TOP

Когда Прасковья умерла…

Евгений Имиш


Когда Прасковья умерла, Василий Фомич был уверен, что и недели не протянет. Семьдесят лет вместе, шутка ли. В деревне не осталось уж никого, кто бы помнил их молодыми. Сам Василий Фомич таких случаев не знал, а если и слышал нечто подобное, то известно было – следом уходили люди, друг за другом, муж – за женою, жена – за мужем. Оттого, похоронив Прасковью, стал Василий Фомич спокойно ожидать смерти.

Но дни тянулись, шли месяцы, минул год. Не идeт смерть. Василий Фомич по избе, как привидение ходит, и тоска его берeт. Целый год думал, что недолго ему без Прасковьи маяться. Ан нет. Что-то неправильное происходит.

И ведь всe, как по писаному, – детей, правда, не нажили, но в основном счастливо, в любви, в согласии до старости глубокой дожили, до какой мало кто доживает. А как умерла Прасковья, стала мужа с собой звать. Каждый день снится в одной рубашке, босая, растрепанная, плачет и говорит, что плохо ей, что скучает она без него…

Умерла Прасковья, год прошeл, сны горькие еженощно. Василий Фомич убивается, как и на похоронах не убивался. И вот однажды, поутру, солнце по опустевшей избе играет, а Василий Фомич смотрит в пол и бормочет:
– Всe, Прасковьюшка, иду я. Как сумею рядом с тобой буду. Ухаживать буду…

В тот же день поковылял к председателю. В ватнике, в валенках через всю деревню шeл с мыслию одной: уйти от всех к старухе своей, потому как нет другого исхода, а и был бы, сил на него не осталось.

Так и сказал председателю. А затем добавил;
– Там, на кладбище, Тимофеич, нет у нас сторожа. Так что меня теперь запиши…

Сказал и обратно побрeл. В последний раз, как в тумане деревню пересeк и избу до глубокой ночи заколачивал. Крест накрест, окна и двери. С каменным лицом молотком стучал и бормотал:
– Иду, Прасковьюшка. Иду…

Так стал Василий Фомич сторожем на кладбище.

Стал Василий Фомич сторожем на кладбище, чтобы ближе быть к Прасковье своей. Иначе ничего придумать не смог. Сторожка там у него была – у леса самого, с краешку, не ахти сруб какой, но жить можно, – топчан ветошью стеленный, да стол с лучиной у окошка… Пенсию велено было почтальону прямо туда носить. А оттуда и сельпо с продуктами не далеко – на окраине деревни.

Зажил Василий Фомич новой жизнью. Потекла она средь могил знакомых и незнакомых. Важно то ему было, что Прасковьи могила рядышком и как бы снова вмести они. Ведь за тем Василий Фомич на кладбище и пришeл.

Но вышло так, что с самого начала понял Василий Фомич, что большего достиг.

И ведь как вышло-то… Новая жизнь старой оказалась. Как только Василий Фомич пришeл на кладбище, с самой той поры, стала ему Прасковья каждую ночь сниться, да только не как мeртвая, а как живая. Будто они во сне молодые и, как встарь, обыкновенной жизнью живут – работой, хозяйством, да любовию друг к другу. Засыпает Василий Фомич во мраке сторожки своей, глаза только смежит и раз – Прасковья, как и пятьдесят лет назад: дородная, круглолицая, щи ему после работы наливает, а он – жилистый мужичeк – весело ей подмигивает: «Эх, кулёма, ети твою! Куда ж до краёв-то…!»

И такой порой явственный сон, что Василий Фомич просыпается уставший и сытый, словно не во сне, а наяву работал, а затем щами наедался.

Вот какая жизнь пошла.
Да, такая жизнь пошла – новая и долгая. Зимой Василий Фомич снег разгребает, весной ручьи отводит, летом кусты подрезает, а осенью листву жжет. Кладбище в трудах в печальный сад превратил. Но все же каждую ночь к Прасковье возвращается и заново жизнь живет.

Из деревни перестали похороны ездить. Мест на кладбище больше не было и про Василия Фомича забывать стали. Почтальоны менялись, а те, которые новые, по адресу пенсию несли, а адрес простой: «кладбище». В деревне на этот счет, кто еще помнил, как Василий Фомич уходил, смеялись: мол, вон пенсию на кладбище понесли. Или по-другому: «Ничего, и на кладбище пенсию получают…»

А тех, кто помнил, мало осталось. Если б Василий Фомич на виду жил, то наверняка к нему бы журналисты приезжали или ученые, потому что стукнуло ему сто десять лет, то бишь двадцать уж как с Прасковьей новой жизнью жил.
Но Василий Фомич не выходил с кладбища и никто про него не знал.

Не знали про Василия Фомича люди, потому как не выходил он с кладбища, да и деревня опустела, в упадок пришла. А он все жил потихоньку, ровно и незаметно. Чем дальше, правда, тем больше удивлялся про себя. Всё у него, как и пристало старому человеку – и суставы ломит и сердце заходится, а вот смерть не идёт. Бывало, между могил снег чистит, остановиться, смотрит в небо и думает – Вишь как! Выходит на бессмертной женился, да и сам бессмертным стал. Крякнет задумчиво, в кладбищенской тишине- то, и снова чистит. За работой время быстрее бежит, а значит скорее ночь, скорее Прасковью увидит.

К слову сказать, странным было еще то, что молчали они о смерти и кладбище… Во снах-то. Кажется и не помнили вовсе. Разве что случится такое: сидит, к примеру, Василий Фомич с женой на завалинке – запах родной от Прасковьи идет, дух жаркий от пышного тела чувствует и вдруг в памяти кладбище проплывает. Надгробия, кресты, фотографии умерших земляков видит, но зыбко, смутно так, что, вроде, это, как и есть сон… Или так: привалится Василий Фомич к жене своей, голову на плечо ей положит и только задремлет, как тотчас в сторожке своей окажется. Могилы видит и едва понимает тогда, где быль, а где небыль.

Где быль, а где не быль, где сон, а где явь, едва теперь различал Василий Фомич. А с одного случая так и совсем перестал понимать…

Один раз пришлось Василию Фомичу самому в деревню идти. Почтальон не пришел. Почти за четверть века впервые Василий Фомич в деревне появился. Медленно безОбразной тенью прошел по главной улице к старому сельсовету. Старый-то он для всех нынешних стал, а для старика другого и не существовало, поэтому подошел он к развалившемуся крыльцу, да не видя, что здание брошенное, задержался у стендов с фотографиями передовиков. За грязным стеклом висело много фотокарточек. Были там и очень старые, еще его времени лица людей, были и другие – лица ему незнакомые. Василий Фомич устало обвел их глазами. «Вот тебе на!» – тихо прошептал он. Василий Фомич сразу заметил, что одни фотографии были для него обыкновенными, как на кладбище, а другие какими-то особенными. Разницу Василий Фомич отчетливо увидел, но в чем она, сходу бы и не сказал. А вот что означала, понял. Те, что привычные, как с надгробий – фотокарточки умерших людей, другие: ясное дело – живых.

«Видать долго среди мертвых я, раз уж видеть такое стал…» – подумал Василий Фомич.

И тут взгляд его натолкнулся на портрет Прасковьи. Тоже ведь когда-то была передовой дояркой. Смотрит она щекастая, задорная, с фотокарточки пятидесятилетней давности, а Василия Фомича не умиление, не чувства нежные охватывают – ужас берет. Видит он и понимает, по новому своему чутью, что фотокарточка-то – живого человека…
– Живая – выдохнул беззубым ртом Василий Фомич. – Как же это!?

– Как же это, как же это! – бормотал Василий Фомич, на кладбище возвращаясь. – Не было у нас фотокарточек-то, а то, глядишь, увидал бы, на могилке-то. Да как оно увидишь-то… Я ж про дар свой не знал… Не знал, не знал, не знал.
– Да не уж-то!.. – в голос воскликнул Василий Фомич страшное предчувствие. – Да не уж-то…!

Пришел он и спрятался в строжке. Попервой выходить даже боялся. Опосля вышел, и на могиле у Прасковьи сидел до сумерек. Думал всё, озирался – кладбище вокруг ухоженное, оградки рядком, дорожки аккуратные. У Прасковьи цветы лесные лежат… До ночи досидел. Хорошо, тепло было. Лето позднее. Василий Фомич с усталости, да от волнений на могиле заснул. Тут же, как повелось, к Прасковье переметнулся, молодым стал, но тревожность в нем вечерняя и там сохранилась. Сидит за столом угрюмый, все помнит – про сельсовет, про фотокарточки – дрожит аж. В душе у Василия Фомича необъяснимое. Прасковья со двора в дом заходит, а он прямо так и говорит: – Ты живая что ли?

– Ты живая что ли? – спрашивает Василий Фомич Прасковью.

Та обмякла вся, выронила что-то из рук и тихо так говорит: – Живая, Вась.
Лицо Прасковьи сразу осунулось, из глаз слезы потекли, сама она слегка подсела и осторожно к мужу подходит, словно спугнуть боится.

А у Василия Фомича желваки гуляют. Поворачивается он к жене и чуть не криком:
– Так я тож живой, Прасковьюшка. Я же за тобой на кладбище ушел. Уж сколько годков живу там, не помню даже. Как же это может быть?

Прасковья подсела рядом на лавку, слезы вытирает, ласково мужа за плечо берет:
– Вась, и я тоже так. Тоже за тобой покойником.…Эх! Как же это?

– «И я тоже так», – передразнил Прасковью Василий Фомич и повел плечом, отстраняя жену. – Я почем знаю!

Прасковья испугано отдернула руки и глубоко вздохнула… Помолчали чуток. Василий Фомич смотрел перед собой, и в голове его снова возникало кладбище – одинокое, пустынное его пристанище, кресты, кресты, кресты. Они постепенно таяли, расползались, теряли очертания, однако Василий Фомич, не успев рассмотреть их исчезновения, не выдержал и совсем уж взорвался:

– Как же это все перекрутилось-то! Кверху жопой всё! – замахал он в воздухе руками. – Раз уж мы с тобой, мать, одурачены вкруг.… Выходит, не живые мы… Покойники. Оба. Как есть.
Рука Василия Фомича тяжело упала на стол, и тот с треском двинулся в сторону. Прасковья вздрогнула.

– Во! – показал Василий Фомич на стол. – Натуральный! Вещественный! Леший его забей! Вот ведь какая закавыка! А кладбище это?!.. Там-то как? Кто там, дрын ему в гузло, снег чистит?

Василий Фомич вскочил, прокрутился вокруг себя посередине избы и нагнулся над испуганной Прасковьей.
– Мертвые мы мать! Мертвые! Смерть это всё… Она там, костлявая, на кладбище прибирается!

Сказав это, он ногой открыл дверь и размашистой, отчаянной походкой вышел во двор.
Прасковья жалостливо проводила мужа глазами.
Затем пододвинула стол к себе.
И вдруг посветлела, как будто поняла что то, и улыбнулась:
– Живые мы, Вась. Живые. А то не смерть, видать, прибирается… Любовь.

* * *
Вот такие дела… Спокойно уже так говорит: «Любовь».
Тут оно, конечно, все непросто. Любовь то была, али смерть… Тут, чтоб хорошенько вникнуть, надо сначала начать.
«Когда Василий Фомич помер, Прасковья уверена была, что и недели не протянет. Семьдесят лет вместе, шутка ли…

[divider]

Евгений Имиш
Москва

1 comment. Leave a Reply

Highslide for Wordpress Plugin