«Жизнь длится в течение поцелуя
все прочее –мемуары
(Александр Макаров – Кротков)
Я ждал ее на дорожке у метро.
Липы кариатидно склонились надо мной. Они отцветали, и весь асфальт был иссыпан засохшими цветочками. А какой аромат стоял здесь прохладным утром еще неделю назад! Но теперь нахлынула жара, и повсюду царил только один запах – взвешенной-взбешенной пыли, плавящегося асфальта и автомобильного перегара.
Сначала по ступенькам поднялись три девчонки. До двадцати. С избыточным весом, в атласных штанцах, подчеркивающих сарделечность ног, в модных цветастых резиновых кедах. На волосы, словно в салат, набрызгали (но не размешали!) разноцветных “майонезных” лент и дредов. Штукатурки и косметики было так густо, будто поверхность грунтовали левые молдавские гастрарбайтеры с «Каширского Двора».
А следом вышла она. Ей – за сорок. Ни капли косметики. Но естественность и простота были так выигрышны на фоне вызывающей безвкусицы малолеток, что девочкам из пикант-шоу захотелось нахамить, сказав: «Спасибо, вы свободны!»
Моя подруга Ирка. Снова приехала на каникулы в Россию.
Мы договорились погулять в лесу. Требовалось купить чего-то холодненького. «А … давай пива? Нефильтрованного?!»
«Давай! 100 лет его не пила. В Америке плохое пиво!» – смело заявила моя подруга. «А ты откуда знаешь?» – с подковыркой поинтересовался я. «Ну, я же общаюсь с мужчинами! В фитнес-зале или когда танцую сальсу. Они так говорят!» – созналась Ирина.
Перед магазином мне захотелось докурить сигаретку. Урна нашлась напротив, у дверей неработающего в выходной офиса известной сети супермаркетов. Я подошел-было выбросить бычок, и обомлел. На дне одиноко лежала пластиковая упаковка красной икры. Кто-то ковырнул вилкой и выбросил. Этикетка сообщала о цене – более 600 рублей.
«Вот, у вас в Америке красную икру в урны выбрасывают?» – интонациями Леонова из «Осеннего Марафона» пошутил я. Ирина «поймала» цитату и улыбнулась.
А когда мы купили пива и пошли к дому, чтобы забрать для прогулки сына, она вдруг спросила: «Как думаешь, икру выбросили, потому что она была испорчена или … просто так?»
Мой сын – очень хорошо воспитан. Он совершенно не мешал разговаривать, сразу умчавшись на велосипеде. Странно, обычно ревнует меня к женщинам, если те – не мамочки с детской площадки. А тут, словно оценил бесперспективность Ирины (неужели слишком просто выглядит?) или переоценил наши дружеские отношения.
По дороге Ирина рассказывала про бывшего мужа-музыканта, про развод. Я ожидал учительских баек, школьных историй, но неожиданно их не последовало вообще. Так обычно поступают профессионалы – отделяя работу от жизни, вешают рот на замОк (или замОк на рот?) насчет подробностей «заколачивания» денег.
По пути нам подвернулось несколько компашек: расстеленное одеяло, выпивка, сигаретный дым, магнитола. «Будто в СССР вернулась!» – поделилась Ирина.
«Туда невозможно вернуться! Как и в молодость!» – строго сказал я.
«Ну, почему же! – не согласилась Ирина. – Россия, ведь, правопреемница … кажется. От СССР осталось же что-то?! Здания, люди, липы…»
«Липовая страна, липовый президент и, уж точно – липовый мэр…» – отбрыкивался я.
Затем мы наткнулись на трио пенсионеров. Старичок, по виду самодур, громко выговаривал своей жене, обращаясь через знакомую: «Я ей говорю! Зачем одеваешь синтетику? А она!..» Обе старушки смущенно успокаивали: «Жора! Тебе нельзя волноваться!» Старый склочник трясся, видимо, психопат еще тот, но продолжал: «Понимаете?! Она сейчас – как в гондоне!» В его возрасте упоминание про резиновое изделие выглядело неуместным, но «Жора» словно не хотел признавать, что его время и время таких шуток закончилось, и отчаянно сопротивлялся.
«А у меня блуза – коттон 100%! Трусы – тоже, могу показать!» – хулиганила Ирка.
«Тему твоих трусов мы закрыли лет двадцать назад! – Я играл в директора школы. – Лучше расскажи, какие зверьки водятся возле твоего дома!..»
И, словно троечница, американская учительница престижной школы для белых воспитанников из богатых семей бекала и мекала передо мной, обыкновенным русским безработным: «Много… фоксов, ну, лис … белок, косуль … поулкэты в большом количестве…»
– Это кто-такие? –
– Не знаю, как по-русски. Забыла… По-французски это «путуа» … Еще оттеры, куны. И зайцы носятся! –
– Зайцы? А ты знаешь, что заяц – символ сексуальной энергии и трусости? –
– Очень символично! Не знала, но догадывалась! –
У поворота к пруду сын неожиданно развернулся и помчался назад, к нам. Принес «радостную» весть: там, на лавочке О. с сыном Н. «Ура! Он на самокате! Сейчас погоняем!»
Поскольку «засветился», придется подойти поздороваться.
«О. – такая сплетница. Сейчас будем делать мне алиби. Ты – не бельмеса не понимаешь по-русски! Запомни! Представлю тебя … как туристку из Америки!» – больше шутил, чем говорил всерьез я.
«Хорошо! – совершенно серьезно ответила Ирина. – А как мы будем общаться? В смысле, разговаривать?»
– Ртом!.. Ты на своем американском, прононс сделай погуще! А я на английском … постараюсь! –
– Но ты же … совсем не знаешь английского! –
– Да как-нибудь вывернемся! Буду произносить тексты песен! Нам надо-то – минут 5 продержаться. А потом слиняем! –
«O’ key! Давай попробуем!» – подчинилась Ирка. Ей ли, учителю, не выполнить задание?!
О. на своей лавке заерзала. Поправила прическу. Мы словно вышли на сцену местного дома культуры. “Выступают! Лауреаты межколхозного смотра самодеятельности! Дуэт идиотов!” (Он – непроницаемо серьезный, Она – чересчур лыбящаяся).
Я поздоровался. О. ответила мне, но уставилась на Ирку, «раздевая» своими наресниченными, как у Снегурочки, глазами.
«Вот! Это хорошая знакомая … моих хороших знакомых … прилетела из Америки … Айрин!» –
«Hi!» – радушно поздоровалась Ирина и зачем-то протянула руку.
О. ответила «Здрассьте!», неискренне улыбнулась, посмотрела на руку – а может, в ней 20 баксов? – и нерешительно пожала.
Мы немного помолчали.
О. доизучала обувь Ирки и неторопливо принялась за блузку.
Потом Ирка покашляла и спросила: «Hmm!.. Would you tell me a poem? «To Be Or Not To Be?..»
Я подумал-подумал, сообщил про «Ван мамент плиз!» и, наконец, выдал: «Зе спайдерс олл ин тьюн, зе ивнинг оф зе мун, дримс а мэйд уиндинь сру май хэд!» [The spiders all in tune /The evening of the moon /Dreams are made winding through my head…] *
Айрин с удивлением посмотрела на меня и возразила на инглише что-то, похожее на «Какая луна? Какой вечер летним днем?» Мол, чего несешь? Она привыкла к американской однозначности, а тут – русская двусмысленность. Как в слове «липа».
На нервной почве я забыл первую строку куплета. И вдруг решил восполнить пробел: «Олл зе лайф раннин … сру… хё хэйр!..»[«All the life running through her hair…»] *
О. испуганно смотрела на мой рот. Полагаю, некоторые слова ее напрягли. Тем не менее, сказала: «Андрей! Вы так здорово говорите по-английски! А я – такая дура!» Я вконец растерялся. Достал пиво, открывалку. Облился пеной. Выпил два стакана подряд.
Ирка озадаченно и с трудом расшифровывала то, что я напроизносил, и теперь пыталась понять – зачем.
Я не унимался. «Ит’с рашен нон-фильтерэд бир! Оу, сорри! Юкрэйниэн! «Бiле Чернигiвьске»! Ду ю вонт ту тэйст оф ми?»
Айрин рассмеялась: «Сэнкс а лот!» Зачем-то засмеялась и О.
«Дай попить! Дай попить!» – подъехал сын. За ним прибежал Н., сын О. Они жадно выпили сока. Отдышавшись, мой сын сказал: «Папа, а Н. не знает, что Тутанхомон был отцом Рамзеса Одиннадцатого!»
«Ну, такие вещи надо знать!» – на всякий случай напутственно пожурил я.
«What does he say?» – якобы с интересом выпытывала Айрин.
«Хи сэз…Тутанхомон из зе фазе оф фарэо Рамзес … (Позор! Я неожиданно забыл – то есть никогда не знал – как будет «одиннадцать»!) … тен… энд уан!» Ирка выпучила глаза. Ей было неловко. Обратный перевод запутывал, было не понятно, о чем вообще речь. И кто должен вести беседу. О. положение молчаливого наблюдателя тоже тяготило. Она бы с удовольствием встряла в беседу, но не могла. Не знала английского, как знаю его я!)
«Yes!..» – собралась выдать умную мысль заокеанская гостья.
«… ОБеХэЭс!» – вдруг сообщила О., вряд ли догадываясь, что мы с Иркой еще успели застать этот самый ОБХСС!
Все зачем-то рассмеялись. И я собрался с мыслями. Какой-то “Милый Эп”** спустя 20 лет!
После холодного ароматного пива в жарком летнем лесу меня потянуло на лирику: «Саммэ – мувд он! Энд зе вэй ит гэуз. Ю кэнт тэг элон!..» [Summer moved on /And the way it goes / You can’t tag along]
Айрин, несмотря на явную неправду про лето (а, может, это и не про лето, а про наши жизни?), охотно подхватила: «Honey moved out /And the way it went /Leaves no doubt!»
О. вовсю улыбалась нашему диалогу. Казалось, сейчас кивнет и поддержит: «Это точно! Правильно сказали!» А я пытался не сорваться в песню и выглаживал интонации: «Стэй!.. Донт джаст уолк эвей. Энд лив ми эназе дэй. Дэй джаст лайк тудэй. Виз набади элс эраунд!» [Stay… /Don’t just walk away/ And leave me another day /A day just like today /With nobody else around]***
Мы были в центре. На этой полянке с деревянными языческими божками, кривозубо торчащими из щербатого рта Вселенной. В теремке сидела моя бывшая девушка, изображала Миклуху-Маклая женского рода, пила пиво, а я, словно главный туземец, хотел бус, огненной воды в обмен на … А на что выменять – еще не додумал. Конечно же, это вранье – я чувствовал, чего мне надо. Это было в принципе осуществимо, но поступить столь беспринципно казалось невозможным.
О. вдруг сказала, обращаясь ко мне: «А мне вчера так захотелось помидоров за 200 рублей!»
– А что, они какие-то особенные? –
– Нет, обычные! –
– Почему же тогда?.. –
– А, просто! Самые дорогие! Вот и захотелось! Я и купила! И съела! –
Я отвернулся от О. с ее помидорами за 200 рублей. Ощутил, как наступил интересный момент на фоне жары и пивного несинхрона: меня уже отцепило, а Ирку только что, наоборот, немножко забрало. Она окинула взглядом О., бабушек на лавочках, моего сына, нарезающего круги на велосипеде с упрямством белки в клетке, и собралась сделать официальное заявление. «Сейчас зашухерит всю нашу черешню!» – подумал я и сыграл на опережение. Без подготовки, экспромтом выплеснул фразу, странную, как речь в незнакомом иностранном городе, когда вдруг с удивлением слышишь себя, говорящим на напрочь забытом чужом языке, и, о чудо, похоже, тебе отвечают, а, значит, понимают! Я выдал что-то отчаянно приземленное, то есть философское – услышанное всего несколько раз, очень давно – но текст песни зацепился в памяти, как африканская косичка за ветку липы.
«Май бади. Май хэнд. Май хэвн. Май лэнд. Май гардиэн энджел – ис майн…» [My body, My hand / My heaven, My land / My guardian angel is mine]
Она внимательно слушала. Ее явно заинтересовало: а что дальше?
«You say…» – я ощутил: если захотят услышать – поймут, несмотря на акцент – «… Май дримс. Май хэд. Май секс. Май бэд. Энд итс май «корона» виз лайм!» […мy dreams, My head / My sex, My bed / And it’s my Corona with lime]
Такой простой текст невозможно было испортить кондовым произношением. Боялся лишь приплести песенные «турурум» и, тем самым, раскрыться: «And then I say .. / Maybe… (Я отчего-то поперхнулся. Взял слишком высоко?) … we could divide it in two /Maybe my animals live in Your Zoo…»****
«Май гёлфренд» странно посмотрела на меня, подумала, словно посчитала в уме, и неожиданно попросила открыть пиво: «Оуп’н май бир! Визаут э лайм!»
«Во, чешет!» – негромко сказала мне О., глазами показывая, как Ирка, то есть Айрин, то есть все-таки Ирка, до дна осушила стакан. Мне внезапно захотелось слизать пивные усики над ее губой, но пришлось не мечтать, а «работать» конферансье, травя: «У них, в Америке, так просто в парке не посидишь, пивка в открытую не попьешь!», и заодно подзуживая над подругой. Та расслышала, закосила в мою сторону и еле заметно улыбнулась. – Сразу в участок загремишь или штраф выкатят! Долларов двести!»
«Это на наши, значит, сколько?» – не унималась О.
– Примерно четыре шестьсот! –
«Wow! Fuck! – заговорила-было по-английски и О., но словарный запас иссяк, и ей пришлось отстреливаться, точнее, застрелиться одиночным: «Okhrenet’!»
Я все-таки сорвался на полупение, но выдавал за дурачество: «Ю вил нэве гет оува ми. Айл нэве гот андэ ю. Веневэр ауэ войс’с спик. Итс нэве ауэ майндс зэт мит…» [You will never get over me / I’ll never got under you / Whenever our voices speak / It’s never our minds that meet]*****
Айрин допила пиво и выбросила бутылку в урну, рядом с О. Была решительна. Я понял, что здесь, на этом месте она дольше не задержится. Лишь успел сказать О. «До свидания!», а Ирка ограничилась взмахом ладони.
Мы забрали моего сына, и он покорно поехал по направлению к дому.
Только отошли – и я, наконец, приготовился что-то сказать. Но потерял нить. Ирка неожиданно обняла меня, как когда-то в СССР, и поцеловала в губы.
Я снова пытался произнести слова. Теперь уже на русском, ведь “осведомительница” О. была далеко. Но родной язык оказался сложнее, чем чужой.
И тогда Ирина Витальевна, взрослая женщина, сорокА с чем-то там лет, вдруг запела непоставленным голоском малолетней дурехи с «Фабрики Звезд»: «Don’t speak / I know just what you’re saying / So please stop explaining / Don’t tell me ’cause it hurts!»******
И допев, неожиданно спросила: «А что, правда, Рамзес Одиннадцатый – это сын Тутанхомона?»
Я сдался: «Понятия не имею! Вряд ли! Как щас помню: Тутанхомон был не только зятем Аминхотепа IY, но и возможно, его сыном или младшим братом. Вступил на престол в 12 лет, а умер, не дожив до двадцати. Его женой была Нефертити. Вот это точно. И еще … он был липовый фараон. Власть фактически находилась в руках визиря…»
Ирина воспринимала мои слова, как недавний «английский» текст. Не смогла поверить в такую спрессованность времени.
«А знаешь, все, конечно, меняется, но… На самом деле, СССР не испарился. Пожалуй, Москва – это Союз сегодня!» – глубокомысленно изрек я на выходе из леса.
«А мир? Во что сегодня превратился «тот» мир?» – нефильтрованное пиво не хотело «отпускать» Ирку.
– … в Югославию или Ливан! –
– Ты пессимист! Считаешь, выхода нет? –
Я не ответил. Просто проводил до метро. Старые знакомые липы кариатидно склонились над нами. Казалось, они поддерживают обрушающиеся небеса.
«Дашь переписать текстик?» – попросила на прощанье.
– Какой? –
– Про «Maybe, Your animals live in my Zoo…» –
Я кивнул.
«Ну, пока!» – сказала она мне и моему сыну. Ребенок не ответил и отвернулся. Уже ревновал.
В «вечернюю смену» сына выгуливала жена. На детской площадке должна была собраться вся обычная компания оставшихся на лето в Москве мамочек, включая О.
Я лежал, смотрел в окно на деревья – липы? – слушал музыку, но не слышал ее совсем. Представлялось, как войдут мои, переоденутся в домашнее, поужинают. И лишь потом жена неохотно выцедит: «О. все удивлялась, как ты хорошо разговариваешь по-английски!» Почему-то всегда мои неожиданные таланты, о которых ненавязчиво сообщали подруги или мамочки с площадки, ее сильно раздражали.
А я равнодушно и презрительно хмыкну!
Хмыкнул, лишь только жена и сын вошли. От неожиданности. Жена завелась с порога: «Что ты людей за придурков держишь?!»
– Ка… ких людей? –
– Мотаешься со своими бывшими … а может, и нынешними, я ж не знаю … любовницами по лесу. Шоу устраиваешь! Мурлыкаешь на английском! И Ирина хороша! Зачем она изображала, что не знает русского? О. обиделась, говорит, что ее за дуру держали! –
– Мы не держали, а пытались удерживать! –
«… или удержаться…» – подумал я.
А перед самым сном жена «раскололась». О. заподозрила сразу: шмотки недорогие, нос по-русски немного картошкой. Да и … Оказывается, когда в позапрошлом году Ирка приезжала к нам на дачу, мамочки спросили жену: «И как не боитесь вы, Лена, пускать к себе его прежних подружек!?» Спросили – и забыли.
А О. запомнила.
________________________________
* «И волосы её – вся жизнь сквозь них как-будто пролетает / Все пауки в согласии, наш год… / То ночь луны, что проницательно сияет…/ Мечты, что сводят меня с ума…»
** – популярная в середине 70-ых гг. повесть писателя из Братска Г.Михасенко, опубликованная в журнале “Юность”.
*** – «Лето прошло / И дорОг его / Нам знать не дано / Сладость ушла / Ясен путь её / И без слов / Стой / Не уходи / Выбери день другой / День, как раз, такой / Когда никого здесь нет…»
**** – «Моё тело, моя рука /Мои небеса, моя земля /Мой ангел-хранитель» – это по-моему. А ты говоришь: «Мои мечты, мои мысли /Мой секс, моя постель / И «Корона» с лаймом тоже моя!» И тут я предлагаю: «Может быть… Мы поделим всё это поровну? Может быть… Мои зверьки найдут приют в твоём зоопарке?..»
***** – «Ты никогда не избавишься от меня / А я никогда не опускался перед тобой / И где бы не слышались наши голоса / Наши мысли никогда не пересекутся…»
******- «Молчи / Я знаю все, что ты хочешь сказать /Пожалуйста, прекрати объяснять / Не говори мне ничего – это больно…»
Использованы тексты песен групп: «А-На» (Норвегия), дважды, а также «System Of A Down» и «No doubt» (США), «Brainstorm» (Латвия).
[divider]
Андрей Барковский
Москва