00:00
Любимов не носил наручных часов со стрелками. Чаще всего он видел текущее время на экране мобильного телефона. Он обожал случайные моменты, когда цифры, обозначающие час, совпадали с цифрами, обозначающими минуту. У Любимова появлялось ощущение выигрыша в глобальном и бескорыстном временном казино. Если рядом находился знакомый человек, Любимов предъявлял в доказательство телефон и свидетельствовал: «Посмотрите: 11 часов – 11 минут!»
Такие моменты были редки, как настоящее человеческое счастье. Но тем острее было переживание. А если совпадения случались несколько раз в квартал, Любимов воспринимал это как знак свыше, и судьба действительно благоволила ему.
Одно было под запретом – нельзя было дожидаться сакрального совпадения. Любимов знал, что жульничества временной континуум не простит и жестоко накажет любого проходимца, позволившего оскорбить неисповедимую случайность.
Почти религиозные правила складывались не одно десятилетие. Корректировку этого своеобразного катехизиса Любимов проводил после очередного события. Еще в эйфории, он анализировал обстоятельства, предшествующие совпадению, учитывал, на каких часах он увидел одинаковые цифры, и что это были за цифры. Всегда готовый к покаянию, он проверял, не специально ли взглянул на часы, чтобы подгадать совпадение, не слишком ли часто узнавал время. Натыкаясь на пограничные значения, например: «22 часа – 21 минута», Любимов тотчас отводил взор – не брал грех на душу.
У Любимова осталось особенное воспоминание еще со старших классов. Однажды вечером он напился с приятелями и по дороге домой заснул в метро. На конечной станции он вышел из пустого вагона, по привычке глянул на электронное табло и увидел магическое сочетание: «0 часов – 0 минут». С годами появились сомнения, ведь он был пьян и спросонья, но Любимов помнил, что долго бродил тогда по безлюдной платформе, и время не менялось, только продолжали обнуляться секунды, и сбрасывалось каждые пять минут время ожидания поезда.
С тех пор у Любимова не было полуночных совпадений. Полночь – вершина суток. Она слишком значима для всех.
Чтобы встреча получилась случайной, надо было затвориться.
Любимов запасся консервами, обложил стены, потолок и окна своей квартиры звукоизоляционным материалом, настроил телевизор, чтобы при включении он показывал только четыре цифры текущего времени. И стал дожидаться случайной полночи.
Просыпаясь в своей келье, Любимов обычно пытался определить время по ощущениям. Лежал, прислушиваясь. В полной тишине и темноте время не ощущалось. Включал телевизор.
Первый раз выпало: «1 час – 18 минут».
– Близко, – усмехнулся Любимов.
Теперь надо было опять отрешиться от пульсации внутренних часов.
Любимов обживался. Читал, мылся, готовил, убирался, громко слушал музыку для проверки звукоизоляции. Спал.
Совпадений не было.
Любимов не был настроен на быстрый результат, но все равно обижался.
Он подсчитал, что на трезвое ожидание случайной полночи у него может уйти вся жизнь.
Он стал пить и принимать снотворное. И довел себя до такого состояния, что, включая телевизор, уже через пять минут не помнил, какие цифры были на экране.
Совпадений не было.
Любимов смотрел на время хаотично, не вдумчиво. А то и вовсе забывал, зачем он здесь окопался.
После многомесячного затвора цифры «23 часа – 59 минут» озарили берлогу Любимова. Он смотрел на экран в отчаянии, пытаясь понять, за что судьба так наказывает его.
Цифры подмигнули, превратившись в нули. Любимов отпрянул от телевизора и взвыл. Он осознал, что содеял. С самого начала его затея противоречила всем канонам случайности, вдобавок он специально дождался полуночи.
Любимов освободил входную дверь от звукоизоляционных плит и побежал по ночной улице к метро. Он рассчитывал до закрытия попасть на станцию «Речной вокзал», чтобы утопиться.
По дороге он заснул в метро. На конечной вышел из пустого вагона, по привычке глянул на электронное табло и увидел магическое сочетание: «0 часов – 0 минут». Пьяный, спросонья, он долго бродил по безлюдной платформе, и время не менялось, только продолжали обнуляться секунды, и сбрасывалось каждые пять минут время ожидания поезда.
