TOP

Как я искала папу

Таня Лоскутова

 

Как я искала папуКогда я была маленькой, я не скучала по отцу. Во-первых, у меня его сроду не было. Во-вторых, не факт, что отцы были у других детей.
Зато, в-третьих, забыть напрочь о том, что папы бывают в принципе, мне мешали люди. Я никогда не была одна. Комната – 12 с половиной «квадратов» в коммуналке. В комнате – мама, няня Мотя, мы с бабушкой, которые считались одним человеком, потому что мы спали вдвоём.
Была ещё Роза Павловна, которая нам была никто. Мама говорила, что нам так тесно, что уже никто помешать не может. Правда, она мешала бабушке. Роза Павловна жарила мне картошку на сливочном масле, и я вежливо стонала от восторга. Бабушка говорила, что две картошки, жареные в пачке масла, будут вкусными у любого поца.
Моя семья и наши соседи часто говорили о моем отце. Хотя соседи его тоже никогда не видели.
Его арестовали на старой квартире. Роза Павловна не знала моего папу тоже. Наверное, бабушка тоже по нему не очень скучала. Она называла папу «нищим студентом» и жалела маму. Тогда мама начинала кричать на бабушку, Мотя хватала одной рукой меня, а другой – старые журналы «Вокруг света». Она вбрасывала меня в комнату соседки Альтуховой и уже за дверью кричала: «Вот, пусть посидит… А то сопли над ней распускать вы все тут как тут».
Тут и начиналось самое главное. Я вставала на коленки перед стулом, на стуле лежал раскрытый на одной и той же картинке журнал, и начинала думать. Я вспоминала разные слова о моем загадочном отце и пыталась его себе нарисовать в голове. Я трясла головой, как трубкой калейдоскопа, мысли разбегались, потом вставали в порядке, который меня начинал устраивать.
Итак… На картинке передо мной была икона. Это был старик в халате и большой мохнатой шапке. У тёти Груни Альтуховой на стене за дядивасиной карточкой была засунута другая карточка. Она называлась икона, потому что лицо и руки с книжкой у этого старика были тоже в мелкую сеточку.
Зато старика на моей картинке тётя Груня называла «басмач»: Альтухова ждала с войны своего дядю Витю. Значит, была какая-то война, о ней знала даже моя деревенская Мотя… Но как же быть с «бедным студентом»?
Отдельно про бедных я знала. Они пели в электричках, иногда катались на деревянной дощечке на подшипниках, и непонятно, куда девали ноги. Студент был лишним, он перегружал портрет отца. Я оставляла его для последнего штриха, по крайней мере, до тех пор, пока не узнаю, что это такое.
Папа выглядел так. У него было коричневое лицо в сеточку, узкие глаза, потому что басмачи живут в Туркмении, так говорила мама… Там ей один переодетый милиционером басмач прострелил ногу…
Это мне нравилось тоже. Значит, папа был смелым и имел пистолет. Мохнатую шапку я оставляла для голыша Женьки, а папе оставляла пилотку. Халат был накинут поверх гимнастёрки, и в руке, прижатой к груди, была книжка, как на иконе,
В наш двор можно было войти только с переднего двора. Значит, мой папа-басмач вернётся через арку… Он сразу посмотрит в сторону песочницы, где дети играют в ножички, а няньки перехихикиваются с солдатами из Спасских казарм.
Когда мы с ним познакомимся поближе, я расскажу ему, что выйду замуж за чеха Яника. Пока он гуляет с Ленкиной нянькой и ничего об этом не знает.
Папа сразу пойдёт к песочнице, потому что во дворе больше никого не будет. Главное, успеть подбежать к нему и спросить, кого он ищет…
Додумывать было страшно, я оставляла себе несколько вариантов, надеясь справиться со своей драматургией по ходу пьесы…
Надо было ещё куда-то девать слёзы и объятья… От поцелуев я отказалась сразу: когда я напрыгивала на бабушку со своими поцелуями, она небольно отталкивала меня и говорила: «Ладно, ладно, что это за телячьи нежности…»
Почему-то я не могла дождаться, когда у меня будет случай произнести то же самое.
…Когда однажды во двор вошел высокий военный без головного убора, в гимнастёрке, с каким-то ремнём через всю грудь, без накинутого на плечи ватного халата, с чёрным тугим чубом на лбу, я вздохнула с облегчением.
Всё лето я просидела в проклятой песочнице, по-цыплячьи вывернув шею в сторону ворот, проигрывая в ножички кон за коном, не желая видеть ни придуманного папу, ни не принадлежащего мне чеха…
Но когда я уже сделала первые шаги навстречу этому недобасмачу, внутри меня произошло что-то, чего я никогда раньше не испытывала… Горло моё медленно катилось в живот, в боку застреляло так, как будто я убегала от нашего дворника Бабая, а чёлка отросла мне сразу до верхней губы.
– А кого вы ищете? – спросила я кого-то, кого из-за длинной чёлки никак не могла разглядеть…
– Мне бы девятый подъезд, – сказал папа, – а то я здесь в первый раз…
– А то я не знаю без тебя…, – уже спокойнее подумала я.
– Вам, небось, пятый этаж? – утвердительно спросила я.
– Точно, пятый, – ответили мне в спину.
– Ну да… И квартира, небось, сто десятая!
Ну а дальше я, наслаждаясь своим ровным спокойным голосом, считала ступеньки до третьего этажа. «До третьего этажа – никаких объятий!» – уговаривала себя.
Ступив на площадку, я повернулась к отцу и то ли пискнула, то ли спросила:
– Вам, наверное, Елену Григорьевну? Так я – её дочь…
Папа схватил меня в охапку, крутанулся со мной по площадке и завопил противным голосом:
– Танюшка, Ташечка! Так это ты? Ленкина дочь? А это – я, твой дядя, Ленка говорила, наверное! Дядя Тима я, Тимофей, со Львова … А я-то ду…
Много лет спустя, когда ко мне в мастерскую забрался бандит и пытался меня изнасиловать, я отбивалась от зверюги не с такой яростью, как в те мгновения! Я била дядю по животу, царапалась, визжала, пыталась сбежать вниз…
Меня никогда больше так страшно не обманывали. Вернее, конечно, обманывали, но я готова была притворяться перед собой, только бы не пережить такого несовпадения картинок ещё раз…
***
Перед самой эмиграцией к нам приехал дядя Тима. Тот самый. Наверное, я видела его второй раз в жизни, во всяком случае, других встреч я не помню. Или выкинула его из своей памяти, как свидетеля своего нестерпимого унижения.
Дядька приехал лечить глаза. Мы с мужем, Фелей, напомнили ему эту историю. Кажется, посмеялись немного. Феля во время рассказа волновался больше всех, хоть и слышал это от нас с мамой не в первый раз.

Как я искала папуСвоего отца я нашла в 1996 году на Бутовском полигоне. Нашла, как и тысячи других, благодаря обществу МЕМОРИАЛ. Нашла в списках невинно убиенных. В том числе тех, кто сегодня, возможно, назывались бы «иностранными агентами». А раньше – шпионами, агентами иностранных разведок и прочая, и прочая. В зависимости от изощрённых фантазий и требований каннибальского времени…
Я хотела закончить рассказ не по-новогоднему – проклятьем в адрес тех, кто посягает на лучшее, что осталось в бывшей моей стране.
Но – передумала. Пусть останется так.

[divider]
На снимках:
1. Работа художника Тани Лоскутовой на фоне ее автопортрета.
2. Фото писателя Михаила Лоскутова, отца писателя Тани Лоскутовой.

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin