Гранатовый остров,
или
Живая пыль
повесть
Продолжение. Начало в #04.13.
Уважаемый читатель! Эта повесть не является автобиографической, но в неё вошли многие факты из жизни автора.
«Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх;
и дух животных сходит ли вниз, в землю?»
Экклезиаст 3, 21.
Глава 5.
Истребитель, избушки и магнитная аномалия
Однажды на рыбозаводе ко мне подошел Александр Котляров – пожилой охотник. По добыче пушнины и рыбы он всегда был в передовиках.
Котляров несколько сторонился остальных промысловиков. В общих повальных пьянках в конце сезона, когда охотники съезжаются сдать пушнину, отовариться на год и просто обменяться новостями, он не участвовал и прослыл «интеллигентом».
Впрочем, он и был образованным человеком: мастером по наладке лифтов. Что подвинуло его оставить специальность и уйти работать в тундру, в многомесячное одиночество, непонятно.
Родом он был из Украины, но никогда не употреблял ни «ридну мову», ни сибирско-архангельский диалект, на котором говорят по «северам» России, а изъяснялся на правильном русском языке.
– Зачем на Братский заехал? – спросил он меня без обиняков.
– Направили, – несколько обескуражено ответил я.
– Два зимовья в южном кусте пустуют. Сказали тебе?
– Нет.
– Значит, для своих держат… Иди-ка, глянь! – он вынул из-за пазухи и расстелил на ящиках «лётчицкую» карту шхер Минина, выполненную со всеми подробностями, какие позволяет десятикилометровый масштаб.
– Видишь? – он ткнул пальцем в абрис острова Братский.
Весь остров был заштрихован красными линиями. Так обозначается магнитная аномалия. Сбоку стояла цифра 34 со знаком плюс.
– Сильная аномалия – плохо, разве не знаешь, метеоролог?
– Нет, нигде не читал про такое.
– Учёные доказали, что «неправильная намагниченность» влияет на сон и на способность правильно ориентироваться на местности. В тундре главное – быть в форме. Для этого нужно хорошо высыпаться и быстро соображать.
Я слегка разозлился и ответил, что ни на соображение, ни на здоровье не жалуюсь. Ориентиры, правда, терял. В тумане. Но покажите мне того, кто в тумане не блукал?
– И покажите мне тех учёных, Александр Григорьевич, а я покажу Вам других, утверждающих, что локальные магнитные аномалии – совершенно нормальное для планеты Земля явление. А будь оно по-другому, то и на животных бы влияло. Но на острове полно живности, в море – моржей и тюленей. Грех жаловаться.
Котляров окинул меня оценивающим взглядом и заявил уже совсем другим, «домашним» тоном:
– И всe же – нехорошее, неловкое место. Пока будешь там, будешь без заработка. Братья Андреевы хорошо заработали, потому что медведя били. Ещe не было запрета. А я там два года отбыл, как в тюрьме отсидел. Лишь тут, на Убойной (речка в 40 километрах к северу от Диксона) человеком стал.
– Как это «без заработка», Александр Григорьевич? Песец везде идeт.
– Идeт-то везде, но один раз в четыре года. Всe остальное время рыбачим. А в шхеры рыба не заходит. Нету там рядом крупных нерестовых речек.
– Почему это раз в четыре года?
– Цикл такой у животного. От лемминга зависит. Раз в три-четыре года в тундре этого мыша много. Песец жировать приходит из разных мест. Потом мыши то ли вымирают, то ли убегают, песец тоже уходит и тундра пустая, как консервная банка! Напарника нашeл?
– Нет, я люблю один.
И опять Котляров внимательно на меня посмотрел.
– Правильно! Одному лучше. Чтоб два мужика надолго ужились под одной крышей – это редкость. До обиды доходит, до мордобоя. Родные братья за карабины хватаются! Да ещe потом друг о друге слухи пускают: плохой, дурной, ленивый. Тьфу, слушать тошно! Я тоже один на Убойной. И многие так. А будет начальство тебе совать людей, абы кого не бери, узнай сначала: кто, да что, где раньше был, что делать умеет, надeжный ли.
В общем, мы тогда основательно поговорили. Я решил на будущее лето перебраться рыбачить на Пясину, где стояли большие рыболовецкие артели. Так делали многие охотники с «нерыбных» точек, и начальство, которому нужен был план по рыбе, такие временные переезды поощряло.
Александр Григорьевич объяснил мне немало охотничьих уловок и хитростей. Показал на карте, где на острове Братском «родильные дома» медведиц и другие опасные места, и мы, вполне довольные друг другом, разошлись.
Но вернeмся к моему первому году на острове.
Избу я просушил. Ближние путики наладил. Дров наготовил.
Постепенно я стал уходить всe дальше от зимовья и по два три дня не бывал дома. Отдыхать я непременно выходил к морю: в тундровых лайдах (заболоченных низинах) сплошь мокреть, присесть не на что. Спал тоже на морском берегу, укрывшись куском старого мягкого брезента и положив под руку ружьe.
Сначала я разводил на месте ночeвки костeр и «растягивал» его на длину тела. Подождав, пока песок хорошо просушится и прогреется, я сдвигал горящие головни в ноги и устраивал там нодью – «долгоиграющий» костeр из двух брeвен. На горячий песок я укладывал подобранные на берегу обломки досок. На доски стелил плeнку из «поленоэтилена», на плeнку – рогожный мешок, в изголовье – рюкзак. Постель готова. Спится на ней, как дома на печи, а сторожит дым!
