АСЯ МОРОЗЕНКО
В нашей семье по оптимизму я – на втором месте. То есть я догадываюсь, что будет плохо, но не люблю об этом думать. Жена на третьем: она точно знает, что будет плохо и думает об этом постоянно. А вот на первом месте с большим отрывом идет наша 11-летняя дочь Ася.
– Ася, ты залила соком все пальто!
– И, слава богу, мамочка! Хорошо, что я не залила дневник! А то бы его пришлось покупать снова, а ты мне только купила новый после того, как я потеряла старый!
На лицо безусловный дар – заряжать, а иногда и раздражать своим оптимизмом окружающих.
Благородной цели – объяснить ребенку, что не все в жизни складывается безоблачно, может служить школьная литература. Мы, помнится, в этом возрасте как раз учили «Муму». Однако русскую литературу нынче в украинских школах почти не проходят, а вот по украинской в шестом классе изучают рассказ Панаса Мирного «Морозенко». Рассказ трагический: в бедной сельской семье перед Рождеством кончаются припасы. Маленький мальчик, желая помочь маме, вызывается идти через лес в дальнюю деревню к крестному. Мать пугает его страшным зимним чудищем Морозенко. Однако мальчик не слушается маму, ночью тайком убегает в лес и там, заблудившись, погибает, уснув на морозе. Наутро его находит мать и умирает рядом с сыном от разрыва сердца. Короче, история, пострашней «Муму» раз в сто.
Пришлось Асе, которая всегда заранее интересуется и, если произведение с грустным концом, – вообще его не читает, этот рассказ прочесть, потому что было задано сочинение на тему: «Как сложилась бы судьба мальчика, живи он в наше время». Если бы такое сочинение дали в мое время, то весь класс дружно написал бы, что в советской стране – у всех счастливое детство, бесплатный стакан молока и, как говорится, нету других забот…
– Посмотри, что написала твоя дочь! Ты у нас писатель – ты и исправляй!» – сказала жена, и я открыл детскую тетрадь. Вначале ребенок, информированный о трудностях нашего периода, реалистично замечает: «Возможно, все у мальчика сложилось бы так же печально». Но затем жизнеутверждающая натура берет свое: «И все-таки я думаю, что сейчас ему не пришлось бы идти в темноте через лес. Зачем? Ведь можно, например, пойти в метро днем и попросить там милостыню. У нас в метро неплохо подают!» Откуда в глухой деревне метро, городская девочка даже не задумывается и ее несет дальше: «А еще можно сказать кондуктору: «Тетя! Мне еще нет семи!» и бесплатно доехать до крестного на любом транспорте. И вообще, – взгляд автора на действительность все светлее и светлее, – дороги у нас чистят от снега, леса вырубают, так что они уже не такие густые и страшные, как раньше, и спокойно можно идти». Тут я представил себе Панаса Мирного, судя по портрету в учебнике человека мрачного, читающего сочинение девочки, которой легче представить себе инопланетян, чем крепостных крестьян. Впрочем, может, и ему пригодился бы такой дельный совет: «В конце концов, – пишет Ася, – можно просто поискать деньги на земле! И лучше всего – возле супермаркета. Лично я однажды уже находила одну гривну, а моя подруга – целых пять!»
Разобравшись с мальчиком, который, как ясно из сочинения, всего каких-то лет сто пятьдесят не дожил до своего счастья, Ася вершит судьбу его матери. «Сейчас взрослым гораздо легче найти работу, чем в девятнадцатом веке. Даже на столбах и в интернете полно объявлений. Поэтому его мама легко могла бы устроиться продавцом, а может и дворником. Кстати, я думаю, она была бы дворником получше того, что работает в нашем дворе».
В общем, я не исправил в сочинении ни одной строчки. А когда увидел, что и учительница не сплоховала, поставив за работу высший балл, еще раз понял – первое место по оптимизму мне не светит, но и своего второго я уж никому не отдам!
ВЕНИЧКА
Сразу прошу прощения – в этом рассказе будет много цифр. Минимальная концертная ставка в Советском Союзе, то есть гонорар артиста за одно выступление, была, по-моему, 4 рубля 50 копеек. У Иосифа Кобзона – 19 рублей. Клара Новикова как-то при мне разразилась от радости нервным смехом и помчалась на другой конец Москвы, где ей пообещали заплатить за концерт две ставки – 30 рублей. Наконец, Алла Борисовна Пугачева получала за сольный концерт 46 рублей. А вот концертная ставка Вениамина Сквирского была 113 рублей – больше всех в нашей большой тогда стране.
Вы не знаете, кто такой Вениамин Сквирский? Я тоже мало о нем знал, пока не познакомился в неправдоподобно далеком 1988-м.
Тем летом стояла страшная жара, каждый день около +40. Где? Где, где – в Караганде! Но, поскольку температура зашкаливала не в Москве, программа «Время» об этом помалкивала, а страдали от жары в меньшей степени – жители этого города, а в большей – приезжие артисты ударной бригады «Союзконцерта», гастролировавшие в карагандинском Дворце спорта. В те времена такие «сборняки» собирали полные залы, и Караганда – не исключение. Главной «обезьяной», так называли артиста, на которого в основном валил народ, был у нас знаменитый уже тогда Александр Серов, а к нему прилагались: хэви-металл-группа «Магнит» – для привлечения молодежи, сладкоголосый певец Сергей Беликов – для женщин бальзаковского возраста, популярный эстрадный ансамбль «Ариэль» – для разрядки и два писателя-сатирика для смеха: автор этих увлекательных строк и Вениамин Сквирский. Был я в те времена молод, неопытен, но подавал большие надежды. А вот подавать голос я тогда робел. Напротив, Веня, произведения которого когда-то, чтоб вы знали, исполнял сам Аркадий Райкин, был видной фигурой, и он сразу взял надо мной шефство.
– Сегодня после завтрака мы пойдем в книжный! – сказал он в первый же день.
Когда, высунув от жары языки, мы доплелись до книжного, Веня усилием воли убрал язык, встряхнулся, зашел и объявил с порога:
– Мы – писатели-сатирики, гастролируем сейчас у вас в городе. Кстати, мы – корреспонденты журнала «Крокодил», «Литературной газеты» и, конечно, «Фитиля». Не могли бы вы поделиться с нами книжными новинками?
И разморенные жарой продавцы, которым в голову не приходило спросить, скажем, журналистское удостоверение, охотно делились с нами книгами из-под прилавка.
На концерте Веня, как и я, читал с листочка свои монологи. Только я читал свои новые, а Сквирский – старые, потому что писать новые ему было некогда. Его жизненные интересы были так широки, что сравнить его можно лишь с великим Леонардо да Винчи. Правда, Веня не рисовал, он чертил, но об этом позже.
Вы заметили, рассказывая о моем герое, я все время перескакиваю. Это все из-за него, он тоже всю жизнь перескакивал. Поэтому вернемся к его концертной ставке. Итак, первую ставку Веня получил как мастер художественного слова высшей категории. Естественно, юмористические миниатюры на высшую категорию не тянули, поэтому на худсовете Вениамин Сквирский читал рассказы о Ленине, за что сразу же получил и первую надбавку в 50% за мастерство. К слову, если бы Веня умел петь, он бы, я думаю, легко спел о Ленине и получил еще больше.
Все гастролирующие артисты тогда числились в многочисленных областных филармониях. К примеру, Валерий Леонтьев работал в Сыктывкарской филармонии, Лариса Долина – в Ровенской, а Вениамин Сквирский пристроил свою трудовую книжку в самую дальнюю, Камчатскую филармонию. То есть, исполнитель «Ленинианы» жил в Питере, а работал в Петропавловске-Камчатском. Это удобно: он выходил на работу, когда его начальство давно спало. Как и у всякого коренного камчадала, его ставка умножалась на районный коэффициент, кажется, 2,2. Плюс гастрольная надбавка – 100%, плюс – надбавка за сольное отделение – в Камчатской филармонии других известных артистов не было. Когда все коэффициенты перемножались и складывались – и выходила эта рекордная цифра – 113 рублей. То есть, Вениамин Сквирский по бабкам тогда – был типа Дженнифер Лопес сейчас.
Однако концертной деятельности Вене было мало. Он еще, как говорится, шил. Вернее, изобретал. В каждом городе – уже без меня – Вениамин Сквирский шел на прием к председателю горисполкома и предлагал внедрить свою чудо-машину для очистки канализации, которая повышала производительность нелегкого труда золотарей в тысячи раз. И на крыле ветра перемен и мутной волне перестройки часто втюхивал свои изобретения за деньги, значительно превышающие его концертные гонорары. Причем, что интересно, машин этих промышленность не выпускала, зато чертежи Веня выпускал в неограниченном количестве. Он даже рассказывал, что одно время, когда работал со знаменитым ансамблем «Поющие гитары», возил с собой на гастроли кульман и в свободное время чертил какие-то механизмы для очистки труб специальными ракетами. Естественно, каждый из коллег-артистов норовил его подколоть. Когда изобретатель выходил из комнаты, солистка ансамбля Ирина Понаровская со своим мужем подрисовывали к ракетам яйца.
Сказать, что в чудо-дворце из стекла и бетона, где мы выступали, было жарко, значит – ничего не сказать. Я выступал в первом отделении, поэтому приходил еще до начала концерта и всегда заставал такой интригующий диалог.
– Ну, кто сегодня будет лабать? – громко вопрошал руководитель группы «Магнит». И на сцену вместе с солистом вытряхивались из-за кулис еще несколько добровольцев, которые под забойную музыку, хватали гитары и изгибались в конвульсиях, забывая иногда шевелить струны. Тогда я впервые узнал, что такое петь под фанеру, а извивающиеся и изображающие виртуозов гитары люди были простыми грузчиками, которые таскали тяжеленные динамики «металлистов» на сцену и со сцены.
Выбора, в чем выходить на публику в такую жару, «благодаря» Сквирскому, у меня не было.
– Александр, – изрек Веничка, – писатель должен выходить на сцену в безукоризненном костюме! Мы же должны как-то отличаться от этих шнорантов!
И я поневоле надевал свой единственный, он же концертный серый в полосочку костюм и шел на сцену, как к мартену. Мое выступление длилось минут 12. Это был верхний предел, так как к концу пот начинал капать и заливать листочки с текстом, отчего они сгибались и бесшумно мялись, словно хорошая туалетная бумага.
Веня выступал в начале второго отделения. «Ну, как сегодня наша Караганда?» – спрашивал он меня. Не дослушав ответа, автор-исполнитель вынимал из кофра красивый белый костюм, белые туфли, быстро надевал это после третьего звонка и выскакивал на сцену. А в это время я, мокрый и несчастный, бежал в гостиничный душ, благо гостиница была рядом, в пяти минутах,
– Ты видел мой белый костюм? – спросил меня Веня.
– Мечта! – отвечал я.
– Мне прислал его брат из Америки. У них в Майами – всегда жара, вот они и научились делать белые костюмы, в которых совсем не жарко. Я думаю, шмок, который это придумал, взял хорошие деньги!
Естественно, я очень хотел послушать, как выступает Сквирский, но он попросил меня этого не делать.
– Саша, я буду волноваться! Не люблю, понимаешь, когда в зале коллеги. Я же читаю для простого народа, а не для профессионалов!
Но в последний день я тайком от Вени все же остался на второе отделение и незаметно сел в зале. Конферансье объявил, и на сцену выскочил ослепительный Сквирский в своем белом костюме. Его первая фраза звучала так:
– Друзья! Всю свою жизнь я живу в северных краях. Поэтому, учитывая погоду, если дамы позволят, я прежде всего хотел бы сбросить пиджак, дабы не растаять прямо перед вами!
Добрые дамы аплодисментами позволили, и Веня мгновенно снял свой жароустойчивый пиджак, оставшись в легкой рубашке с короткими рукавами. Я был в шоке. Из-за этого человека я каждый день парился в своем суконном лапсердаке 12 минут, а Веня – не более 30 секунд в своем американском белом! Дальше Веня сказал дословно следующее:
– Знаете, мы с Володарским, который выступал в первом отделении, часто бываем с концертами во многих местах. Поэтому у нас есть свой список городов, составленный, так сказать, по интеллекту и чувству юмора. Скажем, Москва в нем на 8-м месте, Одесса на 3-м, Тамбов – на 58-м. Я очень надеюсь сегодня на вашу непосредственную смеховую реакцию, которая позволит Караганде превзойти хотя бы Тамбов.
Мне показалось, что это была изрядная бестактность, но и это сошло Вене с рук и вызвало аплодисменты. Затем он начал читать. И тут, увы, смех и аплодисменты, стали раздаваться все реже. Что говорить, утверждаю без ложной скромности: я проходил лучше. И причины здесь, по-моему, было две. Я читал, повторяю, новые тексты, перестроечные и острые, а Сквирский – старые. А самое главное, я думаю, что публика высоко ценила мужество человека, который в сорокаградусную жару, единственный из всех, выходил на сцену в сером костюме, застегнутом на все пуговицы. Наши люди любят мужественных!
С тех пор носить костюмы я ненавижу. И если вы когда-нибудь увидите меня на сцене в пиджаке, знайте, это только для того, чтобы проходить лучше, чем Сквирский в Караганде.
P.S. Закончив рассказ, я вошел в интернет и набрал в поисковике: «Вениамин Сквирский». Вот дословный результат: «Академик восьми российских и международных академий», «Человек 1999 и 2001 года», «Выдающийся человек XX столетия», член Совета Безопасности Российской Федерации, Вениамин Сквирский разнообразием своих интересов способен удивить кого угодно…. Вениамину Сквирскому принадлежат следующие изобретения:
– атомная подводная лодка – трубоукладчик и геологоразведчик;
– туристическая атомная подводная лодка на 1000 пассажиров;
– медицинский прибор для лечения аденомы у мужчин и всех инфекционных болезней, кроме сифилиса, у женщин;
– двадцатиградусная омагниченная водка, по своему воздействию равная 40- градусной, но без похмельного синдрома;
– проект конверсионной свинофермы, возводимой из списанных частей военной техники».
Та что, думаю, я не зря сравнил Вениамина с Леонардо. Вы скажете – итальянец написал бессмертную «Джоконду» с ее загадочной улыбкой, так я вам скажу, что Сквирский утверждает, что именно он написал не менее бессмертный, первый «Монолог студента кулинарного техникума», который собрал улыбок даже больше, чем у моего героя патентов. Короче, я горд тем, что первым в нашей литературе воспел такого человека! Будь здоров, Веничка! И, если что, извини, я писал это, любя…
[divider]
Александр Володарский
Киев