Джеральд Даррелл
7 января 1925 – 30 января 1995
…Я читаю Джеральда Даррелла столько, сколько себя помню. За годы совместной жизни с его книгами я убедился в том, что они помогают от всего – от двоек до старости.
Герои Даррелла делятся не на положительных и отрицательных, а на людей и зверей. Причем, что редкость среди заядлых любителей животных, Дарреллу нравятся и те, и другие. Даррелл считал зло экстравагантностью, забавной причудой, милой чудаковатостью, смешным изъяном характера. Он научился этому у зверей. Разве может быть зло в мире животных? Они же не доросли до зла – их ведь никто не изгонял из райского сада.
Даррелла, кажется, тоже. Одна из его книг о Корфу так и называется: “Сад богов”. Эта книга входит в трилогию о Корфу. Она стала шедевром Даррелла, несмотря на то что люди тут играют куда большую роль, чем звери. Оправдываясь, автор пишет: “Я сразу сделал серьезную ошибку, впустив на первые страницы своих родных. Очутившись на бумаге, они принялись укреплять свои позиции и наприглашали с собой всяких друзей во все главы”.
Даррелл так сочно описал свою чудную, взбалмошную семью, что она уже перестала быть его собственностью. (Нечто похожее, только с горькой поправкой на ухабы отечественной истории, сумел проделать со своей родней Довлатов.) Даррелловскую семью хочется взять напрокат – в его родственников можно играть.
Лучшим памятником нашему Дарреллу служит тот клочок средиземноморского пейзажа, что виден с крыльца: густое чернильное море, лысые горы на близком горизонте и ленивые ящерицы, гревшиеся на растрескавшейся штукатурке. Эти классические декорации так похожи на эдемские, что, кажется, людям и зверям тут легче ужиться. Наверное, это и помогло Дарреллу создать свою обаятельную анималистскую прозу. Удерживаясь на грани, отделяющей ученое занудство от дилетантского умиления, он заманивал в мир животных и тех, кто чувствовал себя здесь чужим.
Секрет Даррелла в том, как он лепил образ зверя. Животные у него никогда не превращаются в диснеевских зверюшек. Он избегал любимого приема баснописцев – антропоморфизма. Звери у Даррелла всегда остаются самими собой. Они – не люди, этим и интересны. Даррелл ценил в звере инакость, непохожесть на других, в первую очередь на нас. Животное у него индивидуально вдвойне: как личность и как представитель своего вида. Поэтому у Даррелла нет неинтересных животных: головастика он описывает с не меньшим восторгом, чем леопарда.
Прелесть зверя для Даррелла не в том, что он красивый или тем более полезный, а в том, что он другой. Обычно человек помещает “другого” выше себя. Другим может быть Дух, Бог, Великая природа или даже неумолимый закон исторической необходимости. Но возможна и обратная метафизика – теология, вектор которой направлен вниз. Об этом, в сущности, и писал Даррелл. “Другой” для него – каждый зверь, делящий с нами планету и тайну жизни на ней.
Александр Генис
Публикуем с сокращениями