Юлия Пятецкая
Пока все смотрят Тарантино, я о своем, о женском, как вшивый про баню. Про «Дылду» Кантемира Балагова, получившую нынешний приз в Каннах, я читала две рецензии. Первую – Антона Долина – до просмотра. Из которой узнала, что, если «в двух словах, то фильм о том, как любовь побеждает боль». Вторую – Аллы Боссарт – после. И узнала о том, что фильм про партеногенез. Про то, как две женщины, одна из которой инопланетянка, в мире без мужчин хотят родить мессию, чтобы он перезагрузил все общество.
У Боссарт вообще очень характерный текст как для представителя старшего поколения. Иногда складывается впечатление, что чем старше становятся поколения, тем меньше они понимают. В частности, про ту войну, о которой вроде бы должны понимать больше, чем мальчик из Нальчика.
Кантемиру Балагову недавно исполнилось 28, «Дылда» – его второй фильм.
Дылда Ия не инопланетянка никакая, а просто контуженная. В самом прямом медицинском смысле. Воевала, комиссовали по болезни…
Это один из самых сильных фильмов про ту войну. Это единственный на моей памяти фильм про великую, сука, победу, которую не пережить. И прорастает он не в 1946-й ленинградский год, а дальше. Весь этот плотный мужской мир, эволюционирующий от одной войны к другой, где бабы еще нарожают, чтоб было кого убивать, прорастает в сегодня. Фильм, где женщины пытаются обойтись без мужчин, набит мужиками, как арбуз косточками. Они везде, на каждом шагу. Много сказано, написано и снято о женщинах, страдавших без мужской ласки после войны. О женщинах, боящихся мужской ласки после войны, не снято ни хера. О посттравматическом военном синдроме не снято ни хера. Вот Балагов снял. Одна внутри бесплодная, а другая внутри напрасная. Поэтому новый прекрасный мальчик у них не получится. И не будет он сильный, красивый, умный и талантливый. И не будет он книжки читать. Чтобы «нас с тобой вылечить».
В этот фильм нельзя входить с надеждой. Это нечестно. В него надо входить, как в сухую землю, которая забьет вам легкие. Как в платоновскую прозу. В бездонный котлован, в котором всегда есть место. Чем больше полегло, тем больше поместится. Чем глубже копаешь, тем просторнее. И живые позавидуют мертвым. Это очень странная преемственность и связь. Начинающего кинорежиссера из Нальчика и великого русского писателя, писавшего в Москве в стол в 30-е, 40-е. Умершего в 1951-м. Пережившего сына. Сын Платонова Платон отсидел Норильлаг, а потом умер от туберкулеза. Платонов умер от жизни. У Балагова детей нет. Хотя, когда он познакомился с трехлетним Тимофеем на съемках «Дылды», так задумался о своих. Тимофей невероятный. Единственный там свет. Любовь. И победа над болью. Но его задушит в самом начале контуженная Дылда. «Он понял, что его убили?» – спросит Дудь Балагова в Каннах. «Нет. Ему же только три года. Он ничего не понимает про смерть». А культура не понимает про идентичность. И, как дух божий, прорастает, где хочет. Балаговская «Дылда» – это платоновская почва и судьба. Бесплодная и напрасная. И ее ни с чем не спутать. И мне не кажется. Мне казалось после «Тесноты», и я думала, что перегрелась. А после «Дылды» я пошла уже и погуглила, что там у Балагова с Платоновым. И первое же интервью, которое мне выпало: «Платонов – мой любимый писатель».
Мой тоже. Точнее, один из. Я ж постарше Балагова. У меня много любимых. «Не расти, девочка, затоскуешь!»
Юлия Пятецкая, из Фейсбука.