Круглый год я сплю возле раскрытого в сад окна. Если не сплю, хорошо слышу, как ухаживают за своими малышами, живущие на старом дубе белки. Как пьют воду из желтой лейки моего правнука ракуны, а напившись, громко скандалят, обсуждая, с чего начать своё непотребство: обдирать виноград, кататься в гамаке или надкусывать и бросать где попало полузрелые…
Вечер на берегу. Здесь есть всё, чтобы в очередной раз изумиться совершенством мира: стремительная птица, задумчивая девушка и вечный, мудрый океан. «Ко мне приплывала зеленая рыба, / Ко мне прилетала белая чайка, / А я была дерзкой, злой и веселой / И вовсе не знала, что это – счастье», – Анна Ахматова. Фото Александра Росина/Alexander…
Жил-был художник один. Он был грузином. Звали его Нико Пиросмани. У него не было денег, а потому он рисовал свои картины прямо на клеенках, отдавая их за бутылку вина и тарелку харчо.
Жил-был художник второй. Он был евреем. Звали его Амeдео Модильяни. Он умер в 35 лет в полной нищете. Недавно на аукционе «Сотбис» его картину «Мальчик в голубом пиджаке» продали за 11,2 миллиона долларов.
Вороны роняют круглые шарики грая, и медленно плывущий белый пух – тополиный июньский снег – контрастирует с ними, звонкими…
Двор, образованный суммой домов, есть часть сложной, разветвлeнной лабиринтом системы – и несложно заплутать среди бесчисленных переходов, арок, тупичков, ежели не знаешь чeткого алгоритма пути.
Один из домов жёлт, громоздок, напоминает старинную хребтообразную крепость; голуби на карнизах его – что ноты, но мелодия не звучит, не звучит…
Дом наполнен коммуналками, и жизнь в нeм густа, быт – что крепко заваренный, настоeнный чай, не то борщ, сваренный столь круто, что ложка стоит в нeм, не падая.
Скрипят, стреляют половицы паркета; двери массивны, а потолки высоки – и любо ребeнку вглядываться в тонкие трещинки, представляя географическую карту несуществующей страны, мечтать.
В Иерусалиме вышла книга Аллы Никитиной. Книга называется «Баркеса». Она – о витебском детстве автора. И не только.
Представляя читателям «Флориды» эту книгу, мы решили прежде поговорить о ней с автором.
– Алла, давайте начнем с начала. Что такое «баркеса»?
– Ретирад. Иными словам – общественный туалет. А если еще конкретней, то так мы, девочки, назвали дощатую уборную в конце нашего двора – просто изобрели слово, кодовое, – красиво звучало. Само строение – реальный знак послевоенной разрухи в почти исчезнувшем Витебске. Вокруг нашего нужника кипела бурная жизнь. Я в ней участвовала.
– Итак, речь идет о шестидесятых годах прошлого столетия, в одном отдельно взятом месте.
– Именно это я и собиралась описать поначалу – уж больно место было веселое и колоритное. Но оказалось, что изначально задуманное гораздо беднее, чем то, куда тебя в процессе работы занесут и твоя собственная память, и события нынешнего дня, и желание ответить на постоянно возникающие вопросы, связанные с темой.
– Магат, – говорила мне моя мать, – не приставай к своему брату. Тем более, что он пока не может ответить на твою любовь.
Не слушая ее, я обкладывал спящего брата резиновыми игрушками. Среди них были корова, свинья и попугай – у всех были имена. У самого брата пока не было имени – мои родители никак не могли его придумать.
– Как бы ты хотел назвать братика? – наконец мать решила узнать мое мнение на этот счет.
– Иисус, – ответил я.
– Как??
– Иисус Христос!
Этa история хоть и кажется невероятной, абсолютно правдивая, поскольку мне ее рассказал сам Моисей Зальцвейг. А Моисея я знаю как человека честного еще с Краснополья.
Он окончил школу в один год со мной и поступил в Ленинграде в институт. Выучился на метеоролога и поехал на маленькую заброшенную метеорологическую станцию в горах Тянь-Шаня, где проработал больше десяти лет. Так как поблизости не было ни одной женской души, он остался холостяком, когда все его ровесники успели не только жениться, но некоторые даже развестись.
На втором скотном дворе стояла долгая тишина, ни малейшего звука не вылетало из приоткрытых двустворчатых ворот. Может, вообще здесь никого нет, даже животных. А иначе рассудить: шла обеденная дойка. В этом хозяйстве, насколько было известно, летних лагерей не имелось вовсе. Стадо три раза на день гонялось с пастбищ на свои зимние квартиры, где сдаивалось молоко. Значит, и здесь не должно быть так пусто, как показалось сразу. Да и потом, еще у первого двора, отжившего и разбираемого толпой мужиков на известняковые камни, нам сказали, что главный зоотехник пошла сюда, а в ней, не разыскав никого из начальства, мы нуждались особенно по служебным делам.
