Апостол Пётр, распределяющий путeвки в рай или ад, прямо передо мной. У него большие ресницы, ярко-красные губы и чуть обвисшая грудь. На нём медицинский халат, и, судя по бейджику, его настоящее имя – Оксана Петровна.
Нас двое. Я – в мягком кожаном кресле, она – за облезлым столом фальшивого ореха. Ее короткие полные пальцы с французским маникюром пролистывают страницы тетради, периодически отвлекаясь на порцию слюны. Наконец, они замирают. Оксана Петровна останавливает взгляд на странице. Я внимательно смотрю на ее равнодушное лицо, мертвое от избытка пудры. Ее ярко-красные губы приходят в движение, обнажая искусственные зубы цвета сгущенного молока. Говори, Оксана Петровна, не молчи…
Напрягаю ноздри, широко расширяя их, так широко, что становятся видны черные волоски и засохшие сопли. Хорошо, что эта девушка в желтом платье слишком заплакана и не может лицезреть два адских кратера моего носа.
Без очереди здесь не обходится. Правда, все спокойно: никто не спешит и не лезет вперед – покорно ждет, изучая плакаты о профилактике сифилиса и ВИЧ. На одном из них девушка, похотливо улыбаясь, спрашивает: «Зайдешь на кофе?». Внизу приписка – «секс = презерватив». Все рекламируют презервативы, но никто так и не заикнулся о любви.
– Здравствуйте!
Обнажаю вену. Меня стягивают жгутом. Работаю кулаком. Моя кровь, темная, как хороший гранатовый сок, переливается в стеклянную колбу. Жгут ослабляют. Колбу надписывают. Ранку зажимают ваткой.
– До свидания!
Мне нужен тот, кто будет любить меня, тот, кого буду любить я, но я всегда одинок. Возможно, из-за своего физического уродства – заячьей губы и молочной, как у альбиноса, кожи. До двадцати лет я ненавидел весь мир и хотел жить вечно, назло всем. Когда мне исполнилось двадцать, я вдруг понял, что несу стопроцентную ответственность за свою жизнь. Эта мысль сделала меня сильным, и отчаянно захотелось умереть.
Для чего мне умирать? Я забыл рассказать главное.
Жизнь после смерти. Данная формулировка применяется в контексте бессмертной души и бренного тела, но разве нельзя умереть при жизни, продолжая жить? Например, сломав позвоночник и навсегда лишившись возможности двигаться? Или впав в летаргический сон? Живет ли больной раком последний год своей агонии? Живет ли тот, чей мозг поедают паразиты?
Наверное, живет, но совсем другой жизнью – по сути, загробной. Это и есть жизнь после смерти; она же жизнь после диагноза. Однако и в таком случае жить можно. Может, не всегда нужно, но определенно можно.
Например, я так и не умер, несмотря на все заверения врачей. Говорят, что разные болезни не уживаются друг с другом – ложь: списка моих заболеваний хватит на составление медицинского справочника. Впрочем, я уникум: мои Т-лимфоциты видоизменены, из-за чего у меня наблюдается болезнь, которой, по статистике, страдает 1 из 100 000 человек.
Пророчества не исполнились. Я до сих пор жив. Пусть едва передвигаюсь, пусть с трудом говорю, пусть испытываю чудовищные боли в позвоночнике, но жив.
Никогда не думай, что твой крест самый тяжкий, оглянись вокруг, и ты поймешь, что всегда найдутся те, кто почти пал под тяжестью ноши.
И все же моя жизнь, мое умирание есть интегрированное стремление к смерти. Я один из тех, кто несет в себе врожденный ген смерти. Один из тех, кто целенаправленно уничтожает себя посредством вредных привычек, концентрации риска, маргинального поведения, половых и психических отклонений. Сценарий жизни таких людей есть бессознательное замедленное самоубийство. Церковь называет их бесноватыми. Как организм блокирует и убивает раковые клетки, так и природа избавляется от таких людей, больных душевно и физически.
Стремление к самоуничтожению настолько сильно во мне, что лишает всякой возможности нормальной жизнедеятельности. Есть сценарий, который создан, и нужен сценарий, который создать хочется. Будто две гигантские шестеренки, что сцепились зубьями. Толкаемые чудовищной силой, они пытаются расцепиться, но не могут, ибо сталь, из которых они сделаны, прочна, а напряжение велико. Система виснет, перегружается и в итоге взрывается.
Так и со мной. Все попытки были обречены изначально: я не смог перебороть собственную натуру, природу сути. Диссонанс, вызванный моими стремлениями и реальными возможностями, был настолько чудовищен, что уродовал каждый миг моей жизни, делая меня несчастным. Несчастье – заразительная болезнь. Она как проказа. Только без противоядия.
Выход из лабиринта кошмаров по борьбе с самим собой в силу отсутствия альтернатив нарисовался весьма быстро – самоубийство. Разом прервать агонию, духовную и физическую. Сказать просто, но сделать – не хватит безумия.
Бесноватые губят себя с врожденной осторожностью, которой до невозможности отравляют жизнь близким. Они играют со смертью, балансируют на грани, но переходят ее только в последний момент, пережив тех, кто пытался вытянуть их из игры.
Надо было быть хитрее, и я выбрал смерть верную и изощренную. От СПИДа. Во-первых, даже добровольно заражаясь, ты все еще сохраняешь шанс выжить, а, значит, формально это не суицид. Во-вторых, акт посвящения в смертники может быть весьма любопытен.
Я решил сделать то, чего всегда был лишен, но о чем так долго грезил, – переспать с девушкой. Конечно, она обязательно должна быть больна СПИДом.
Любопытно, но в Интернете тысяча объявлений от людей с ВИЧ, предлагающих свои сексуальные услуги. Это новый вид секс-экстрима: ты играешь со смертоносным вирусом, между ним и тобой только латекс.
Я лишился девственности в двадцать восемь лет с проституткой, больной СПИДом. Последнее было записано в ее медкарте. Мы занялись сексом без презерватива; три половых акта, чтобы я наверняка смог умереть…
Оксана Петровна переводит взгляд на меня. Ее глаза сужаются, образуя две узкие щелочки, зажатые черной бахромой ресниц.
– Ваш анализ отрицателен. Поздравляю.
Не верю ей. Не хочу верить. Не ври мне, тварь.
– Простите?
– Все в порядке. У вас нет ВИЧ.
За что мне это? Оксана Петровна, не издевайся, сука, не надо.
– Не может быть! У меня определенно должен быть ВИЧ!
– Но у вас его нет.
Ты перекрываешь мне кислород. Ты… подлая стерва.
– Вы уверены?
– Без сомнения.
Мои мысли как пульсирующий, обнаженный нерв. Она лжет, или вышла ошибка.
– Не может быть, Оксана Петровна, этого не может быть, – я встаю с кресла и панически начинаю бродить по комнате, скручивая руки в морские узлы, – пожалуйста, не обманывайте меня…
– Что с вами? – Красные пятна проступают сквозь тоннаж пудры. – Почему вы так взволнованы? Ведь вы здоровы.
– Этого не может быть! Не может быть! Ведь я заплатил ей, чтобы заразиться…
– Кому?
– Шлюхе из Интернета! – я захожусь в хохоте. – Не понимаете, да? Объясню, Оксана Петровна, объясню! Я нашел шлюху, больную ВИЧ, проверил справку и трахнул ее без гандона, три раза, чтобы наверняка. Теперь вы понимаете?
Ее глаза расширяются, возбужденные непониманием. Она мямлит:
– Но для чего? Для чего вам убивать себя?
– Для того чтобы не жить, разве не понимаете? Мы все умрем, это правда. Умрем тогда, когда сами этого захотим, смиримся с осознанием себя как мертвого, но это произойдет не скоро, потому что инстинкт выживания – это то, что правит всей нашей жизнью. Этот животный инстинкт сильнее нас самих. Но есть такие, как я, Оксана Петровна, бесноватые, в нас что-то сбилось, сломалось, понимаете? Мы как чумные, обезумевшие животные, что сами перегрызают себе глотку. Только мы пытаемся перегрызть ее всю жизнь, но никак не получается, зубы никак не сомкнуться. Словно расковыривать язву спицей, снова и снова…
Я умолкаю и падаю в кресло. Она все равно не поймет. Мне надо замолчать. Слезы предательскими змейками ползут по раскрасневшимся, разгоряченным щекам. Я даже не могу умереть. Ни на что не способный отщепенец, бесноватый…
Только один вопрос:
– Но почему? Почему я не заразился ВИЧ, когда наверняка должен был?
Оксана Петровна проводит пухлой ручкой по секущимся волосам, надувает губы в ярко-красный бантик и неуверенно говорит:
– Я только психолог, не специалист по крови, поэтому не уверена в том, что скажу, но думаю, дело в ваших Т-лимфоцитах: они сильно видоизменены. Вполне возможно, что вирус иммунодефицита человека не может развиваться в них.
– Выходит, – я медленно подбираю слова, так медленно, что, кажется, слышно, как скрепят шестеренки мозгов, – я неуязвим к ВИЧ из-за мутации Т-лимфоцитов? То есть, мое уродство оказалось моим спасением?
– Можно сказать, – Оксана Петровна выдавливает из себя улыбку, – что Бог уберег вас от беды таким вот странным способом. Не зря говорят, что пути Его неисповедимы…
У входа в метро стоит женщина, закутанная в монашескую рясу. Она смотрит на меня своими огромными карими глазами. Долго смотрит, и я сам не могу оторвать взгляда от ее глаз. Они точно списаны с иконы…
Я достаю деньги и протягиваю ей. Она улыбается и дает мне одну из книг, что лежат у нее на лотке. Все это происходит без слов, по одному лишь наитию, словно мы общаемся телекинезом или мною управляет некий невидимый ангел, который полностью овладел моими чаяниями и порывами…
Прижавшись к дверям вагона, я открываю купленную у монахини книгу.
…однажды священник, выгнав беса из девочки, повелел тому показаться. Тогда явился ужасный черный пес с горящими глазами и вспененной пастью.
Священник спросил:
– Кто дал тебе власть над смертными?
– Мы не властны над теми, кто живет по Божьим законам, – отвечал бес, – ибо власть наша, данная Отцом Лжи, только над теми, кто законы эти презрел…
…и молвил Екклесиаст, «не предавайся греху и не будь безумен, ибо зачем тебе умирать не в свое время?»…
[divider]
Платон Беседин
Киев
7 comments. Leave a Reply