TOP

Два Рассказа

Дмитрий Ермаков

 

Бывший

Седой столбик пепла – кто-то оставил в пепельнице прикуренную сигарету, и она дотаяла сама по себе. Фильтр белый, значит, какие-то «лeгкие» сигареты… Вот тоже обман – все знают, что отрава. Какая же может быть лeгкая отрава?.. А за соседним столиком чего-то о куреве говорят. «Табак это роскошь! И мы можем себе эту роскошь позволить!» – вещает краснощекий толстяк. Врет. А вернее – шутит. Всё шуточки у него. Анекдоты. Всё время анекдоты. Начитается на последних страницах газет – и всё анекдоты, анекдоты. Врет. Создает впечатление легкой жизни, своего в доску парня… Он недавний пенсионер, этот толстяк. Работал, кажется, снабженцем на какой-то автобазе. Так вот всё с анекдотцами, видно, и работал. Может, снабженцу таким и надо быть… А впрочем, что мне до него. Он бывший снабженец, я – бывший мастер спорта, игрок местной футбольной команды. Меня не выгнали из команды, сам ушел. Просто – уходил долго и неуверенно, как и играл в последнее время. Сам себе стал не интересен, как футболист, что уж про других говорить… Все меня здесь знают, сперва-то всё лезли с разговорами о футболе, думали – денег у меня много. А денег у меня мало. И я терпеть не могу разговоры о футболе. Поэтому – пью обычно один, никто уже ко мне не лезет…
А здесь все бывшие: военные, учителя, милиционеры… Создают видимость нынешней жизни, заполняют пустоту, напрягают пространство.
Вон те вернулись с проигранного моей командой матча. Все почти бывшие офицеры. Кричат, переживают… Господи! Страна полна беспризорных детей, а они о футболе… Да, это я так думаю, бывший футболист. И не совсем же они дураки – да совсем не дураки! – чтобы не понимать, что никогда наша команда не уйдет из второй лиги в первую. Зачем? Зарплаты мужикам платят, на сборы за границу ездят… Всё! Ничего больше не надо! Спорт – уже давно большой обман. Какой «здоровый образ жизни», какое «спортивное благородство»… Бросьте вы… Для здоровья нужна физкультура. Для престижа страны – тоже не спортивные победы, а что-то другое. Вернее – можно и спортивные победы, но чтоб и другое было. Но разве спорт самая страшная ложь?.. А разве может быть ложь не страшная? Ложь – зло. А зло, маленькое ли, большое – по главному-то счету, без разницы. А мы всю жизнь врем. Соблюдаем условности, создаем видимость честной жизни. А сами давно уже – бывшие честные.
А они кричат, спорят о футболе… А ведь служили. Не работали – служили. О! Это совсем разные понятия…
А вон тот тоже служил, в церкви, дьяконом. А теперь здесь… Да не сужу я его! Чего судить-то, был бы сам лучше… Бывшие!
Вон поэт неудачник. Всё плачется, что не принимают в союз писательский. Стихи читает. Иногда хорошие. Вчера пил он с каким-то бородатым, наверное, писателем. Тот его чего-то убеждал, мол, хватит пить, пиши, работай, пропадешь ведь. А этот, поэт: «Вы живите, а я уж…», – рукой махнул. Врет. Хочет в союз, но играет роль непризнанного гения, и доиграется, правда ведь скоро помрет…
Продавщица, бывшая красавица-официантка из ресторана, что над этой забегаловкой этажом выше, а теперь – наглая, недоливающая, недодающая сдачу, горластая баба. А дома у нее, наверное, муж – бывший нормальный мужик, а теперь пьяница и лежебока.
Бывший обкомовец грозит ей: «Опять недоливаешь! Я сигнализирую!» Кому нужны твои сигналы, кому ты сам нужен… Бывший. Страну уж просигнализировали…
Дружок у меня есть, тоже бывший спортсмен – не пьет, не курит, по утрам бегает, в парилку ходит. Помереть боится. Врет себе, что всё такой же, как в молодые годы, что всё хорошо у него. С сердцем, с почками, может, и хорошо. А с душой-то? У меня вот болит. А он делает вид, что и душа не болит.
Все тут бывшие. Бывшие дети. Ведь в детстве, играя в футбол я не врал… В детстве – всё честно…
И все мы будущие. Покойники. Страшно, а умирать придется. Не испугаться бы хоть сильно…
Не старый еще, крепкий мужик, сидел перед двумя пустыми и одной полной кружкой пива…

 
 
 

