Дастин Хоффман
8 августа 1937г –
Родился: 8 августа 1937 года в Лос-Анджелесе.
Семья: жена — Лиза Готтсеген (59 лет), бизнесвумен; дети — Карина (47 лет) и Дженна (42 года) от первого брака с Энн Бирн, Джейкоб (32 года), Ребекка (30 лет), Максвелл (29 лет), Александра (25 лет).
Образование: отчислился из колледжа Санта-Моники, где изучал медицину, после первого курса. Посещал уроки актерского мастерства при театральной школе Neighborhood Playhouse в Нью-Йорке .
Карьера: дебютировав в кино в 1967 году, снялся в 46 фильмах, среди которых «Выпускник», «Соломенные псы», «Агата», «Тутси», трилогия «Знакомство с Факерами», «Парфюмер: История одного убийцы», «Спящие». В 2012 году снял фильм «Квартет». Лауреат премии «Оскар» за фильмы «Крамер против Крамера» и «Человек дождя», а также шести премий «Золотой глобус».
«Мужеству я научился у жены»
В начале августа 2013 года пресс-агент 76-летнего актера сообщила, что Дастин перенес операцию по удалению раковой опухоли. Свою болезнь он не афишировал — новость прозвучала как гром среди ясного неба даже для людей, которые бок о бок работали с Дастином все лето.
Смерть стучит три раза
Июнь 2013 года.
Брентвуд, Лос-Анджелес
Сидя за столом, Дастин и его жена Лиза мрачно смотрели на папку с результатами медицинского обследования, будто намеревались взглядами стереть ее малоприятное содержимое. В этот момент большой дом в пригороде Лос-Анджелеса казался им грустным и пустым. Когда дети выросли и разъехались из родительского гнезда, супруги утешали себя тем, что оставшееся время жизни принадлежит только им двоим — еще один медовый месяц, поздний, но практически ничем не ограниченный. Теперь каждый из них пытался представить, каково остаться одному в доме, наполненном воспоминаниями о невероятной во всех отношениях любви.
— Даже не думай об этом, — встряхнулась Лиза, будто бы прочитав мысли мужа. — Болезнь на ранней стадии, ты в хорошей форме. В свое время ты выбрался и из худшей передряги.
— Это верно, — улыбнулся Хоффман. — Но тогда мне еще не было тридцати. Я чувствовал себя неуязвимым. И готовым поспорить с Богом.
Дастин часто вспоминал тот случай, который едва не оборвал его жизнь… Задолго до славы, Лизы, семьи. День выдался отличный: он, начинающий актер, получил главную роль в спектакле, первый реальный шанс проявить себя в выбранной профессии. Его тогдашняя подружка решила отметить это событие, устроив ужин.
Дальнейшее до сих пор проносится перед глазами калейдоскопом, как кадры фильма. Взрыв, крики. Кастрюля с маслом для бургундского фондю (когда кусочки сырого мяса обжариваются в кипящем масле. — Прим. «ТН»), пылающая, словно олимпийский факел. Огонь лижет стены. Дастин в ыгоняет девушку и ее соседку по комнате с кухни, хватает кастрюлю, чтобы выплеснуть масло на улицу. Стальные ручки обжигают пальцы даже сквозь толстые прихватки. Но окно закрыто, а третьей руки, чтобы открыть его, нет. Жонглируя раскаленной кастрюлей, он все-таки делает попытку дернуть шпингалет. Кипящее масло выплескивается через край на одежду, на кожу. Из-за подскочившего адреналина Дастин не сразу чувствует боль. Он выскакивает в коридор, падает и катится по полу, чтобы сбить пламя…
Несмотря на ожоги третьей степени, Хоффман уговаривает врачей в больнице отпустить его домой. Он не хочет пропускать репетиции. Еще неделю репетирует в бинтах, произносит реплики, держа руки над головой, потому что приток крови к кистям причиняет страдания. Он не пьет обезболивающие: боится, что вызванные ими сонливость и заторможенность помешают работать над ролью. На очередной перевязке врач не выдерживает: «Ты совсем обалдел? Тебе нужна срочная операция!» Пациент упирается: «Я потеряю шанс всей жизни!» Но доктор, давший клятву Гиппократа, неумолим: «В противном случае ты потеряешь саму жизнь, идиот!»
Ночью перед операцией, лежа в жару на больничной койке под простыней с кусками льда, Дастин вслух ругался с Богом. «Двадцать с лишним лет я ощущал себя неудачником! — кричал актер. — Меня выгоняли из школ и увольняли со всех, даже самых ничтожных работ. Со мной не хотели встречаться красивые девушки. Теперь, когда что-то начало получаться, Ты задумал отнять у меня все?! Забудь об этом! Я не готов!»
На вопрос, как они оценивают его шансы, врачи ласково улыбались и прятали глаза: «Как повезет». Много позже доктор, чья настойчивость спасла Дастину жизнь, показал ему медицинскую карту, где в корректной протокольной форме было написано: «Не жилец». Но он выжил. Провалялся в больнице еще месяц, знакомился с соседями, а потом провожал их в морг. «Это послужило мне уроком, — говорил он. — Я примирился с Господом и пообещал Ему, что больше никогда не стану воспринимать жизнь как данность. Дал клятву проживать каждую минуту со вкусом и с толком. Однако уже через две недели после выписки обнаружил, что не держу слово. Наверное, это самый леденящий душу аспект человеческого бытия: ты знаешь, что твое время на земле ограничено, но все равно тратишь его впустую. Жить так, чтобы каждая минута была потрачена не напрасно, просто невозможно».
— С Богом ты и сейчас можешь поспорить, — убежденно сказала Лиза. — Мне ли не знать, какой ты упрямый!
— Я больше не имею права с Ним спорить, — отмахнулся Дастин. — Смерти больше всего боятся люди, которые мало успели, видели и испытали в жизни. Им обиднее всего. А мне грех жаловаться. Я верю, что наша судьба расписана заранее, как пьеса, и все, чем можно себе помочь, — это не злить драматурга.
— Нет, не все! Можно поберечься перед операцией, не перенапрягаться, предупредить людей, что ты болен…
— Я хочу дожить до глубокой старости, — сказал он. — Но когда бы я ни умер, времени, проведенного с тобой, мне все равно будет слишком мало.
В глазах Лизы, еще секунду назад полных веселья, маленькими радугами засверкали слезы. Пробормотав что-то о необходимости срочно попудрить нос, она выбежала из комнаты. Он не пошел следом: хотел дать жене возможность спокойно выплакать весь стресс последних недель, все тревоги и страхи, которые она прятала от него под маской оптимизма. Наивная девочка. Дастин знал Лизу всю ее жизнь и даже немножко дольше — разве она могла что-то утаить от него?
1964 год. Лос-Анджелес
— Дасти! Рады тебя видеть! Как Нью-Йорк? Как актерская карьера? Когда же мы увидим тебя в кино?
Дастин лишь смущенно улыбался. Он приехал повидать родителей и никак не ожидал угодить к соседям на семейное торжество. Он понимал, что старые друзья спрашивают о его успехах от чистого сердца, но ему не хотелось их огорчать: похвастаться было нечем. Как-то язык не поворачивался сказать, что в Нью-Йорке работает кем угодно — официантом, гардеробщиком, живой рекламой, секретарем, — только не актером.
— Бедный парень, ничего у него не выходит, — ответил за Дастина его отец. — Все уговариваю его не тратить время на несбыточные мечты и заняться продажей мебели вместе со мной.
Эти слова прозвучали обидно. Хотя тогда он еще не мог ударить себя в грудь и заявить, что сцена — его призвание. «Я стал актером случайно, — рассказывал Хоффман. — В колледже, как и в школе, я очутился в отстающих. Чтобы не выгнали, надо было отличиться хотя бы в трех дисциплинах. Кто-то дал совет: «Иди на курс драмы. Там невозможно получить плохую оценку, потому что никто не знает критериев». Так я нашел предмет, изучение которого не причиняло мне душевной боли. Актерство оказалось ответом на все мои молитвы, включая молитву о возможности постоянно находиться среди красивых девочек».
После реплики отца на вечеринке у соседей на Дастина пролился дождь сочувствия. Общее мнение сводилось к тому, что старший Хоффман прав: в Голливуде не пробиться без блата и вообще там ценятся только рослые красавцы. Не в силах выносить добрые советы, 27-летний мужчина сбежал за детский стол. «Весь вечер он смеялся с нами, играл на пианино, а мы танцевали посреди гостиной», — будет вспоминать потом Лиза Готтсеген. Вечером перед сном 10-летняя девочка заявила бабушке: «Надеюсь, Дасти подождет, пока я вырасту, и женится на мне».
1976 год. Лос-Анджелес
— Примите соболезнования, — Дастин обнял заплаканную Марсию, пожал руку ее мужу. Никто не ожидал, что знаменитый актер выберется на похороны соседа, друга родителей — отца Марсии. Хоффман много работал, к тому же только что расстался с первой женой, танцовщицей Энн Бирн. Супруги мучительно делили детей: после свадьбы Дастин удочерил ребенка жены — Карину, а позже у них родилась Дженна. «Дети — самый сильный наркотик, — говорил Дастин. — Когда детские ручки впервые обвиваются вокруг твоей шеи, ты улетаешь раз и навсегда. Я люблю наблюдать за девочками, слушать их болтовню. Театра лучше никто еще не придумал».
Хоффман мог и не приезжать на похороны соседа, и никому бы в голову не пришло его осудить. Но он все-таки приехал.
— Здравствуй, Дасти.
— Господи, Лиза! — ахнул он. — Какая ты стала…
Для начала Лиза Готтсеген стала взрослой. Черное платье подчеркивало соблазнительные линии ее тела, тяжелые блестящие волосы падали на плечи, лицо светилось одновременно грустью и радостью. На мгновение 38-летний Дастин забыл и свой развод, и печальный повод, который привел его в родные места. Все, что ему хотелось знать, это не забыла ли Лиза свою детскую влюбленность… Оказалось, нет. Она действительно ждала его все это время.
— Сколько мы хотим детей? — спрашивал Дастин позже, сидя с ней в кафетерии университета, где Лиза — дипломированный психолог — получала второе, юридическое, образование.
— Думаю, шестерых нам хватит, — смеялась она.
— Ну, двое у меня уже есть, — подбивал баланс ее собеседник. — Стало быть, с тебя еще четверо.
— Да, но сначала позволь мне окончить учебу.
— Уверена? Собираешься совмещать детей с работой? — нахмурился актер.
— Нет. Я выйду за тебя только при условии, что у нас будет крепкая семья. Я буду ездить с тобой на съемки, ты — помогать мне с детьми. Но чтобы нам не скучать вместе, я должна что-то из себя представлять.
Они поженились в 1980 году. А год спустя Хоффман едва не потерял жену и их новорожденного сына Джейка. Схватки начались на месяц раньше срока. С сильным кровотечением Лизу увезли в клинику. Дастин слышал, как она вполголоса просит врача: «Если нужно будет делать выбор, спасайте ребенка».
«Жена показала мне пример настоящего мужества, — вспоминал Хоффман. — Мужчина на ее месте торговался бы: просил бы спасти обоих. А Лиза не позволила себе ни секунды слабости и эгоизма. Это отвага, до которой нам, убогим, еще расти и расти».
Лиза подала очередной хороший пример, когда, вырастив четверых обещанных детей, вдруг начала делать карьеру — выпустила свою линию парфюмерии и косметики. Успехи жены в бизнесе совпали с черной полосой в актерской карьере Хоффмана. «Мне перестали присылать достойные сценарии, — жаловался он. — Любой успешный актер однажды становится слишком старым для главных ролей, а браться за второстепенные — значит признаваться в творческой импотенции. Я бродил по дому в халате и тапочках, пока моя мудрая жена не произнесла встряхнувшую меня фразу: «Если твои запросы не дают тебе заниматься любимым делом, поменяй их. Лучше вообще не читай сценарии. Если режиссер и актеры — люди, с которыми тебе будет приятно поработать, соглашайся не глядя». Так я теперь и делаю».
Что такое скука?
Август 2013 года. Брентвуд, Лос-Анджелес
Как обычно, он проснулся рано. Болезненные ощущения после операции еще не прошли. Все-таки в его возрасте раны заживают долго. Осторожно, чтобы не потревожить Лизу, он выбрался из-под одеяла, набросил халат и спустился вниз. Собаки и кошки, изучившие распорядок дня хозяина, уже ждали его пробуждения на кухне около своих мисок. А на кресле перед открытым окном его поджидала недочитанная книга. Это заурядное утро доставляло ему невероятное удовольствие. И он был этому бесконечно рад. «Я знаю, что такое депрессия, злость, отчаяние, — говорит Дастин. — Это я испытал и изучил со всех ракурсов. Единственное, что так и не смог понять, — это скука. Разве мы имеем на нее право, если каждый день таит в себе столько новых впечатлений и сюрпризов?»