ОТРИЦАНИЕ КАТЕГОРИЙ
Я никогда так не голодал. Разве что в тридцать лет, когда моему первому ребенку исполнился год. Холодильник ломился от телятины, индейки, белоснежных куриных грудок, перепелиных яиц, свежих овощей, фруктов, зелени, йогуртов. Все эти радости чрева предназначались наследнику. А мы с женой перебивались дошираками и ночной яичницей. Но разве это голод? С каким счастьем я заварил бы сейчас тонкострунную китайскую лапшу, приправленную восхитительным усилителем вкуса и крохами резинового сушеного мяса.
Как бы мне хотелось захотеть ее заварить. И не погибнуть при этом.
Моя болезнь началась с купатов. Сырые колбаски из свинины, говядины, шпика и приправ в нежной прозрачной кишке, которая при жарке на растительном масле становится золотистой и лопается от распирающего ее сока, исчезли из моей жизни в восемьдесят седьмом году вместе с черной икрой и коммунистической перспективой, чтобы воскреснуть через четверть века в магазине «Колбасы» рядом с нашим домом на Нагатинской улице.
Сын в это время фрондерствовал в Санкт-Петербургском университете, дочь отдыхала в детском лагере в Хорватии, а жена выращивала розы на даче со старухой-тещей. Я был в отпуске, предоставлен самому себе…и купатам, употребление которых мне было строго настрого запрещено из-за высокого содержания в них холестерина.
Я ел купаты круглые сутки, вспоминая школу на улице Талалихина, пекарню с горячими и редкими для того времени багетами, нищеброда Вовчика, отобедавшего у нас дома купатами и избившего меня на сытый желудок за то, что у него в коммуналке купатами никогда и не пахло.
А у меня сейчас пахло, да так пахло, что напольным электронным весам не хватало цифр, чтобы показать мне, сколько колбасок отложилось в моих боках. Я порой хватал сам себя за сиську, прикидывал ее увесистость и понимал, что диетой тут уже не отделаться.
Всерьез думая о липосакции, я переворачивал на шкварчащей сковородке непослушные изогнутые колбаски и почувствовал неладное. Мне был неприятен аромат. Я прикрыл сковородку крышкой, убавил огонь и понял, что переел купатов.
Но есть все же хотелось. Я положил восемь купатин на тарелку, отправил на правый фланг горку горчицы, на левый горку кетчупа, в авангарде поставил блюдо с белым хлебом и связкой зеленого лука. Я был готов перекусить.
Отрезал ломтик, обмакнул в кетчупе, положил в рот. Пережевывая, присовокупил для остроты перышко лука и оттенил кусочком белого хлеба.
И тут привычное вкусовое сочетание сменилось агонией. Как будто я растолок несколько пачек самых едких таблеток в порошок и стал пережевывать и глотать, только вместо горечи в пищевод проникла боль, настолько сильная, что я в корчах упал на пол.
Черное облако застило мир. Я свернулся калачиком и где-то между коленями, головой и грудью в новообретенном душевном центре тяжести возник образ врага. И враг был не один. Это были купаты, зеленый лук, белый хлеб, растительное масло и кетчуп.
Я прозрел, как от мощного галлюциногенного трипа, все перечисленные продукты теперь навсегда стали для меня смертельным ядом.
Постепенно боль прошла. Я выкинул опасную снедь в мусорное ведро.
У меня не было сомнений, что источником отторжения был мой собственный организм. Ведь все то же самое я ел вчера и позавчера. Надо было обратиться к специалисту.
Несмотря на пережитое, хотелось есть. Не идти же к врачу голодным. У тучных людей желудок растянут, эта полость требует непрерывного заполнения. Кроме купатов в последнее время я ничего не покупал, но если долго стоять у открытого холодильника, там обязательно что-нибудь появится.
Нашлись сыр, помидоры, упаковка склизких сосисок.
Полпачки сосисок нарезал колечками, поджарил на сливочном масле вместе с помидорами, выложил на тарелку и посыпал тертым сыром. Попробовал с опаской. Получилось недурно. Съел.
Повеселевший пошел в поликлинику. Участковый терапевт – молодая женщина – до конца мне не поверила. Она объяснила, что, возможно, мое подсознание хочет предупредить надвигающееся ожирение таким вот экзотическим способом. Я возразил. Ведь буквально через час или два я уже лакомился жареными сосисками.
– Голод победил, – парировала терапевт и посоветовала заглянуть в кабинет психиатра.
Ни к какому психиатру я конечно не пошел. Это только отморозкам из моего детства белый билет прибавлял форсу. А мне, человеку уважаемому, отметка в медицинской карточке о приеме у психиатра была как гиря на шее пловца.
Я был подавлен. Дома достал из холодильника оставшиеся сосиски, сыр, помидоры, сливочное масло, собираясь приготовить блюдо, которое я ел перед походом к врачу. Но только я собрался нарезать сосиски колечками, как у меня возникло то же ощущение, что и утром, когда я жарил злополучные купаты.
Я смотреть не мог на сосиски, равно как на сыр, помидоры и масло. Но голод был сильнее страха, как верно заметила мой участковый терапевт. Я решился на эксперимент и лизнул масляный кирпичик…
Опять была боль. Столь же сильная, что и в прошлый раз. А в перечень продуктов-убийц, который горел перед моим внутренним взором, пока я корчился на полу, добавились сосиски, помидоры, сыр и сливочное масло.
Любой продукт теперь был съедобен для меня только раз в жизни, так как повторное употребление меня бы убило.
Я звонил друзьям – друзья смеялись. Я звонил в анонимный центр доверия наркоманам, но оператор спросил мое имя и адрес, и я повесил трубку. Я пошерстил в интернете, наткнулся на рассказ Кафки «Голодарь», на дневник ленинградской блокадницы и на манифест загадочных вегантов. Только сильнее захотелось есть. Сколько я ни смотрел в открытый холодильник, ничего нового там не появлялось.
Тогда голод заставил меня совершить непоправимую ошибку. Я пошел в круглосуточный супермаркет и купил: макароны, пельмени, пиццу, курицу гриль, мойву горячего копчения, армянский лаваш, огурцы, картошку, ряженку, апельсины, яблоки, киви, груши, бананы, пиво.
Всю ночь я пировал, как Петроний перед самоубийством. Ошибка заключалась в том, что мне нужно было съесть что-то одно, а не пользоваться временным изобилием. Но я понял это только с утра, когда выкидывал в помойку связку бананов, от которой я оторвал всего один банан, полкурицы, оставшийся лаваш, огурцы, киви, начатый пакет ряженки… Нетронутыми остались только макароны, пельмени и картошка.
Я стал умнее. Ел один раз в день, на ночь, как делал это голодающий в капиталистическом аду Пончик в книжке «Незнайка на Луне». Перепробовал весь ассортимент окрестных магазинов и ресторанов. Жена, вернувшаяся с дачи, была уверена, что я ей изменяю. Дочь не смотрела мне в глаза. А сын грозился приехать из Санкт-Петербурга и намять мои изрядно опавшие бока.
Да, я похудел. Партнеры по бизнесу говорили, что я стал разборчив в еде и напитках. На одном деловом ужине в ресторане «Прага», я, пробежавшись взглядом по меню, на удивление всем невозмутимо заказал бадейку черной икры, которую я еще не пробовал из-за цены, и палку спаржи. Это хорошо подействовало на потенциальных клиентов. Был подписан контракт, процент с которого навсегда сделал меня финансово-независимым человеком.
В России мне нечего было есть. С безлимитной платиновой кредитной картой в бумажнике я прохаживался по самым дорогим магазинам столицы и других городов любимой Родины, но ломящиеся полки встречали меня ядом и смертью.
Я стал путешествовать. Завтракал жареными бамбуковыми червями в Таиланде. Обедал отварными трепангами в Китае, ужинал дикими пчелами в Японии. И на следующий день мне приходилось прокладывать все новые кулинарные маршруты, пробовать все новые и новые блюда.
На нашей планете существует более трех миллионов видов насекомых, десятки тысяч рыб, птиц и других тварей. И, что немаловажно, все эти создания вполне съедобны. Одних птиц мне хватило бы лет на двадцать, но моя необъяснимая болезнь вышла на новый уровень и стремительно прогрессировала.
Мое тело отказалось от белков, жиров, углеводов, крахмала, витаминов, – от всего питательного на свете.
В американском центре лечебного голодания я выпил свой последний стакан воды и обессилел.
В реанимационном самолете мне ввели физраствор, и я смог пережить перелет в Россию, где меня дожидалась комфортная палата в частной клинике на Осташковском шоссе.
Меня убил аппарат искусственного дыхания, когда мои легкие отказались повторно принимать земной воздух.
[divider]
Ашот Аршакян
Москва