Боря

Среди нас, мальчишек, было тогда увлечение деревянными ружьями с нехитрым приспособлением для стрельбы: гвоздь, алюминиевая проволока и тонкая резинка «венгерка». Стреляли эти ружья «пульками» – кусочками алюминиевой проволоки, сложенными пополам.
Игры с этими ружьями были увлекательны и опасны. Это вам не беготня по двору с криком «тра-та-та». Выстрел такого ружья бесшумен, но припекает пулькой – будь здоров, тут уж не поспоришь, что, мол, «не попал»… К счастью, ни разу никому не попало пулькой в глаз.
В тот день я и мастерил в сарайке ружьицо. Нашел доску, нарисовал на ней контур будущего оружия, опилил лишнее и дальше работал молотком и стамеской. От усердия даже кончик языка высунул… И услышал за спиной:
– Ну-ка, Юрка, покажи.
У открытой двери стоял сосед дядя Боря. От неожиданности я растерялся, мне стало стыдно своей неумелости. Он глянул на дело моих рук, хмыкнул и сказал:
– Подожди-ка., – и ушел в свою сарайку.
Он жил один в нашем деревянном двухэтажном доме в комнатухе на первом этаже. Наверное, где-то и как-то работал, не больше пятидесяти было ему. И всегда был навеселе.
И сегодня от него, как всегда, неприятно кисло пахло перегаром.
Вскоре он вернулся с легким топориком. Он взял мою заготовку ружья. Топорик и доска заплясали в его руках. Легкие щепочки и стружка летели из-под бритвенно острого лезвия.
Красота его движений завораживала. Пожалуй, впервые в жизни я понял эту красоту – красоту мастерства.
Заканчивая работу, он уже действовал топором, как ножом. Самым кончиком лезвия, доводя, заглаживая края, а мне уже не терпелось взять в руки то чудо, которое он сотворил…
Даже не хотелось делать на этом ружье спусковой механизм. Хотелось гладить игрушку, вскидывать к плечу. Но уже собирались во дворе мои приятели, и я, все же стараясь не торопиться, пробил оружие в нужном месте гвоздем, выгнул из проволоки спусковой крючок, натянул «венгерку». И сразу же попробовал выстрелить в мишень, нарисованную на куске картона, прибитого к стене. Пулька застряла в середине мишени, пробив картон.
Некоторые ребята искренне восхищались моим новым ружьем, некоторые делали вид, что ничего особенного не случилось – ружье, мол, как ружье… Но я знал, и все знали, что сегодня мое ружье лучшее. И я был счастлив и горд.
Мы бегали по дворам, между сараек и поленниц до темноты…
Когда уже шли домой, Сашка Арапов сказал:
– Давай меняться, – и протянул свое ружье. Тоже хорошее, красиво украшенное желтыми гвоздиками, которыми околачивают двери.
Я отрицательно мотнул головой.
Сашка усмехнулся, оглянулся по сторонам.
Мы были в темном углу двора, никого рядом не было. Выхватил из моих рук ружье (а был он на два года старше, в восьмом уже классе учился) и об колено обломил ствол.
– Вот тебе ружье.
Я даже не понял сперва, я не верил, что можно вот так просто взять и сломать мое ружье, мое прекрасное ружье, самое лучшее.
Сашка убежал. А я рыдал беззвучно. Я бросил обломки под забор в крапиву и побрел домой.
– А-а, Юрка, всех немцев убил?
Боря был пьян. Он хотел, видимо, погладить меня по голове. Я откинул его руку так резко, что он сильно качнулся, и упал бы, если б не уперся в забор.
И вот это несоответствие поразило меня тогда: Боря – мастер, волшебник прямо, и Боря пьяный, отвратительный; все восхищались ружьем, и вот так запросто Саня Арапов взял и сломал его…
И, главное, в себе, в себе я чувствовал какое-то несоответствие, что-то надломилось и во мне. Потому и оттолкнул Борю и на мать дома огрызнулся…
Через несколько дней я узнал, что Боря умер. Я не видел, как его увозили, был ли кто на похоронах, к нему и к живому-то никто не ходил. Не стало человека и всё.
Лет через десять сгинул где-то в лагерях и Саня Арапов. И дом, в котором мы жили – снесён, и соседние дома и сарайки сожжены и снесены. Другая там жизнь теперь – девятиэтажная, асфальтовая.
И никто уже, кроме меня, не вспомнит ни Борю, ни Саню Арапова, ни то деревянное ружьишко.

[divider]

Дмитрий Ермаков
Вологда

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin