I
Один человек всю жизнь проходил в драных носках. Потому что на работе не видно в ботинках, а дома в тапочках. Он был очень бедный, но как-то ухитрился всё же купить себе пару новых носков. Новые носки он никуда не надевал, мечтая, что его когда-нибудь пригласят в гости и у него появится повод нарядиться. Но все его знакомые жили так же скудно и экономно, как и он, и праздников ни для себя, ни для других не устраивали. Так и умер этот человек, ни разу не надев единственную пару целых носков.
Этой истории мне видится четыре варианта конца, равных по назидательности: 1) в новых носках его хоронят; 2) после его смерти соседка обнаруживает в шкафу новые носки, наполовину объеденные молью; 3) вспоминая перед смертью всю свою жизнь, человек мучится бессмысленностью своей покупки; 4) после похорон целую пару носков забирает его сын, живущий так же скромно, в надежде пойти, надев, когда-нибудь в гости.
Я не знаю, какой из этих вариантов мне выбрать.
P.S. Вы скажете: «Шинель»; я соглашусь с вами и отвечу «нет». Подумайте сами, какой дурак в наше время будет мечтать о шинели?
II
Один из тех чрезмерно любопытных цыплят, которых не досчитываются по осени, изо всех цыпленочьих сил клюнул комаху, плывущую мимо по реке, и оказался в воде. Человек, сидевший с удочкой у реки, бросился на помощь цыплeнку, не сняв старых треников, но так как всегда только рыбачил и никогда не купался в этой реке, не подозревал о быстром течении и илистом дне. Рыбак начал активно тонуть, и в речку, рассчитывая спасти отца, неторопливо полез мальчик лет одиннадцати. Мальчик оступился, с головой ушел под воду и больше не всплывал, должно быть, зацепившись чем-нибудь за корягу.
На берегу занимались своими делами еще семь человек, четверо из которых в разной временной последовательности пожелали спасти утопленников и кинулись в воду, причeм только один из них поплыл на помощь мужчине, а трое устремились к изначальному цыпленку, который и не думал тонуть, поддерживаемый водой, крыльями, пухом и широкой доской, на которую ему удалось вскарабкаться.
Спасатель, доплывший до барахтающегося и ничего не соображающего мужчины, был им же ненароком оглушен и потоплен, после чего сам утопающий, видимо, утомившись бить руками по воде, тоже ушел под воду.
Трое спасателей, направившихся к цыпленку, утонули, не доплыв до него и половины расстояния, почти синхронно: одного свела судорога, второй не умел плавать, позабыв об этом во всеобщем героическом угаре, порыве, третий плавать умел, но не мог, так как был совершенно пьян.
Цыпленка на доске течением донесло до противоположного берега. Там птица встряхнулась и о чем-то задумалась. Со стороны казалось, будто цыпленок постигает величие человеческого подвига или скорбит по погибшим.
Чтобы осознать происшедшее, надо очень верить в Бога и еще в то, что каждый из спасателей был законченным мерзавцем, безнадежным греховодником или имел сильно отягощенное преступлениями прошлое.
Я был одним из трех, оставшихся на берегу, поскольку не видел за собой ни одного смертного греха, и немного завидовал мёртвым, потому что Бог их уже простил и принял. И еще — я радовался тому, что цыплёнок остался жив, иначе их подвиг был бы бессмысленным.
III
В простоте нет воровства, но красть у себя всё же не стоит. Историю банальная: один юноша решил сделать пластическую операцию, потому что считал, что у него маленький половой орган.
Орган его и в самом деле был не слишком велик. Собственно, живи этот юноша отшельником и книгочеем, ему бы хватало, но природа, как почтальон, стучит дважды, и, подарив парню скромные возможности, она сопроводила их непомерными запросами — любвеобилием к женщинам. В свою очередь, не все женщины тактичны, а уж с чувством юмора — раз-два и обсчитался. Поэтому его в высшей степени остроумные доводы «а у тебя вообще никакого нет» и «главное в мужчине — большое сердце» вызывали у женщин только недоумение и разочарование.
Размерами его сердца никто не интересовался, а вскоре перестали интересоваться и всем остальным, и юноша начал покрываться коростой комплексов. Даже случайно услышанная в автобусе фраза «я привыкла довольствоваться малым» делала его несчастным на целый день.
К женщине можно относиться по-разному: как к коллеге по работе, как к другу или как к соседке, как к жене, на худой конец, — но этот юноша женщин именно любил, и ничего не мог с собой поделать. Да и не хотел он ничего поделывать с собой, потому что, как уже было сказано, любил женщин. Конечно, он вскоре понял, что все женщины жестокие и неблагодарные, но разлюбить их уже не смог. Жалея красавиц, он знакомился на вокзалах с пожилыми, нигде не живущими неряшливыми уродками, приглашал их в гости, кормил ужином, играл на гитаре и читал стихи Тютчева, но сытые и отдохнувшие уродины вдруг начинали ощущать себя и вести себя как красавицы, и всё повторялось.
Он прошел все необходимые обследования, сдал анализы и собрал все сопроводительные документы, в том числе ходатайство с места работы, приложил характеристики и, наконец, лег на операцию. В палате он мечтал, потому что его соседи тоже молчали и думали. Каждый — о своем. Все они лежали с половыми проблемами и дожидались своей очереди. Соседями его были старичок, потерявший потенцию, бульдозерист, нашедший по объявлению денежную работу евнухом в Саудовской Аравии — с условием прибыть на место работы уже готовым к ней, и мальчик-трансвестит, над которым в школе издевались за то, что он носит платья.
В ночь перед операцией юноше не спалось: время от времени он вставал и подходил к большому зеркалу, висевшему в коридоре около ночной дежурной медсестры. Когда медсестра впадала в дрему, он быстро снимал штаны и разглядывал себя в профиль и анфас, стараясь запомнить свои нынешние габариты, чтобы завтра, после операции, сравнить их с новыми.
По возвращению в палату он лежал без сна и корил себя за то, что поскромничал и выбрал не самый большой размер: накануне он уговорил доктора за бутылку водки посмотреть вместе несколько порнофильмов, чтобы окончательно определиться с цветом, длиной и объемом органа. Обладая чувством юмора, юноша с улыбкой вспоминал небольшой инцидент, приключившийся с ним и доктором после просмотра очередного фильма. Милиционеры приняли их за гомосексуалистов, побили резиновыми палками и выгнали из кинотеатрика.
Но то, что их побили, было еще не самым смешным. Самым смешным было, что когда они после этого зашли к доктору почистить одежду и смыть кровь, а заодно и выпить бутылку водки, доктор признался, что парню перепало за компанию, а били в основном доктора, потому что он на самом деле гомосексуалист и часто ходит в этот кинотеатрик знакомиться со школьниками, проявляющими интерес к половой жизни.
Выпив водки, доктор расчувствовался, принялся себя жалеть и предложил юноше остаться заночевать у него. Юноше, тоже подвыпившему, было искренне жаль доктора, но он отказался. Тогда доктор предложил сыграть в карты на раздевание. В карты доктор играл нечестно, постоянно мухлевал, но, по-видимому, из-за того, что был либо исключительно паршивым игроком, либо на редкость невезучим человеком, вскорости остался совершенно голым и заснул, съежившись на табуретке. Юноша тихонько ушёл, прикрыв дверь, и вернулся в больницу.
Перед тем, как полностью заснуть, доктор рассказывал, как тяжело быть гомосексуалистом, что с гомосексуалистом не хотят дружить ни мужчины, ни женщины, что раньше он был высококвалифицированным патологоанатомом, но, не сумев сопротивляться собственной природе, перешёл в генитальную хирургию — чтобы быть ближе к объектам своего влечения. Засыпая, доктор попытался напеть: «Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так, если сразу не разберёшь…»
Лёжа в палате, юноша думал, что даже хорошо, что доктор оказался гомосексуалистом, потому что будь доктор женщиной, она бы смеялась во время операции, и это отвлекало бы ее, а доктор-гомосексуалист испытывает нежность к самому объекту, а не к его размерам и весу. Подойдя в последний раз к зеркалу, юноша обратил внимание на лозунг, написанный огромными буквами на стене, — «Лучше меньше да лучше. В. И. Ленин», — и эта фраза его немного расстроила. Но вспомнив, что этажом ниже, в отделении политравмы, висит лозунг «Рожденный ползать летать не может. М. Горький», несколько утешился.
Снился ему голый Ленин с таким же, как у него, маленьким мужским достоинством, объяснявший с трибуны ему и доктору, что в своей только что завершенной работе «Онанизм и гомосексуализм» он доказал, что культура, медицина и порноиндустрия — явления классовые, они всегда выражают интересы какого-нибудь класса, а классов два — первый и второй; все мужчины делятся на мужчин с большим половым органом и с маленьким, при этом женщины — это не класс и не люди вообще, а только прослойка между этими двумя классами, а мужчина-гомосексуалист, отказывающийся от своего класса, перестает быть мужчиной и становится деклассированным элементом, превращаясь в люмпена. Мужчина же из низшего, обделенного класса, с маленькими размерами, пытающийся перейти в другой класс путём увеличения своих размеров, предает дело своего класса, потому что дело мужчин с маленькими размерами — это борьба за свободу и права своих размеров, а не увеличение их, поэтому те, кто пытается переметнуться в другой класс — это штрейкбрехеры и ренегаты, которых необходимо уничтожать всерьез и надолго.
Юноша понял, что Ленин сначала заклеймил женщин, потом доктора-гомосексуалиста, а потом и его самого. Голый Ленин был страшен, и юноша проснулся в поту. На соседней кровати тихонько скулил мальчик-трансвестит, зовя папу. Басом храпел еще не кастрированный бульдозерист. Старичок спал бесшумно, как будто умер.
Юноша решил напоследок сделать ещё одну вылазку к зеркалу, но пришла утренняя смена, и его погнали из коридора. Операция была назначена на двенадцать. В полдвенадцатого пришел доктор, с юношей он поздоровался словами: «А когда ты упал со скал, он стонал, но держал». Последним пришел балагуристый весельчак анестезиолог, пытавшийся все время ущипнуть за попу медсестру, которая брила юношу. Та дёргалась, уворачиваясь, ее рука скользила и соскакивала, юноша сжимался от порезов и вертелся на операционном столе.
Наконец, наркоз начал действовать. В ушах застрял напев доктора «Ты его не брани — гони. Здесь таких не берут, и тут про таких не поют».
Очнувшись, он сразу начал шарить между ног, но не найдя там ничего кроме бинтов, впал в апатию. Потом оказалось, что его перепутали с трансвеститом и пришили ему женские органы, разумеется, перед этим полностью лишив мужских. У соседей по палате операции прошли более-менее сносно: бульдозериста благополучно кастрировали, и он улетел в Саудовскую Аравию, а старичок и в самом деле умер той ночью. Хуже всех пришлось мальчику-трансвеститу, мечтавшему проснуться окончательной девочкой. Ему нарастили орган до таких размеров, что он сутки бился в истерике, потом немного сошел с ума и долго лечился в психиатрической клинике. Правда, вышел он оттуда совершенно здоровым и сразу женился на своей однокласснице, чем одновременно поразил и разочаровал весь класс, который внезапно лишился своей исключительности среди других классов школы.
Доктора, конечно, судили. Оказалось, что он пришёл на операцию совершенно пьяным, к тому же это был не первый случай в его практике: однажды он уже пришил одному мужчине половой член, оторванный трамваем, не тем концом к телу, в другой раз, делая обрезание, увлекся и вместе с крайней плотью прихватил и остальную кожу, освежевав ствол до основания. Доктору дали два года за преступную халатность (в отношении к медицинскому работнику эта формулировка прозвучала особо символично), потом второй год заменили химией.
Но больше всего повезло самому юноше: выйдя из апатии, он смирился, отказался от повторной операции, мотивируя это тем, что «знаю я вас». Лишившись мужского органа, он враз разлюбил всех женщин, потому что то, чего он добивался от них, досталось ему теперь даром и навсегда. Чтобы понять, как ухаживать за тем местом, которое чудесным подарком свалилось на его голову, он стал читать женские журналы, а через это место заинтересовался и всем остальным, что входит в женскую сущность: стал различать оттенки помад, типы причёсок и следить за модой. Открывшиеся возможности так увлекли его, что вскоре он стал одним из самых модных и высокооплачиваемых визажистов в городе.
Но, как любил говаривать визажист, когда был юношей, и это ещё не самое смешное в этой истории. В одночасье разбогатев, он вспомнил о том, кому по гроб жизни обязан своим успехом — о докторе, выкупил его из милиции, влюбился в него и вышел за него замуж. Доктор же, в свою очередь, на зоне отучился от гомосексуальных наклонностей и познал радость истинно мужской дружбы. Оказалось, что и он, даже в тюрьме, не забывал о своей невольной жертве, а страдал и каялся перед нею. Женившись на нем, доктор стал верным семьянином, ласково прозвал бывшего юношу «мой Катюш Маслов», с намеком на известный сюжет, и пошёл работать по призванию — патологоанатомом, — потому что пластическим хирургом его никто бы уже не взял. С Катюшем Масловым они купили домашний кинотеатр, и всё, что им надо, теперь смотрят у себя дома.
[divider]
Андрей Краснящих
Харьков