TOP

Две сестры идут купаться

Любовь Баринова

 

картина (роспись по шелку) художника Евгении Павловой, Нью-Джерси.Тропинкой этой пользовались редко, она начиналась сразу за домом, в котором жили сестры, вела по краю оврага(его удерживали корни осин, орешника, рябины), затем резко спускалась вниз, петляла по лугу, обходя болотца, и близ озера раздваивалась: одна ее часть соединялась со старой разбитой дорогой и уходила в лес, другая приводила к озеру, к небольшой проплешине меж непроходимых кустов… В этом райском уголочке, как называли его сестры, трава была мягкой, невысокой, у самого берега росла ива, под тенью которой можно было спрятаться в жаркий день.
Июльский день клонился к вечеру. Раскалившееся солнце остывало медленно, припекая затылки идущих друг за другом сестер. Впереди шла Софья Андреевна, маленькая сухая старушка в ситцевом платье. Ее седые короткие волосы топорщились и светились на солнце, тонкие губы на морщинистом лице были привычно поджаты; голубые, холодноватые глаза зорко глядели вперед. В правой руке Софья Андреевна несла пакет с полотенцами, бутылкой шампуня и двумя мочалками.
За сестрой, чуть отстав, шла Татьяна Андреевна. Вышитая блуза мягко очерчивала ее большую полную грудь, длинная широкая юбка доходила до разношенных туфель и надежно защищала ноги от цеплявшейся травы; седые, аккуратно уложенные волосы прикрывала соломенная шляпа. Изредка Татьяна Андреевна останавливалась, чтобы передохнуть, и задумчиво глядела на опускающееся все ниже солнце.

Когда до «райского местечка» осталось метров десять, Софья Андреевна вдруг остановилась, прислушалась, лицо ее помрачнело.
– Кажись, там кто-то есть, – произнесла она хрипловатым, низким голосом. – Как чувствовала давеча, не хотела идти.
Обе старушки замерли, прислушались. Однако, кроме привычной летней трескотни кузнечиков да легкого шуршания травы, волнуемой ветерком, ничего не было слышно. Они прошли еще немного вперед, и вот уже в появившемся просвете сверкнула гладь озера, глаза сестер заслезились от нестерпимого света. На солнечной половине пляжа сушилась лодка. Осторожно выглянув из-за кустов, старушки обнаружили под ивой парня и девушку, занимающихся любовью.
Сестры, не сговариваясь, отпрянули и спешно пошли назад по тропинке. Солнце теперь било им в глаза. Лицо и полная шея Татьяны Андреевны горели от смущения, как у пятнадцатилетней девчонки; от быстрой ходьбы она скоро устала, запыхалась.
– Погоди, Софья. Сил нет никаких.
Софья Андреевна обернулась, но не остановилась, взгляд ее был злым, страшным, сжатых губ почти не было видно.
– Есть тут еще одно место, – процедила она сквозь желтоватые, мелкие зубы и пошла еще быстрее.

Место, куда привела сестру Софья Андреевна, представляло собой открытый, без намека на тень, глинистый участок, под небольшим уклоном спускавшийся к воде. Наверху глина была сухая, утоптанная, а к воде шла скользкая жижа, испещренная следами ног, в особенно глубоких следах поблескивала вода. Метра на четыре в озеро выдавался деревянный мостик. Справа и слева вдоль берега тянулись заросли камыша.
– Хоть здесь никого, – буркнула Софья Андреевна. Она скинула тапки, один из, них, перевернувшись, скатился вниз. Взглянув на него, старушка только фыркнула, сняла халат и бросила его на землю. Осторожно, стараясь не соскользнуть, она направилась к мостику, произнося вслух отборные ругательства в адрес бесстыдной парочки. На старушке был раздельный купальник, синий, в причудливых синих полосах, скорее прикрывавший, чем поддерживающий обвислые груди и ягодицы. Тень от нескладной, с выпирающими костями, фигуры двинулась вслед за хозяйкой по красноватой глине, скользнула по кустам, камышам, по Татьяне Андреевне, усевшейся сразу, как пришли, на корягу и теперь отдувавшейся, вытиравшей короткими ручками пот с лица.
Взойдя на мостик, Софья Андреевна замерла на минуту, перекрестилась и шагнула вниз, раздался всплеск воды, мост покрылся брызгами, старушка тут же вынырнула, вскрикнула:
– Холодная, черт! – и поплыла вперед, резко раздвигая руки в стороны.
Проплыв метров десять, она развернулась. Движения ее стали легче, спокойнее. Плавала она ловко.
–Давай залазь! – крикнула она сестре – Ну их всех к чертям!
Татьяна Андреевна, в напряжении вглядывавшаяся в лицо Софьи Андреевны, вдруг заулыбалась, засветилась вся, засуетилась, махнула сестре рукой. Поднявшись, принялась раздеваться. Без одежды, в одном купальнике, она оказалась еще полнее и моложе. Кожа ее была совсем белой, на шее краснел расчесанный укус слепня. Прежде чем спуститься к воде, Татьяна Андреевна подобрала тапок, брошенный сестрой, поставила его рядом со вторым, привычным движением сложила аккуратно ее халат.
Перемещая то на одну, то на другую ногу вес большого тела, Татьяна Андреевна заспешила к озеру, но, пройдя несколько шагов, упала, вскинув руки, пискнула, крякнула, и к воде под собственный переливчатый смех съехала на попе. Поднявшись, она едва удержала ноги в вязкой глине. В воду она входила медленно, терпеливо привыкала к ней, а затем с удовольствием, детским восторгом долго купалась, брызгалась, копошилась возле берега (плавать Татьяна Андреевна не умела).
Софья Андреевна успела уже вымыть голову, натереть губкой тело, сполоснуться и устроиться на мостике под вечерним солнцем. Бутылка шампуня и мочалка обсыхали рядом на краю мостика, облачка мыльной пены, переливаясь на солнце, медленно уплывали к камышам. Софья Андреевна совершено успокоилась, с усмешкой поглядывала на возню сестры. Мимо проплыла серебристая плотвичка. Софья Андреевна лениво сообщила об этом сестре. Та поспешила к мостику, но только замутила воду. Она забралась на мостик, намочив его весь, и уселась рядом с сестрой,.
– Я сейчас все вспоминала, Софья, – произнесла она, отжимая волосы, – как ты в детстве переносила меня на закукорках на тот берег. Помнишь реку недалеко от нашего дома? Как сейчас вижу: ты ступаешь в нее, а я, обвив тебя за шею, замираю от ужаса и восторга, вода обжигает холодом, мы погружаемся все глубже…я зажмуриваюсь от страха… секунда, другая, третья … и вдруг вода начинает спадать, я открываю глаза и вижу приближающийся берег с горячим желтым песком, счастьем… Самое ужасное, что я совсем, ты понимаешь, с о в с е м не изменилась за эти годы. А скоро помирать. Софья, я, наверное, упустила что-то важное?
Зазвеневший телефон заставил Татьяну Андреевну вздрогнуть. Она с трудом подняла большое тело, заметалась, поспешила к одежде, оставленной на берегу.
– Да? Здравствуй, милая. Помаленьку. Ничего… нет, нет – все хорошо. А как Ирочка? Ветрянка? Да, у тебя была, в четыре года, над бровью след как раз от нее. Ты пришла с горки, как сейчас помню…Что? Аспирин нельзя давать, да. А Виктор?

– Это дочь, – точно оправдываясь, сказала Татьяна Андреевна, когда запыхавшаяся, счастливая вернулась обратно. – У внучки ветрянка. Ну да, дай бог, все обойдется.
– И что было так орать?– буркнула Софья Андреевна.
– Всегда звонит в это время, я потому и телефон взяла. Беспокоится обо мне, – с гордостью произнесла Татьяна Андреевна
– Однако жить к себе не приглашает? – не сводя глаз с воды , отрывисто бросила Софья Андреевна.
Татьяна Андреевна вспыхнула
– Если я тебе мешаю – скажи. Я тут же уеду.
– Неужели? И куда же, скажи на милость? А, куда ты поедешь? – небольшими злыми глазками Софья Андреевна буравила сестру. – Некуда тебе деваться. Помрешь тут, в этих болотах, как и я. Вместе на кладбище ляжем. Чего ты ревешь? Уж столько лет тебе, а до сих пор чуть тронь – слезы. Будь моя воля, – помолчав, добавила она, – я померла бы прямо сейчас. Все расписано, любому дураку понятно, что ждет. Али молодеть буду, здороветь? А? Али муж, не появившийся за всю жизнь, явится, детей нарожаю? А? Что? – она глухо, зло рассмеялась. Потом вдруг поднялась, подошла к мостику и прыгнула в воду.
Наступила тишина. Вечернее солнце опускалось все ниже, его лучи тщательно вылизывали листья камышей, переливались на крылышках жучков, синих стрекоз, летавших над берегом, опускались к воде, вызывая блики, дрожавшие на глинистом берегу; скользили по полным белым ногам Татьяны Андреевны, крупной груди, мягкой шее, медлили на одрябшем подбородке, изучали каждую морщинку на круглом лице, ласкали веки крепко зажмуренных глаз, и, забираясь по выпуклому лбу, путались в седых, мокрых волосах.
Гладь озера долго, страшно долго оставалась ровной, тихой. Потом раздался плеск. Софья Андреевна шумно вынырнула, отдышалась, легла на спину, раскинув руки и ноги, и принялась покачиваться на воде. Татьяна Андреевна, не открывая глаз, запела, сначала тихо, потом все громче. Голос, несмотря на старческие переливы, оставался сильным, каким был много лет назад. Она пела народную песню. В песне говорилось про любовь обманутой девушки, про ее скорбь, обиду, но звучала песня нежно и была полна божественного трепета перед жизнью.

В оформлении использована картина (роспись по шелку) художника Евгении Павловой, Нью-Джерси.

[divider]

Любовь Баринова
Москва

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin