Олег Соханевич
1935 – 2017 г.г.
26 октября в Нью-Йорке ушел из жизни художник Олег Соханевич. Он прославился тем, что в 1967 году вместе с товарищем художником Геннадием Гавриловым совершил побег из СССР, переправившись на маленькой резиновой лодке через Черное море.
Этому побегу известный музыкант Алексей Хвостенко и поэт автор культовой песнои «Под небом голубым есть город золотой…» Анри Волхонский посвятили песню «Прославление Олега Соханевича».
В море Черном плывет “Россия”/ Вдоль советских берегов,/ Волны катятся большие/ От стальных ее бортов./ А с советских полей/ Дует гиперборей,/ Поднимая чудовищный понт,
Соханевич встает,/ В руки лодку берет/ И рискует он жизнью своей.
Как библейский пророк Иона/ Под корабль нырнул Олег,/Соханевич таким порядком/ Начал доблестный свой побег./ Девять дней и ночей/ Был он вовсе ничей,/ А кругом никаких стукачей…
В 2009 году Олег Соханевич написал и опубликовал на сайте proza.ru книгу воспоминаний «Только невозможное». Предлагаем отрывки, посвященные героическому побегу Олега Соханевич и Геннадия Гаврилова. https://www.proza.ru/2009/01/28/441
Вместо предисловия – несколько рецензий на рукопись Олега Соханевича.
Поэт Анри Волхонский:
Несравненный Соханевич – человек совершенно замечательный. Я приехал тогда встречать Алешу Хвостенко, когда он только выехал из России, и он меня с ним познакомил, и Соханевич оказался, прежде всего, очень сильным человеком. Он рассказывал как он, когда путешествовал где-то по Египту, встретился с каким-то египтянином и они об головы ломали себе табуретки, кто быстрее или лучше разломает табуретку. Так вот он выиграл это соревнование. Очень он рассказывал пышно о своем побеге и под конец выразил желание, чтобы мы его воспели в гимне. И мы воспели, сочинили эту песню. А потом Алеша ее пел. В Нью-Йорке, на 43-й(на 93-й –ред,) улице там есть церковь и при ней зал, и вот там устраивают какие-то культурные события. Он пел, стоял на сцене, а в зале сидел сам Соханевич. И вот зал то обращался к сцене и смотрел на Хвостенко, то оборачивался в зал. Где привставалазамечательный Соханевич. Так что это было, как мне кто-то сказал, как будто Гамлет смотрит поставленную о себе трагедию в Эльсиноре. Вот так.
Олег Софяник:
7 августа 1967 года Олег Соханевич и Геннадий Гаврилов в открытом море между Ялтой и Новороссийском выпрыгнули с борта круизного судна “Россия”. В воде ручным насосом накачали лодку, которую Олег Соханевич купил в спорттоварах и надувал лишь однажды у себя в квартире. Беглецы даже не тренировались в гребле перед побегом. 10 дней в открытом море, шторма, оба беглеца заболели, руки стерты в кровь от беспрерывной гребли. На шестые сутки начались галлюцинации: в лодке вдруг появился третий, который стал вести беседы с беглецами о вечности. И все-таки они доплыли.
17 августа храбрецы вышли на турецкий берег. Невероятное мужество и везение. Правда, на полпути Гена скис, захандрил и даже не заметил приближающегося советского судна. Соханевич крайний максималист и не прощал слабости. В Америке он перестал общаться с Гавриловым. В песне Хвостенко о побеге Соханевича, о Гаврилове ни слова.
В своей повести “Только невозможное” Олег Соханевич вывел Гаврилова под именем Эд, а в своих многочисленных интервью вообще не упоминал.
Геннадий Гаврилов родился в 1934-м в Сибири, в Красноярске. С отличием закончил ленинградскую Академию Художеств. После того, как он великолепно расписал фойе в питерском Театре Комедии, главный режиссер Николай Акимов взял Геннадия на должность главного художника. Перед Гавриловым раскрывались большие перспективы. Но жизнь в удушающей атмосфере советской большой зоны ему была невмоготу. И Гена Космос, как его звали друзья по питерским богемным тусовкам, пошел на отчаянный смертельный побег.
Соханевич был крайне несправедлив к нему. Без Гены не было бы никакого побега, не выгреб бы он один. Гребцов в лодке должно быть двое, чтобы обеспечить ее беспрерывный ход, да и лодку бы в воде ручным насосом без помощи Гены он бы не надул. Но гордыня человеческая…
4 месяца беглецы находились на турецкой военной базе. Затем Стамбул, пресс-конференция. После Рим и вожделенная Америка. Соханевич всю жизнь до пенсии проработал грузчиком на квартирных переездах. Делал скульптуры из металла, выставлялся, но никто его произведения не покупал. Писал стихи, много путешествовал.
Гена Гаврилов писал картины для старой русской аристократии, рисовал заказные портреты знаменитостей. Однажды даже жена президента Форда заказала портрет своего мужа. Некоторое время жил Геннадий на роскошной вилле. Но шальные деньги и, как следствие, кутежи подорвали здоровье. Гаврилова хватил инсульт и последние годы он доживал в бедняцкой лачуге. И даже в последние дни он признавался друзьям, что самым ярким и важным событием своей жизни был этот невероятный , удивительный 10-дневный побег через Черное море: “Это было мое дело. Я его сделал. И в нем я нашел себя как человека. Этот побег – самое главное событие в моей жизни”.
Только невозможное
Отрывки из рукописи
Три года прошло после Академии, а я все ещё здесь. Советский художник-абстракционист.
Картина грустная. Перспектив никаких.
Нельзя сказать, чтобы я сидел сложа руки, но результатов пока нет, всё по-прежнему,
и с каждым годом трудней, — ведь, помимо всего прочего, природа подарила мне талант, а это совсем уж неудобно тут, если ты честолюбив и знаешь, что работаешь хорошо.
Просто хоть бросай всё к чёрту!
Надеяться не на что, — кроме как на самого себя. Я всегда верил в себя, в свою особенную судьбу, хоть часто казалось, что случай — всегда против.
Как же сложится жизнь?
***
Гениальная идея осенила меня в октябре. Нужно прыгнуть с корабля между Ялтой и Новороссийском, километрах в пятидесяти от берега, с надувной лодкой в мешке.
Проклятье! Почему эта мысль не пришла раньше? Может, потому, что казалась бы нереальной тогда. Другие варианты выглядели лучше. Теперь — другое дело. Теперь — это единственный план, единственная возможность. Только это. Корабль идет далеко в море — сколько раз я плыл этим путем, и всегда ночью. Яростная радость охватила меня. Я просто подскочил на месте. Черт побери, — вот это мысль! Я смогу обмануть неусыпных тюремщиков, пробить железный непроходимый барьер. Как я надую лодку в воде — этого л не знал, да и что представляет собой лодка — тоже. Но поскольку это была единственная возможность, я не слишком мучил себя сомнениями. Будет лодка — будет видно, как и что. Раз это единственный вариант, я должен буду осуществить его. Сможет ли лодка пересечь море? Смогу ли я проплыть незамеченным — сторожевые корабли, самолеты… Ну, всего не угадаешь. Там увидим. Нужно купить лодку. Потом продумать детали.
Жизнь снова приобрела смысл, появилась кое-какая надежда. Теперь буду предпринимать практические шаги.
Я решил ехать в Ленинград, повидать приятеля. Предложу ему эту идейку, — думаю, согласится быть моим компаньоном. Не годится оставлять его.
Лодка! Она стала моей навязчивой идеей. Мысль о том, что кто-то может перехватить. «мою» лодку, не давала мне спать. Что будет, если я не успею достать ее к сезону? Снова пропадет столько времени, и опять — целый год ожиданий. Нет. Надо закончить всё в этом году. О-бя-зательно. Хоть сдохнуть.
***
И вот, наконец, в начале марта — есть! Сто рублей.
Зеленый тугой мешок с лодкой и пара небольших весел в чехле. Это то, что даст свободу, или погубит. Ну, камень с души!
Конец осточертевшим поискам, беспокойным мыслям, тяготившим меня все эти дни.
Я сообщил приятелю, что дело сделано, позднее приеду сам, договоримся, как и что.
