«В Орландо полиция арестовала мужчину,
который попытался задушить черного лебедя».
Из газет
Впервые я увидел этих грациозных птиц еще восьмилетним мальчишкой. Как-то из Сухуми отец повез меня в Новый Афон показать древний храм. Нас, человек двадцать, посадили на видавший виды старенький «Студебеккер» с брезентовым тентом, в кузове которого стояли привинченные садовые скамейки. Громыхая всеми своими внутренностями и подпрыгивая на каждом ухабе, машина привезла нас часа через два к подножию горы Афон, где и расположен Симоно-Кананитский монастырь, именуемый Ново-Афонским. Бегло осмотрев трапезную, кельи и прекрасные фрески на стенах, мы вышли к двум большим прудам, где плавали белые и черные лебеди.
Сопровождавший нас монах сказал, что это – души покинувших мир схимников. Не особенно понимая слова монаха, я заворожено смотрел на лебедей. Черные были крупнее белых и их ярко-красные клювы в белом обрамлении казались неестественными.
Это было удивительное зрелище. В каждом водоеме, не смешиваясь, грациозно попарно плавали величественные птицы. Казалось, они сейчас выпорхнут на берег и начнут танцевать, как в «Лебедином озере». Это видение меня долго не покидало. Уже будучи капитаном, проходя мимо золотых куполов Ново-Афонского монастыря, предо мною вновь каждый раз возникала картинка с величавыми лебедями. Несколько раз позже мне еще довелось посетить этот храм. Туристы шли осматривать монастырь, а меня тянуло только к прудам. Как в детскую сказку. Наверное за прошедшие с первого посещения годы сменилось не одно поколение лебедей, но пруды были ухожены и птицы по-прежнему, как и раньше, попарно плавали.
После распада СССР и братоубийственной войны между Абхазией и Грузией, монастырь пришел в упадок, а лебеди исчезли. Как там сейчас, не знаю – скудные сведения противоречивы.
Но в памяти сохранилась другая «лебединая» история.
Летом 1943 года, когда молох войны перемалывал новые и новые жертвы, меня, тогда семнадцатилетнего юнгу, но уже с двухлетним военным опытом, флотская судьба забросила в маленький черноморский курортный городок Геленджик. Там формировался и готовился к высадке под Новороссийском ударный морской батальон. Основным костяком его были моряки из расформированных флотских соединений или с погибших кораблей, люди уже опытные, понюхавшие пороха, – минеры, торпедисты, комендоры, сигнальщики и другие флотские специалисты. Никто из нас никогда не был десантником и по хорошему нас должны были долго готовить в учебных отрядах, да еще тщательно отбирать по физическим кондициям. Но война диктовала свои условия…
Жили мы в сорокаместных брезентовых палатках. Рядом была школа, в которой разместилась медсанчасть, штабные комнаты и столовая, где нас кормили. Между палатками и школой был крохотный садик, а в нем – маленький прудик, обрамленный булыжником. На берегу поставили несколько скамеек и назвали это курительным залом. Но подготовка к десантированию шла полным ходом и времени на перекуры практически ни у кого не было. Так только, пред сном…
Однажды на рассвете мы проснулись от каких-то трубных звуков. В палатку забежал дневальный и сообщил, что на пруд сели две большие птицы. Мы, зевая, пошли посмотреть. Это были два черных лебедя, такие знакомые мне с детства.
С этого дн никто больше окурков в пруд не бросал. Даже не поленились притащить в курилку огромное ведро. Помкомвзвода Соловейчик вооружился огромным сачком и очистил пруд от окурков и веток, выстелил маленькую нишу соломой. Стали подкармливать лебедей, но из рук они ничего не брали, а вылавливали из воды только крошки хлеба или зерна.
Матросы зачарованно глядели на лебедей, даже разговоры стихали, когда птицы подплывали к берегу. Нарекли их почему-то Саней и Маней, имена ни к чему не обязывающие, а все-таки чем-то схожие между собой, может, в этом выражалась наше восхищение их неразлучностью?
Я хоть и не курил и по флотской традиции, вместо курева получал маленькую плитку шоколада, всегда участвовал в вечерней травле в курилке у пруда. Однажды вечером я рассказал десантникам про свою первую встречу с черными лебедями, про Ново-Афонский монастырь и души лебедей.
На другой вечер ( «Давай, одессит, еще что-нибудь про лебедей!») я пересказал либретто балета «Лебединное озеро». Вокруг наступила непривычная тишина. Даже стоящий рядом Соловейчик, слушал, по-детски разинув рот, и забыл объявить «отбой». Все молча разошлись по своим койкам и каждый думал свою думу.
Но в семье не без урода. Однажды в наш взвод прибыло пополнение из двух матросов, вернее двух бывших курсантов. Как рассказал, вездесущий помкомвзвода Соловейчик, их отчислили из Каспийского училища, за «тупые мозги», что в переводе означало за систематическую неуспеваемость. Что они «тупые» мы убедились сразу. Ни одной флотской шутки, которые знает каждый «салага», они не понимали. Им сразу прилепили прозвища «Монгол» и «Битюг». Первому – за совершенно плоское лицо с маленькими глазками, а второму – за манеру втягивать голову в плечи и смотреть исподлобья.
Оба рослые, плотного телосложения, но уж очень медлительные. На учениях старшина бил их лопаткой по заду и требовал «глубже вгрызаться в землю», но они упрямо застревали под первым рядом колючей проволоки.
Как-то вечером старшина им сказал: «Учтите, если вам прострелят задницу – попадете под трибунал».
Они долго лупали глазами и не могли понять, за что.
Тут в разговор вмешались остряки и начали популярно объяснять, когда можно показывать зад врагу, а когда это карается законом.
Прошло несколько дней. И вдруг однажды, далеко за полночь, прибежал дневальный с криком: «Хлопцы! Битюг с Монголом в каптёрке Маньку жрут!» Все выбежали из палатки. На столе каптёрке стояла бутылка с мутной жидкостью, кусок хлеба и обглоданные лебединые ножки. Как они умудрились незаметно выловить и убить птицу, – непонятно…
Били их страшно, и обоих сразу, и по одному, пока на шум не ворвался старшина с пистолетом в руке и не остановил самосуд.
Окровавленных Монгола и Битюга посадили на скамейку.
– А ну, братва, успокоились! – крикнул старшина и, спрятав пистолет за пояс, разлил остатки самогона в две кружки. – Допейте свою сивуху, а нет, – залью нахально, – сказал он и дал кружки в руки Битюгу и Монголу. – А этим закусите! – и сунул им под нос огромный кулак. – А теперь вы, два придурка, запомните: вас никто не трогал, вы нажрались и подрались между собой. Если вякнете не так, из первого боя не выйдете. А теперь всем разойтись! – и, старшина, поплевав на пальцы, погасил фитиль лампы.
Утром пришел особист и стал опрашивать десантников. Но все упрямо твердили одно и то же: не видели, не знаем, не слышали.
Чего там особист записал в свою тетрадку – одному Богу известно, но вечером Битюга и Монгола уже в палатке не было – их койки опустели. Слухи об их судьбе были разные: то ли в штрафбат, то ли в хозроту. Если в штрафбат – то их «лебединая песня» точно была спета.
А через день, поздним вечером, в гроте обнаружили мертвого черного лебедя Саньку. Он лежал, распластав крылья, с вытянутой вперед шеей. В курилке стояла гробовая тишина, только Соловейчик, громко матерясь, вытащил из грота тело птицы и пошел куда-то закапывать…
В первых числах дождливого ветреного сентября нас погрузили на баржи и катера и мы отправились навстречу своей судьбе на Малую землю. За кормой остался Геленджик, а с ним печальная, как и воспоминания о войне, история с черными лебедями.
[divider]
Mиxaил Лaндeр
кaпитaн дaльнeгo плaвaния
Maйaми
Лaурeaт прeмии журнaлa «Флoридa» 2003 г.
2 comments. Leave a Reply