На песчаном берегу в пятнадцати километрах на восток от избы, я обнаружил балок. Он был размерами примерно два на три метра, с большим тамбуром, просторной лежанкой внутри и соляровой печкой-капельницей.
Рядом было пресное озерцо, а на нeм плавала небольшая лодочка!
Я закинул в лодку камень на бечeвке и подтянул еe к берегу. Судeнышко было сделано из бочковой жести набитой на деревянный каркас и надeжно проклeпанной на стыках.
И лодка, и балок были, несомненно, делом рук моего предшественника. Когда речь заходила об этом погибшем в прибойной волне человеке, коллеги никогда не называли его по имени а всегда по кличке: Хо-Ши-Мин. По рассказам охотников, был этот Хо-Ши-Мин мужчиной среднего роста, большой физической силы и мастером на все руки. В чeм я и убедился, рассматривая крепко сложенный балок и надeжную лодочку. Но не дано человеку знать свою судьбу. Думал ли этот охотник, что суждено ему погибнуть в холодных волнах Карского моря?
Недалеко от этой промысловки, на скалистом берегу в трeх метрах от моря, лежал (наверное, и сейчас ещe лежит) обгорелый остов небольшого самолeта, очевидно, истребителя времeн Второй мировой войны.
Самолeт врезался в щебень тундры под углом примерно в сорок градусов, но не взорвался: каркас его цел. В носовой части – следы сильного пожара. Обгорели даже камни. На них за все эти годы не то что моха, даже лишайника, не выросло.
Успел ли пилот выпрыгнуть из горящей машины? Смог ли он сообщить своим об аварии? Удалось ли ему пройти пятнадцать километров до зимовья?
В конце августа 1942 года «Адмирал Шеер», тяжeлый крейсер германской Кригсмарине, обстрелял радиостанцию и посeлок на острове Диксон (там стоит памятник павшим в бою морякам советской береговой батареи) и в Карском море, в трeхстах километрах к северу от Диксона, потопил ледокольный пароход «Александр Сибиряков».
Плававших в ледяной воде советских моряков капитан «Шеера», Вильгельм Меендсен-Болькен, приказал взять на борт. Из 104 человек экипажа «Сибирякова» спаслись и попали в плен 22 человека, в основном люди из единственной уцелевшей шлюпки, в том числе и раненый капитан парохода Анатолий Качарава.
Лишь кочегар Н. Вавилов смог забраться в опустевшую шлюпку и доплыть до о. Белуха, где и прожил (подумать только!) 36 дней, прежде чем был замечен и вывезен на самолeте полярным лeтчиком И. Черевичным.
Капитан Качарава пережил унижения плена, после войны был удостоен многих правительственных наград, работал в советском торговом флоте и умер пенсионером в 1982 году.
«Адмирал Шеер» был торпедирован и потоплен англичанами в 1944 году. Большинство моряков крейсера погибли.
Не является ли обгоревший самолет на острове Братском свидетелем тех далeких и печальных событий?
Арктика хранит свои тайны…
Был чудный, теплый день середины августа. Я ночевал на берегу. Усталый, крепко заснул под шeпот волны и скольжение ветра. А проснулся внезапно, как будто в плечо толкнули. Я сразу нащупал ружьe и глянул на нодью в ногах.
Костeр ещe жил. Тишайший ветерок отклонял дым в сторону. В полуметре от тлеющих брeвен сидел небольшой медвежонок-пестун, нюхал дымок, вытянув чeрные губы трубочкой, и то правой, то левой лапой старался поймать живую синюю струйку.
Мордочка его имела совершенно собачье выражение величайшего любопытства, да ещe то так, то эдак склонит голову набок, почешет лапой жeлтое отвисшее брюхо и опять ловит дым.
Я в голос рассмеялся и медвежонок отпрыгнул в сторону. Но потом стал ловить воздух с подветренной от меня стороны и медленно подходить ближе с явным намерением потрогать странное существо лапой.
Я уже собрался было швырнуть в него головнёй, но тут из-за камней на берегу появилась медведица со вторым пестуном.
Почуяв дым, она тут же бросилась назад и прижалась боком к большому валуну. Шерсть на еe загривке встала дыбом, и она стала громко шипеть в мою сторону.
Стараясь не делать резких движений, я подтянул ружьe к плечу и взвeл курок.
Второй пестун прижался к боку медведицы и тоже зашипел.
Испуг передался и первому медвежонку. Он подбежал к медведице, получил от неe хорошего леща по заду, и вся троица моментально скрылась.
Я сначала пожалел, что «кино» так быстро кончилось, но, поразмыслив, прочитал вслух «Отче Наш», как мама в детстве научила, и поблагодарил Господа. Не ангел ли хранитель разбудил меня толчком в плечо? Не он ли сдержал испуг и ярость медведицы, готовой броситься на защиту своего дитя?
А сколько раз до этого словно невидимая рука хранила меня от несчастий! Не пора ли перестать испытывать судьбу, вернуться на Диксон и устроиться работать по специальности?
Но, правду сказать, такое «упадническое» настроение владело мной недолго. Начался новый день с его работами и заботами, и уже через пару часов я вспоминал о своей минутной слабости с лeгким чувством стыда. Нет уж! Назвался груздeм – полезай в кузов!
О чeм я действительно «жалковал», так это об отсутствии фотоаппарата. Какие замечательные фото можно было бы сделать на радость детям!
Продолжение в следующем номере.
Рисунки Евгения Поротова, долганина, потомственного тундрового охотника и рыбака.
[divider]
Владимир Эйснер
Ветцлар, Германия