Изабелла Левина
Вестон, Флорида
Во время недавней поездки по Израилю зашла я в книжный магазин «Инфолио», что на улице Аленби в Тель-Авиве. В магазине никого кроме меня и продавца не было, и мы разговорились. Он представился Игорем, прекрасно знал, что именно стоит читать и почему, и знал в точности, где какую книжку найти. Кстати, посоветовав мне купить книгу французского поэта Поля Валери, которой у него в магазине уже не было, любезно позвонил в книжный магазин напротив и попросил отложить ее для меня. Его коллега перезвонила и сказала, что книгу найти не может. Игорь объяснил ей по телефону на какой полке и где на этой полке у нее эта книга стоит. «Книги – моя страсть, – сказал мне Игорь. – Ночью, дома, когда не спится, я, как Шейлок, подхожу к стеллажам, глажу корешки книг, переставляю, думаю, где достать недостающие для коллекции экземпляры, и где взять денег, чтобы их купить». В разговоре выяснилось, что Игорь сам пишет стихи. В 1996 году была издана его книга «Сто стихотворений» тиражом в 500 экземпляров. Игорь Хариф – человек скромный, его книг в магазине не было, и я попросила его прочесть что-нибудь свое. Услышав пару его стихотворений, я спросила, где это можно купить и выяснила, что нигде. На следующий день он принес и подарил мне один из немногих оставшихся у него экземпляров.
Редко можно сегодня встретить поэта калибра Игоря Харифа. Кажется, он на время заскочил в наше сюда из другого времени, из другого измерения. Стихи Харифа – мудрые, светлые, глубоко лиричные, благородно-несуетные и одновременно страстные.
«Полные достоинства сдержанные строки, за негромкостью которых – острое живое чувство и незаурядная наблюдательность мысли,» – написал в предисловии Игорь Губерман.
Родной город Игоря Харифа – Одесса. В Израиль он приехал в 1994 году. Первоначально жил в Хайфе, а с 2004 г. – в Тель-Авиве. Работал журналистом, телерадиоведущим, сейчас – продавец в книжном магазине. Но всегда самым главным в его жизни было писание стихов.
Я знаю, что среди читателей журнала «Флорида» немало любителей поэзии. А потому мне особенно приятно познакомить вас с новым большим талантом. Не сомневаюсь, для кого-то поэзия Игоря Харифа станет радостным открытием.
[divider]
Игорь Хариф
Тел-Авив
l
Я хотел бы писать в отсыревшем и пыльном подвале
И листочки развешивать, точно белье для просушки
(Я слыхал, что иные когда-то и впрямь так писали!),
Переделывать, править, о будущем думать едва ли,
Спать на досках в углу, не заботиться об одеяле
И подушке.
Я хотел бы писать и в мансарде заброшенной, ветхой,
И встречаться с друзьями, шутить и смеяться за полночь,
А еще наслаждаться картиной какой-нибудь редкой,
И остротой, быть может, особо удачной и меткой,
И стихи раздавать (поощряем прелестной соседкой?
Другу в помощь?).
Я хотел бы писать, чтобы в окна просторного дома
Доносился бы запах цветенья из ближнего сада
(Вам, конечно, и эта картина отлично знакома!):
Тишина, и по телу блаженная бродит истома,
И уже ничего, кроме птиц и далекого грома,
И не надо.
Я хотел бы писать, прикрывая тетрадку рукою,
И мечтать о грядущем, и жаждать удачи, успеха,
Сидя в душной конторе, не знать ни секунды покоя,
Выполняя одно, уповая совсем на другое,
Торопить, торопиться, залатывать время тугое,
Как прореху.
Я хотел бы писать в своей комнате старой и тесной,
Где я взращивал тщетно гармонию духа и тела,
Где малейшая малость уловлена памятью детской,
Стопка книг, как и прежде, за той же лежит занавеской;
Я хотел бы писать — вдохновенно, и щедро, и дерзко,
Я хотел бы…
* * *
l
…А мне сегодня было хорошо:
Я музыку услышал в переулке,
Когда во время медленной прогулки
Случайно к чьим-то окнам подошел.
Да, я услышал музыку; она
Меня к окну придвинула вплотную.
И вдруг я понял — я ее ревную,
Ту музыку, что льется из окна.
Ревную к тем, кто дольше с ней в ладу,
И с кем она, плененная, осталась,
А мне она так наскоро досталась:
Ведь я сейчас от окон отойду!
И я уже расколот, как орех, —
Пускай на миг, но все-таки расколот, —
И музыка, летящая из комнат,
Соединит в единый узел всех:
И вас за неподвижностью стекла,
И мир, где мне отпущено так мало…
Мелодия возникла и пропала,
Но след остался, музыка была…
Ах, как душе нетрудно угодить,
Ее такая малость покоряет…
Душа порою исподволь теряет,
Но ей дано внезапно находить!
МЕЛАНИ
“Пою, когда поется…”
Важа Пшавела.
Какое прекрасное имя — Мелани!
Ледовые кубики тают в стакане,
Прозрачная кожа, прохладные ткани,
Негромкая музыка в зыбком тумане…
А песня легко поднимается ввысь,
Не нужно ей сути, не нужно названий,
К усталым губам языком прикоснись,
Труди онемевшие струны гортани!
Изящная прихоть, блестящий каприз —
Такое красивое имя Мелани!
Какое прекрасное имя — Мелани!
Опавшие листья — приметы свиданий,
Озябшие пальцы согреты в кармане,
И плащ незастегнутый осенью ранней…
Зачем это я, для чего это я?
Что толку в наивном и старом обмане?
Была ли печаль и усмешка твоя?
Случались ли впрямь и отказ, и признанье?
И вправду ли слышали наши края
Такое красивое имя — Мелани?
Какое прекрасное имя — Мелани!
То мягкие складки, то острые грани,
То щедрая речь, то скупое молчанье,
То поле сраженья, то место гулянья…
Но песня звучит и звучит в тишине,
Случайная прихоть приводит в изгнанье,
И все же опалой доволен вполне,
Поскольку еще не прервалось звучанье,
Поскольку еще не затихло во мне
Такое красиво имя — Мелани!
***
Ты не будешь загублен, покуда тебя не загубят.
Ты не будешь несчастным, пока не настанет беда,
Ты не будешь любимым, покуда тебя не полюбят,
И врагом ты не станешь, пока не случится вражда.
Потому что есть корни у Истины и у Природы,
Есть какая-то тайна, какое-то снадобье есть.
Так из тысяч вестей, о которых объявят герольды,
Существует одна неподдельная верная весть.
***
А мгновенья настолько бесстрастны, слетев с циферблата,
В застывающем мире извек продолжая кружить,
Что и после любой, самой горькой и тяжкой утраты, –
Можно жить.
А предметы настолько доступны, близки, неизменны,
Что смывается грех – и уже неопасно грешить,
Разгласив свои тайны (но все ж не понизив их цену!), –
Можно жить.
Так смирен этот мир, принимающий наши условья.
Так податлив и так в нем легко превращенья вершить,
Что с мечтой, без мечты, без любви, равно как и с любовью, –
Можно жить.
Столь прочна эта ткань и незыблемо к ней привыканье,
Что боязнь перемен нам ничто не сумеет внушить…
В гулких недрах секунд ощутя равномерность дыханья, –
Можно жить.
***
Во всяком “да” я различаю “нет”,
И не могу избавиться от бед.
И не могу избавиться от ночи,
Хотя бы даже занялся рассвет…
К несчастью, я читаю между строчек:
Во всяком “да” я различаю “нет”…
Ошибка, искажение, изъян…
Следы стираю грима и румян,
И нахожу под верхним грубым слоем
Злорадство, недоверчивость, обман,
И нет желанья ворошить былое:
Ошибка, искажение, обман…