Чарльз Буковски рассуждает
«Понятия не имею, чем это вызвано, но это есть: какое-то ощущение писателей из прошлого. За достоверность не ручаюсь, это лишь мои чувства, почти надуманные. Я размышляю о Шервуде Андерсоне, например, как о безбашенном рубахе-парне. Вероятно, он был стройным и высоким. Неважно. Я представляю его по-своему (никогда не видел фото). Мой Достоевский – бородатый, тучный чувак с темно зелеными таинственными глазами. Сперва он был слишком толст, потом не в меру тощ, потом опять поправился. Нонсенс, конечно, но мне нравится. Даже представляю Достоевского страждущим маленьких девочек. Фолкнера вижу в тусклом свете чудилой с плохим запахом изо рта. Мой Горький – пройдошливый пьянчуга. По мне, Толстой – человек, приходивший в ярость из-за пустяка. Хемингуэй видится типом, в одиночестве выполнявшим баллетные па. Селин, мне кажется, плохо спал, а Э.Э.Камминг блестяще гонял в бильярд. Я мог бы продолжать до бесконечности. Эти видения посещали меня, главным образом, когда я еще был голодным писателем, полоумным и неспособным вклиниться в общество. Еды было мало, а времени навалом. Кем бы ни были писатели, я считал их магическими существами. Они по-разному приподымали завесу. Для пробуждения они нуждались в крепком напитке. Многие из них прожили хреновейшую жизнь. Каждый новый день – как хождение по жидкому бетону. Я сотворил из них кумиров. Я подъедал за ними. Представления о них поддерживали меня в моей нищете. Думать о них было куда приятней, чем их читать. Вот Д.Лоуренс. До чего же дурной коротышка. Он знал столько, что всегда пребывал в бешенстве. Прелестно, прелестно! А Олдос Хаксли… небывалый мозг. Объем поглощенной им информации наградил хозяина головными болями. Я растягивался на своей голодранской кровати и думал об этих ребятах».
«Я так рассердился…»
Нет, что ни говорите, хорош Лев Лосев! Читать его такое удовольствие, что, кажется, закончу «Меандр», возьмусь за публицистику поэта, которую, к стыду своему, почти не знаю. Вот, например, маленький шедевр:
«Во время коллективизации Казака(Казак Отырба – абхазский крестьянин, в семье которого в 1953 году жил Лев с мамой – А.Р.) арестовали, отвезли в Сухуми, в тюрьму. «День сижу — за что сижу, не понимаю. Два дня сижу — за что, не понимаю. Спрашиваю, не говорят. Я так рассердился. Третий день — охрана, мингрел, утром кушать приносит, хаш, я так рассердился, взял его и задушил. Они прибежали, я говорю: теперь я знаю, за что сижу». «Дядя Казак, а кто такой мингрел?» — спросил я. Казак на минуту задумался. «Армян знаешь?» — «Знаю». — «Еврей знаешь?» — «Знаю». — «Мингрел еще хуже».
Фото Александра Росина.