Однажды я вытряхнул корабль из мешка, прочел инструкцию. При лодке были меха со шлангом, тент и пара надувных кругов — сидений. Да еще — мешочек с резиновыми заплатками (будем надеяться, что ремонт в пути не понадобится!). Посмотрю, в чем же предстоит покорять море. Разворачиваю лодку. Какая она тонкая, ненадежная с виду! Прямо в дрожь бросает, как подумаешь, что ждет впереди. Привинчиваю шланг, засекаю время, начинаю качать. Помпа для ноги, но руками жать удобно. Шипит воздух, борта начинают вздуваться… четыре минуты. Хватит, как будто. Лодка лежит передо мной на полу поперек комнаты — легкая, маленькая, — как легко вминаются поплавки. Уключины из черной резины.
Вставляю весла. Влезаю, сажусь, примериваюсь. Нужно сидеть в самом носу, борта на ширине бедер, ноги достают чуть ли не до кормы. В этой штуке я должен переплыть Черное море. Да еще со своим спутником. Ложусь, вытягиваюсь на дне — длина внутреннего пространства — точно в мой рост, ширина — полметра. Если считать толщину бортов, — лодка в длину 2 метра 30 см. — и в ширину около метра.
Как же всё-таки мы тут уместимся? Тесновато будет. Да ничего не скажешь, попахивает мировым рекордом — если, конечно, он будет установлен. Ну, тут выбирать не приходится — других-то лодок нет. Очень уж непрочная она с виду. Если лопнет в море, смогу ли я ее заклеить?
Зато — какая задача впереди! Это дело, достойное настоящего мужчины. Пожалуй, не уступит по трудности и риску знаменитым плаваниям тех людей, которыми я восхищался. Я вспомнил всех их, гигантов человеческого духа. Да, вот это люди! Будь я проклят, если дрогну перед опасностью. Я сделаю что задумал. Я должен сделать это, чтобы получить свободу. Да и поглядеть, чего я стою. Я подумал об американце Джонстоне, первым переплывшем океан в рыбачьей лодке. «Я совершил это, — сказал он, — чтобы показать, что мы, янки, способны на всё». Не слабо сказано.
Я знал — когда настанет время действовать, я сделаю все как надо.
****
Большая посудина — «Россия». Название очень уместно для данной ситуации. Переносим все имущество к посадочному трапу.
Оставляем вещи на палубе, весла прикрываю мешками — к чему лишние разговоры, ещё заинтересуется кто моим «подводным ружьем». Изучаем корму.
С верхней палубы на швартовую ведут два трапа у кормовой надстройки. Верхняя палуба короче нижней, сверху корма не прикрыта, лишь голый каркас палубного тента. С тентом было бы удобнее — очень уж просматривается это место со всех сторон. В коридорах по бортам — скамейки, там уже располагается публика. Ночью здесь будет полно народа. Вверху устроились туристы, растянули палатки у самого края, — из палаток, правда, много не увидишь, авось не будут мешать.
****
Пора. Каждый нерв напряжен — ну, что ты слышишь? Начинать?
Смотри, не ошибись, — наверняка, только наверняка. Компаньон говорит, что одна фляга неполна, — отпил, надо бы долить — нет, чувствую — не время, нельзя терять ни секунды.
Давай!
Подтаскиваю вещи к борту — порядочный груз. Начинать? Стой, последняя проверка — вверх по трапу — никого, вниз — коридоры? — в порядке, Эд рядом — пошел!
Раз — шнур в руке — зацепился, сволочь… Идут секунды — ослабляю пряжку — вытащил, швыряю клубок за борт, рядом со стойкой тента, — разматываясь, летит в темноту. Крепко захватываю шнур, переваливаем всю связку за борт, шнур натягивается, тонкий и скользкий.
Широко перехватываю руками — раз — два — три — четыре, — как там? — пять, — шумит темнота — рвануло веревку — стоп! Груз на воде. Стискиваю в кулаке двойной теперь конец,перемахиваю через борт — крепче руки, не скользить — раз, раз, раз — темп! — свистит по ногам шнур. Внизу, в шуме, брызгах, пене — темное, прыгает — оторвёт? — что-то мелькнуло, пропало. Дернуло ноги, холод — как тащит! Гул, резкое шипенье воды — как Эд там? — вверху болтающиеся ноги, спускается — скорей! — руки у моих рук — всё.
