Как все нормальные мужики механизатор колхоза «Путь в никуда» Банан Кошкин в пятницу вечером позволил себе расслабиться. Если быть до конца честным, выпивал он ежедневно, но пятница – это святое. В этот день в деревне пьяный люд преобладал над трезвым. На шествующего ровно смотрели с бОльшим укором, чем на человека под градусом, считая, что он купился на сомнительную установку, культивируемую нездоровой частью общества.
Выйдя из дверей рюмочной «Второе дыхание», Кошкин поглядел на небо, поднял воротник и плотнее запахнул фуфайку. Позади порога остались его коллеги по цеху. Увы, при всем желании продолжить праздник души, это было невозможно. Денежные средства кончились, а лимит его долга у буфетчицы иссяк. Наливать «под запиши» еще, она категорически отказалась. Пришлось усмирить гордыню, встать из-за стола и откланяться. Обижаться на «хозяйку», как ласково называл трудовой народ тридцатилетнюю обладательницу выдающегося бюста, было не принято. От ее решений зависело так много, что проведи колхоз хоть раз честные выборы, кандидатура этой великолепной селянки набрала бы наиболее высокий процент. Еще одним немаловажным аспектом, помимо авторитета, являлся внешний вид. Банан Кошкин и раньше считавший, что женщины с маленькой грудью не умеют вкусно готовить, но, наоборот, пышнотелые – ого-го! – нашел подтверждение своим наблюдениям здесь, во «Втором дыхании». Потребляя пищу, прошедшую через руки буфетчицы, он чувствовал, как его плоть возгорается огнем вожделения.
Домой совершенно не хотелось. Там его ждала всем недовольная жена и двое не похожих на него детей, которые, к тому же, бессовестно подчищали карманы отца. Уютно притулившись на шее родителей, половозрелые недоросли активно бражничали, и почти не скрывали, что ждут, когда мать с отцом освободят им дом. Всегда рада хозяину была только трехлапая псина по кличке Собака.
Решив срезать путь, Банан Кошкин перешагнул через плетеный ивовый забор высотой чуть выше колена и направился к своему дому прямиком, через луг, примыкающий к лесу. Посреди поляны, прямо по курсу, чернел остов трактора «Сталинец». Погрузившись на половину в грунт, некогда незаменимый помощник крестьян стоял здесь уже двадцать лет. Именно двадцать – день в день! Кому, как не Кошкину было об этом знать с достоверной точностью. Двадцать лет назад, в далеком 1940 году, он, тогда еще пятнадцатилетний юноша с яркими хрустальными глазами в пышных ресницах, впервые попробовал алкоголь.
Этот луг был непроходимой топью, и по инициативе председателя взялись осуществить комплекс мелиоративных мероприятий. Приехавшая из города бригада принялась за выполнение поставленной задачи, уповая на исконно русское, а точнее старославянское слово «авось». В первый же день работяги умудрилась утопить в вязкой трясине стоящий у них на балансе гусеничный монстр. Попытавшись выдернуть тросами погибающую технику, борцы с болотами преуспели только в том, что порвали лебедку, оторвали буксировочное ухо и прокляли местный климат. Мелиораторы загрузились в автобус и скрылись в неизвестном направлении. «За помощью», – лаконично пояснили они.
Деревня, не избалованная яркими событиями, гуляла неделю. Из соседних поселков приезжали желающие поглазеть на то, как природа победила прогресс. Рядом с полем накрыли стол, гармонист развернул меха, а балалаечник ударил по струнам.
Спустя неделю явилась машина, из которой вышли двое: человек в шляпе и механизатор, загнавший трактор в грязь. Начальник угрюмо изучил ситуацию. Из его рта, стянутого временем, как табачный кисет, не прозвучало ни звука. Выслушав виновника сложившейся ситуации, делающего при объяснении челночные движения руками, вверх-вниз и по горизонтали от себя и обратно, начальник развернулся, сел в автомобиль и, подняв столб пыли, исчез.
Минул еще месяц. Появился фургон с надписью «Техпомощь» и тягач, доставивший передвижной кран. Крановщик, рассеянно глядя то под ноги, то в осеннее небо, походил по поляне, и, вернувшись, доложил: «Утону. Надо ждать, когда подсохнет».
В тот год зима была настолько затяжной, что, казалось, весна не наступит никогда. В апреле еще лежал снег. Когда он сошел, трактор утонул еще глубже. Размякший от влаги грунт всосал его в себя по самую кабину. Приехавшие в середине лета мелиораторы констатировали смерть техники. Дети и, безусловно, взрослые, как обычно списывающие всё на шалости чад, обглодали агрегат до такой степени, что спасать было уже нечего. В двигателе уцелела лишь поршневая, которую не смогли унести, и радиатор, пробитый в нескольких местах отверткой, видимо, от злости, за то, что его не удалось снять.
А вот поляна удивительным образом преобразилась. Словно видя приложенные титанические усилия, влага ушла и вокруг трактора после каждого нового скашивания стала подниматься сочная, наполненная клетчаткой отава.
Увлекшись воспоминаниями, Банан Кошкин приблизился к трактору. Памятник человеческому бессилию пытливо изучал его пустыми глазницами выбитых стекол. Мягкую, податливую траву колыхал ночной ветерок. Тонко звенели комары.
«Двадцать лет, – крутилось в голове. – Двадцать лет шел я вместе с алкоголем по дороге жизни. Что не вспомни из веселого, всегда рядом был он – продукт сбраживания и перегонки. Грустное, – опять он. Из-за зеленого змия меня признали непригодным к партийной деятельности и навечно отнесли в список бесперспективных. Из-за спиртного вернулся с фронта без наград и с девственно чистыми погонами, так как всю мою удаль списывали на затмение сознания. Из-за него же пришлось жениться на этой, в общем-то случайной женщине, с которой поутру нашел на сеновале будущий тесть, держащий в руках вилы. Спиртное никогда не имело тусклых красок, только яркие. Вся жизнь, если ее представить, как череду эпизодов, напоминала мелькающие кадры пленки. Чем быстрее прокручиваешь ручку, тем более смазанный, но более насыщенный шлейф. Двадцать лет! Да ведь это настоящий Юбилей! На дворе 1960 год, за спиной полная приключений жизнь, а он по-прежнему весел и полон сил».
Обойдя похожего на выброшенного стихией на берег морского чудовища, с которого птицы съели мягкие ткани, Кошкин плюнул на руки и вытер их о штаны. Удивляясь самому себе, мужик вцепился в ржавые ребра металлического монстра и полез на крышу. Зачем он это делал, он и сам не понимал. Просто захотелось и всё. Из-под пальцев в глаза сыпалась старая краска. Язык прилип к нёбу. Ищущие опору ноги, обутые в разношенные кирзовые сапоги с сетью трещин, беспомощно скребли кожу трактора. Со стороны казалось, что препятствие преодолевает не рядовой механизатор, пивший полдня самогонку, а, как минимум, вышколенный агент спецподразделения «Слепые коты».
Оказавшись на самой высокой точке, Банан Кошкин разогнулся и, разведя в стороны руки, что есть силы, закричал. Какие слова извергались из него и к кому он обращался, Кошкин впоследствии вспомнить не смог. Правая нога, предательским образом потерявшая сцепление с мокрой поверхностью, поехала в сторону и подсекла левую. На такой поворот событий изрядно выпивший человек никак не рассчитывал. Взмахнув театрально руками, он потерял равновесие и рухнул вниз. Из того немногого, что осталось в памяти, был первый удар головой о стойку крыши и второй – о вертикально торчащую трубу.
Очнулся Банан далеко за полночь. Свежий ветер резвился, поигрывая остатками волос. В глазах дрожала красная рябь, хотелось пить. Рядом сидела трехлапая псина по кличке Собака. У нее на шее болтался кусок оборванной цепи. Приподняв верхнюю часть тела, Кошкин осторожно потрогал голову, плечи и руки.
– Хозяин, завязывал бы ты со спиртным. Так ведь и покалечиться недолго, – низким, с хрипотцой голосом произнесла собака.
Банан Кошкин перестал себя ощупывать и оглянулся по сторонам, пытаясь определить источник звука.
– Да я это, я, – успокоила, насколько смогла, псина. – Давно с тобой поговорить хотела, да всё как-то не решалась. Не мне, конечно, тебя учить, ты ведь меня кормишь, но, посмотри, на кого ты стал похож? Еще не так давно тебя не страшили трудности. Ты мог упасть с любой высоты, перевернуться в воздухе, приземлиться на все четыре лапы, отряхнуться и пойти дальше. А сейчас? Налакался, полез на трактор, свалился с него, самым комичным образом. Стыдоба одна.
В бога Кошкин не верил, но тут, мысленно отмахнувшись от ужаса церковного проклятия, лежащего на душе-отступнице всех пьяниц, впервые после свадьбы размашисто перекрестился.
– Ты что, бессмертный? – Собака в сердцах вздохнула. – Если ежедневно пить спиртное и спать на земле, через несколько лет тебя отнесут на погост, а меня твоя жена выгонит на улицу. Ладно, чего из пустого в порожнее переливать? Пойдем домой.
Находясь в полуобморочном состоянии, Банан Кошкин встал сначала на четвереньки, а затем окончательно поднялся на ноги, энергично перебирая руками по ржавому остову.
– Возьми меня за цепь. Я тебя поведу, – сказала собака Собака.
Плетясь позади псины, Кошкин пытался понять, что из произошедшего является реальностью, а что галлюцинациями. Собака в его доме жила уже лет десять-двенадцать. Раньше с нее слова было не вытянуть. Обычное рядовое животное, не глупее, не умнее остальных своих сородичей. Приносила палку, подавала лапу, выполняла прочие нехитрые команды. Как такое может быть? Если она умела говорить, то почему молчала? А может, просто накипело? У него тоже порой так случается. Копится, копится, затем всё вспомнится, одномоментным куском спрессуется, сплюснется, да и выплеснется наружу. Наверное, действительно, накипело.
Войдя во двор, Кошкин привязал свою спутницу около будки, потрепал ее по холке и сделал попытку просочиться, стараясь не шуметь, в дом. Не вышло. Умудрившись перевернуть в прихожей пустое ведро, Банан был встречен своей второй половиной. В отличие от сочной буфетчицы, жена имела фигуру «с точностью до наоборот». Казалось, еще день, она высохнет окончательно и сморщится, как сушеная груша. Впрочем, сама она считала, что страдания жизни с Бананом украсили ее. Вскоре после свадьбы, она стала худой, лишние килограммы растаяли, как снег. Но Кошкину это не нравилось. Ложась с ней в койку, с годами превратившуюся из ложа для сексуальных утех в место конфиденциальных переговоров, он всё чаще представлял рядом хозяйку рюмочной, большую и очень красивую. С грудью, пахнущей спелой грушей. Последнее было его сексуальной фантазией, но Кошкину непременно хотелось, чтоб это было именно так. Не яблоком, не клубникой, а только грушей.
– Опять набрался?
– Пятница. Имею право, – сухо отрезал Банан и упал на диван, задрав на спинку ноги.
– Животное ты, – непривычно быстро закончила беседу жена и вернулась на кровать.
«Странно всё это, – роились в голове Кошкина мысли. – Юбилей, о котором никто не помнит, говорящая собака, спокойная жена. Очень странно».
Утром, поднеся свое непроницаемое лицо к зеркалу, Банан решил, что лучшее, что можно сейчас сделать, это дойти до «Второго дыхания». Сунув ноги в сапоги, он вынул из заначки сторублевку, с ловкостью шулера скрутил ее в трубочку и засунул в надпоротый шов рукава.
Появившаяся, как из-под земли жена, молча подошла, и проверила карманы. Выложив их содержимое на полочку около зеркала, а затем, запихнув всё назад, она устало посмотрела на мужа.
– Да нет ничего, – с удрученным видом, произнес Кошкин.
– Если нет, тогда куда собрался?
– Пойду, помогу мужикам. Мы еще вчера договаривались. У столовой дрова привезли, бригадир просил сегодня всем прийти на часок, перекидать их в топочную, чтоб не по зиме потом руки морозить.
– Сказки венского леса, – отреагировала супружница.
Но, давно поняв, что удержать попавшего в алкогольную западню мужа дома невозможно, очередной раз махнула рукой.
В накуренном помещении «Второго дыхания» в столь ранний час было малолюдно. Владея в совершенстве командно-матерным языком, буфетчица объясняла высокому алкашу, что без денег делать ему тут нечего. Глядя на нее пустыми глазами, слушатель кивал, но от прилавка не отходил, крепко держась за него обеими руками. За столом рядом в одиночестве опохмелялся бригадир – балаганных дел мастер, внедряющий в коллектив людоедские установки руководства. Чуть в стороне, близ объеденного временем печного угла, в обществе пивных бокалов сидели друзья-комбайнеры Седых и Лысых.
Заказав пива и «мерзавчик» водки, Кошкин подсел к коллегам по растениеводческому цеху. Привычным движением он свернул крышку на пузырьке с водкой и уже собирался, по-хозяйски опрокинуть его в пересохшее горло, как понял, что пить спиртное больше не желает.
– Не хочу, – глядя на друзей пустым взором, доложил свое мироощущение Банан.
– Да, быть такого не может, – загоготали коллеги.
Кошкин отставил в сторону мерзавчик, взял в руку бокал с пивом, но спустя несколько секунд отодвинул и его.
– И пиво не хочу.
Веселью односельчан не было предела. Бригадир, слышавший диалог, утвердительно констатировал:
– Допился, дружок.
– Нет, – неожиданно смело для трезвого человека произнес Кошкин. – Я больше не пью.
Стоявший у прилавка похмельный бедолага, точно сомнамбула, подошел к Кошкину. Чего он хотел было понятно без слов. Банан взял со стола мерзавчик и протянул его страждущему.
– Во, дает! – выдохнули одновременно Седых и Лысых, ошеломленные благородным поступком.
– Это трактор меня исцелил, – с решимостью в глазах, пояснил Кошкин.
На этот раз Банана никто не высмеял. Возможно, решающую роль сыграла хозяйка, которая, пройдя широким шагом через центр помещения, села рядом. От женщины-мечты пахло прелой требухой и соленой рыбой.
«Конечно, не груша, но, как она ослепительно хороша», – подумал Кошкин, с трудом скрывая свои чувства.
Как будто речь шла о чем-то порочно-сомнительном, Банан, немного смущаясь, начал свой рассказ.
– Да быть такого не может, – первым засомневался бригадир.
– Гнидой буду, если вру – поклялся Банан, – хотите, пошли вместе.
Вскоре отряд исследователей двинулся в сторону луга. Несмотря на то, что все присутствующие знали местоположения трактора, первым шествовал Банан Кошкин, словно указывая перстом путь. Позади него, на правах старшего по званию, бодрым шагом маршировал бригадир. Буфетчица, осторожно ступая по уже натоптанным следам, слегка приподняв руками юбку, шла третьей. Глядя на ее мерно покачивающийся зад, толкая друг друга в бока и подмигивая, еле поспевали Седых и Лысых. Устало волоча ноги, замыкал колонну долговязый пьяница, которому поручили нести торбу с выпивкой и закуской, наскоро собранной хозяйкой заведения.
В воздухе, наполненном сыростью, уже слегка пахло осенью. Поток остатков солнечного света лился мягко, но совершенно не грел, напоминая о приближающихся вскоре холодах. Дойдя до трактора, все словно по команде, посмотрели на Банана.
– Ну, залез я, значит, наверх, – начал Кошкин.
– Нет уж, – перебил его бригадир.- Показывай, коль не врешь.
– Мне для примера нужен помощник. Я второй раз, падать, не намерен.
Наскоро посовещавшись, решили, что с Бананом на трактор полезет долговязый, так как он ни на спиртное, ни на закуску не скидывался.
– Бери рукой вот здесь, – указал напарнику первый шаг Кошкин, – и вот здесь. Подтягивайся. Да не виси ты, а тяни вверх. Подтолкните его, – обернулся к зрителям Банан.
Оказавшись на крыше, оба мужчины, разогнули изрядно изношенные суставы и поднялись в полный рост, взявшись за руки.
– Теперь кричи.
– Что? – повернул к своему гуру перекошенное страхом лицо, долговязый.
– Что в голову придет. Можно даже на зверином языке.
– У-у-у-у-у, – больше от страха, чем желая излечиться, завыл, стоящий рядом с Кошкиным, алкаш. Его отечное, цвета высохшей глины лицо напряглось, а губы вытянулись в трубочку. В этот момент он до безобразия стал схож со своим далеким предком низколобым пигмеем, который с копьем в руках и перьями в голове радостно встречал на пирсе корабль белолицых, доставивший разноцветные бусы. – У-у-у-у-у, – неслось над поляной. Влажный воздух, наполнивший прокуренные легкие сыростью, выходил наружу со свистом, легко и свободно.
Когда долговязый начал падать вниз, Банан едва сумел разжать вцепившиеся в его руку побелевшие от напряжения пальцы алкаша. Лететь вниз второй раз в планы «учителя» не входило. Глядя на то, как только что стоящий рядом с ним мужчина, с ювелирной точностью, стукнулся головой сначала о стойку крыши, а затем о трубу, Кошкин удовлетворенно кивнул.
Сгрудившись над приходящим в себя телом, односельчане, наполнили стакан водкой и поднесли к его губам.
– Не хочу, – едва уловив знакомый запах, произнесла жертва эксперимента и блаженно заулыбалась.
– Да не может этого быть! – крикнул бригадир и, кинув в сердцах на землю кепку, полез наверх. Полному сил мужчине помощь не потребовалась. Оказавшись моментально рядом с Кошкиным на самой высокой точке поляны, он поднял вверх раскормленное лицо и что есть силы закричал:
– Всё это бред! Пил, пью и буду пить!
Несмотря на то, что от него веяло основательно прожитой и обдуманной жизнью, а в словах не было столько боли, сколько в вопле его предшественника, трюк удался. Поскользнувшись, грузное тело, звучно ударившись сначала о крышу, а затем о трубу, свалилось в траву.
Когда к нему со стаканом в руке подошли Седых и Лысых, бригадир лежал на спине. Его глаза цвета желтых лошадиных зубов, кокетливо называемых его женой песочно-карими, неотрывно следили за низко проплывающими облаками. Глянув на граненую тару, вместившую в себя самую старую валюту Руси, он молча покачал отрицательно головой.
Буфетчица была поднята на крышу трактора с помощью окружающих ее джентльменов. А сверху за руку ее тянул Кошкин. Смешная и трогательная одновременно, хозяйка «Второго дыхания» успела произнести самую большую речь в своей жизни. Активно жестикулируя, она поведала миру, о сокровенном. О том, о чем просила только в одиночестве, стоя на коленях перед лампадками. Всё время пока полнотелая дама поднимала и опускала руки, присутствующие молчали и неотрывно смотрели на ее готично подрыгивающую грудь. Развивающаяся на ветру юбка, напоминала флаг, поднятый на грот-мачте пиратского судна. Дальше всё было по наработанной схеме: голова-крыша, голова-труба.
Седых и Лысых полезли на трактор вдвоем. Напоминающие в обычной жизни пару комиков, на этот раз друзья были на редкость сосредоточены. Деловито поприветствовав Банана рукопожатием, они, одновременно нахмурив лбы, отрешились от мира, пытаясь вселить в себя веру, которой никогда не было, и сиганули вниз.
Приготовленную хозяйкой рюмочной закуску, съели молча, стараясь даже не глядеть друг на друга. Водку вылили. Когда из бутылки, булькая, на землю, тёк благородный напиток, никому из присутствующих не было его жаль.
Обратно шли налегке, в той же последовательности, в какой и прибыли. Глаза Банана Кошкина, возглавлявшего экспедицию, подернула дымка печали. Ему было нестерпимо жаль брошенных в пустоту лет.
Бригадир, уже не шагал столь бодро, как в начале пути, а плелся, уткнувшись взглядом в землю, не замечая каприза осеннего ветра, – прилипший к щеке лист. Он анализировал пережитое, пытаясь найти увиденному хоть какое-то научное объяснение.
Взгляд буфетчицы был напротив светел и чист. Вдыхая в себя запах дождя, смешивающегося с ароматом земли, она с интересом наблюдала, как полупрозрачные облака, то сгущались, то снова рассеивались по небу. Еще симпатичная, но уже с налетом изношенности женщина, чувствовала приближение перемен в своей жизни.
Комбайнеры, взявшиеся за руки во время прыжка, так их и не отпускали. Вцепившись друг другу в ладони крючковатыми пальцами, они, словно младенец и мать, связанные в утробе воедино пуповиной, ощущали таким образом свое единство.
Упрятав сам себя в глубокую и темную нору подальше от посторонних глаз, долговязый алкаш, надел на голову вынутую из рукава шапку и надвинул ее, как можно глубже на брови. Поднятый воротник, скрыл нижнюю часть лица и плотно сжатые губы, превратившиеся в тонкую капроновую нить.
После описанных событий пути всех участников чудесным образом разошлись. Объединяло их только одно – желание не иметь ничего общего с алкоголем.
Бригадир, принявшись служить родине с утроенной силой, был переведен на повышение и возглавил соседний колхоз «Бездна».
Собака получила «вольную», оставила свою службу, переехала в столицу и стала играть в одном из драматических театров. Звезд с неба она не хватала, первых ролей не играла, но пользовалась заслуженным уважением, за что впоследствии была награждена грамотой «За участие личности в коллективном деле».
Хозяйка «Второго дыхания» нашла свое счастье. В точности до мелочей сбылось то, о чем она просила, стоя на крыше трактора. Спустя месяц после описанных выше событий, в деревню въехал всадник на горячем и быстром коне. Одет он был, словно древний рыцарь – в кольчугу и чешуйчатый панцирь. Из-под открытого забрала на мир смотрели аквамариновые глаза, меняющие цвет в зависимости от времени суток и освещенности. Прикрепленные к седлу меч, копье и щит с пышным гербом, говорили о его происхождении. Представитель наследственной аристократической династии искал женщину, достойную стать матерью его будущих детей. Мучимый жаждой он вошел во «Второе дыхание» и обмер при первом же взгляде на буфетчицу. Выпив поданный стакан колодезной воды, он, гремя доспехами, встал на колени. Вытащив из кладовки, заранее приготовленный для этого случая чемодан с нехитрым скарбом, буфетчица приняла предложение. Расположившись на рыцарском коне, где-то между гривой и металлическими штанами нового мужа, владелица шикарной груди крепко поцеловала своего избранника в чувственные губы и умчалась, даже не сдав напарнице смену и, что еще удивительнее, не забрав трудовую книжку.
Седых и Лысых трагически погибли. Их сбил мчащийся по дороге почтальон – велосипедист, доставляющий председателю колхоза депешу, в которой сообщалось о переводе бригадира на новое место. После смерти, в следствии реинкарнации, друзья, согласно основам религиозно-философских доктрин, перевоплотились в другие тела. Они стали парочкой беспородных собак. Симпатичных смышленых зверьков за усердие и отсутствие склонности к вредным привычкам выделили из общей массы четвероногих претендентов. Получив имена Белка и Стрелка, Седых и Лысых стали первыми животными, совершившими орбитальный космический полет и невредимыми вернулись на Землю. Об их подвиге написаны книги, сняты фильмы и напечатана марка с изображением двух обнимающихся славных собак, прошедших путь от человека до животного.
Долговязый обнаружил в себе недюжие писательские способности. Переехав в город, он устроился работать в популярный журнал, где до самой пенсии вел рубрику «Хроники забытого поколения».
Трактор стал местом паломничества. Всё чаще в деревню приезжали люди из далеких мест, прослышав о том, что кусок вросшего в землю железа дарует благодатную помощь. Банан Кошкин много лет водил желающих исцелиться к местной святыне, пока под воздействием непреодолимого внутреннего импульса, называемого Благодатью Духа Святого, не принял решение стать священником. С божьей помощью, на средства излечившихся, вокруг трактора возвели фундамент в виде равностороннего креста и выстроили на нем стены. Внутри строения установили четыре столба, соединили их арками и водрузили наверх купол. Небольшая церковь, состоящая из алтарной части и примыкающего к ней помещения для молящихся, по сей день впускает под свои своды прихожан. Внутреннее убранство здесь аскетично и неброско. Трехъярусный иконостас составлен из икон пожертвованных прихожанами. Алтарем служит остов трактора, а слегка реконструированная труба, выполняет роль напольного подсвечника, являясь неотъемлемой частью храма.
Банан Кошкин вопреки прогнозам тех, кто не внял его советам и не бросил пить, поныне жив, здоров и продолжает ежедневно наставлять на путь истинный всех переступивших порог Храма Исцеляющего Трактора.
В оформлении использoвана картина (роспись по шелку) художника Евгении Павловой, Нью-Джерси.
[divider]
Константин Нилов
Тверь.