Александр Росин
главный редактор
В этом году художественному музею Нортон в городе Вест Палм Бич(Norton Museum of Art) исполняется 75 лет. Пропустить это событие мы никак не могли, поскольку Нортон, также, как и любимый нами Ринглинг музей в Сарасоте, крупнейшие в штате коллекции живописи.
И мы поехали в Вест Палм Бич.
Нортон музей расположен в центре города, это большое здание в несколько этажей, в котором есть специальные залы, посвященные американским, европейским и китайским мастерам. Как в том чудесном стихотворении, «из зала в зал переходя, здесь движется народ». Только у Сергея Михалкова народ двигался к Ленину, а мы шли к апологетам буржуазного искусства Матиссу, Гогену, Миро, Моне, Пикассо… а потом вдруг увидели две работы Хаима Сутина.
О том, что это именно Сутин подтверждали таблички: «Chaim Soutine (13 January 1893 – 9 August 1943)». Но дальше, в графе принадлежность к стране, стояла Lithuania, что, конечно же, не соответствовало действительности. Хаима Сутина определенно можно назвать еврейским художником, коль скоро он из еврейской семьи; можно назвать российским художником, ведь Смиловичи, местечко под Минском, в котором он родился, входило в Российскую империю; можно называть(и называют) французским художником, ведь Хаим, как и его земляки, ставшие знаменитыми французскими художниками белорусские евреи Марк Шагал, Пинхус Кремень, а позже – Борис Заборов, уехали в Париж. Но литовским или, скажем, польским художником назвать Хаима Сутина нельзя.
Конечно, эти три страны очень близки, а когда-то вообще составляли единое целое, которое называлось то Великим княжеством Литовским, то Речью Посполитой. Как не запутаться! Ведь не случайно польский гений Адам Мицкевич, родившийся неподалеку от Смиловичей, в Новогрудке, вокликнул когда-то: «О, Литва! Отчизна моя!». Но вряд ли кто-нибудь рискнет назвать Мицкевича литовским поэтом.
Московский, а потом – парижкий писатель Борис Носик, чьи предки, по случайному совпадению были выходцами из тех же мест, однажды, находясь в командировке в Минске, посетил Смиловичи. Вот что он пишет:
«Самым видным зданием на главной улице была пожарная часть. Пожарники вышли на крыльцо, увидев, что я фотографирую их деревянный барак столь знакомой мне архитектуры. «Тут у них кондитерский цех был в старые времена, — сказал мне веселый пожарник, — сласти они делали». – «Кто они?» — спросил я. – «А народ тут жил такой. Евреи. Что, не слышал?» – «Краем уха, — сказал я. — Что, больше не живут?» – «Отчего не живут, — сказал пожарник, — еще как живут! Сколько угодно живут…»
Как они живут, я увидел еще через пяток минут, добравшись до крайней улочки местечка. Здесь были привычные нищенские избенки в два-три окна. Заборы, скамеечки под окном. Два-три дерева.
…Флаги на жалких домиках напомнили мне, что как-никак 1 мая. У одного из домиков праздно стояла маленькая пожилая еврейка — как две капли воды похожая на маму художника Вити Пивоварова — Софью Борисовну. Теснота меня не могла удивить. В Москве… нас было после войны 7 человек в 14-метровой комнате. Танюша родилась в 1943-ем (в тот самый год, когда Сутин умер в Париже) — нас стало восемь. Вот если б я был из Бретани или Бургундии, я, может, удивился бы…
Но стоя сейчас в Смиловичах, я вспомнил, что у портного Сутина было в таком домике 11 детей. Хаим родился десятым, и папа мечтал сделать из него сапожника. Сколько могут платить бедняки за ремонт одной пары? Сидел бы, сгорбившись, рядом с папой и тачал. Но мальчишка оказался «мишугинер», ненормальный. Он украл у папы рубль и купил карандаши. Его сильно отколошматили в тот раз, но он не унимался. В конце концов его отправили в Минск учиться художеству. Биографы пишут, что осилить путешествие помогли 25 рублей, которые раввин дал его матери, грозившей обратиться в суд, ибо сынок раввина, вышвырнувший за дверь этого психа, вздумавшего нарисовать самого священнослужителя, несколько превысил полномочия и увлекся наказанием. В минской Школе изобразительных искусств он подружился с другим таким же «мишугинер» из местечка — Кикоиным, а в Вильне, куда он поехал учиться уже 16 лет отроду, — с третьим, фамилия которого была Кремень. В Вильне у Шагала был меценат-покровитель, либеральный адвокат, один из тех щедрых меценатов-евреев, без которых не выжили бы и не стали художниками многие (для Шагала таким был Винавер, для многих в последующей эмиграции — Фондаминский, Цетлины и еще, и еще).
В 1913 году вместе с Пинхусом Кремнем и Шагалом Винавер и Сутина отправил в Париж. Он жил в знаменитом Ла Рюш («Улье»), работал исступленно, не выставлялся, мало с кем виделся, кроме друзей (и составивших вместе с ним знаменитую Парижскую школу) — Пинхуса Кремня, Кикоина, Лишпица, Оскара Мещанинова, Ханы Орловой, Мойше Кислинга, Амедео Модильяни, их щедрого поклонника Леопольда Зборовского».
Как бы там ни было, мы решили вернуть Хаима Сутина белорусам. Не в Беларусь, где ни он, ни его собратья по ремеслу Марк Шагал, Борис Заборов, Надежда Ходасевич-Леже, писатели Айзек Азимов, Василь Быков, Алесь Адамович, Рыгор Бородулин и даже первый живущий ныне Нобелевский лауреат Светлана Алексеевич не были и не будут названы с гордостью своими. А простым белорусам. Которые, как это ни парадоксально, в массе своей чище, умнее и благородней властей, которых они же, простые белорусы, избирают.
Мы связались с Нортон музеем и попросили их разобраться с местом рождения Хаима Сутина. Нам обещали уточнить и исправить страну, к которой принадлежал Хаим Сутин: Lithuania на Belarus.
Вот и все.
[divider]
На снимках:
Здание Нортон музея.
Портрет художника Хаима Сутина, работа Амедео Модильяни.
1 comment. Leave a Reply