— Пускай! Всплеск, темнота — и тишина.
Миг — и снова видят глаза, под руками упруго колышется рюкзак, плавает, как пробка.
Где пароход?
Огни в темноте, видна корма — уже далеко, но еще так близко — большой корабль.
Уходит? Всё в порядке? Никто не заметил?
****
На рассвете девятого дня перед нами встал берег: пустынные каменистые склоны, лес, совсем близкая башня маяка. Маяк стоит на скале примерно такой же высоты, как он сам. А вчера башня словно вырастала из воды. Ну, вот ты и добился своего.
Серая неприветливая погода, растет встречная волна, плещет через борт. Теперь это не имеет значения. Теперь уж ничто не может помешать мне — хоть тони лодка.
До земли километров пять-шесть. Вот она, моя цель, Турция, рукой подать, всё ясней берег под бледным солнцем. Выпиваем по стаканчику воды, еще остается полфляги, пусть будет на всякий случай. Значит, за всё время (теперь более восьми суток) мы выпили три с половиной литра, нет, даже меньше — на стакан, который некогда было доливать тогда…
Всё ближе земля, но людей не видно. Я жму на весла. Всего лишь несколько сот метров осталось… теперь метров двести… Ага, вот человек у маяка. Вглядывается. Ещё двое. Смотрят на нас. Машем им. Они сбегают вниз, из-за камня выплывает моторный бот — к нам. Трое мужчин рассматривают нас метров с тридцати. «Парле ву франсе? Ду ю спик инглиш?» — Нет. Показываю жестами: Телефон? — Нет. Один, помоложе, спрашивает (тоже жестами): Плыли? — Да, да. Где пристать? — Турки поворачивают к берегу — идите за нами. Плыву за ними. Черно-серые скалы круто уходят в море, торчат острыми зубьями. А вот, за камнем, небольшой пологий откос. Хватаюсь за борт баркаса, подтягиваю лодку. Ступаю в воду — тут мелко, по колено, выносим лодку на берег.
Что это со мной — совсем не держат ноги, берег качается, как море, валит меня. Держусь за камни, сажусь. Удивительное ощущение. Я слышал об этом, такое бывает, когда долго не стоишь на земле. Но тут дело не только в этом. Я не стоял вообще ни на чем все эти дни, только сидел и лежал, и почти не сгибал ноги. А всё же такая слабость — просто смешно! Поднимаюсь, приседаю несколько раз. Да, здорово ослабел…
Парень лезет вверх по скале, я за ним, меня удерживают, показывают путь полегче. Когда это я выбирал путь полегче? А теперь, пожалуй, стоит. Цепляясь за выступы, взбираемся наверх, к маяку.
Изгороди из жердей, нехитрая хозяйственная утварь. Один из турок — смотритель маяка, тут и семья его — жена, детишки, глазеют на нас: люди с моря, обгоревшие лица в светлой щетине, растрескавшиеся губы и — неутолимая жажда…
И вот я лежу на земле, твердой, теплой, она пахнет сухим навозом и всеми земными запахами. Я прижимаюсь к ней всем телом… И пью, пью, глотаю горячий крепкий чай. Вокруг сидят наши турки, славные такие люди, глядят сочувственно… улыбки, незнакомые слова…
Позади, за башней маяка, за краем берега — море. Ветер гонит волны. Начинается шторм.
Стамбул. Каменный холм Айя-София, окруженный трофеями боевой славы, колоссальная султанская мечеть, чувство, испытанное мной под её голубыми сводами…
Наши физиономии в стамбульских газетах. Босфор, вереница судов. Несколько раз проходили корабли с красной полосой на трубе, совсем рядом. Теперь это только забавно, уже не страшно.
Но еще долго я буду видеть сны, обычные сны беглеца-эмигранта: видишь себя на родине, в знакомых местах, среди знакомых людей, и мучительно удивляешься, что ты опять тут, после всего, что было, знаешь, помнишь, что был «там» — как же так, почему, зачем вернулся, придётся теперь снова, скорей, пока не арестовали… Сны, полные тревоги, когда просыпаешься с облегчением — нет, я здесь…