Странная вещь, себя в том возрасте, какой на снимке, я почти не помню. Так, отдельные эпизоды: вот еду на телеге, запряженной волами, вокруг огромные дубы и лавровишни, а дорога тряская, она из булыжников. Рядом на доске – длинный и худой, с огромным кадыком Андрей Хаустов. Он курит «Беломор» и кричит грозно на волов: «Цоб-цобе!» А мне улыбается. Он хороший и добрый.
…Вот я на хурме в совхозном саду на горе в парке, где сейчас комплекс «Дагомыс». Ко мне едет дядька на лошади, рядом с лошадью – две собаки. У дядьки ружье. Он страшный. Это сторож. Его зовут Захар. Я самый младший из детей, все убежали, а меня оставили на верхней ветке. Сторож подъезжает и смотрит на меня. «Ишь ты, – ворчит он себе под нос, – на дерево залез… Как зовут?» – «Саня Росин», – говорю и трясусь от страха, не знаю, кто съест меня – сторож или его огромные собаки. – «Марка Семеныча, что ли?» Он осторожно снимает меня с ветки и сажает перед собой на лошадь. Потом насыпает пазуху хурмы-королек и везет к дому…
А маму юной хорошо помню. У нас залитая солнцем кухня. Окно во двор открыто и в него к нам в квартиру на втором этаже лезут ветки яблони. Пахнет морем. Оно там, за речкой. Его не видно. Мама моет посуду, а я вытираю большим полотенцем с белорусским узором. Мама поет песни. А я слушаю. Некоторые я уже знаю и тоже пою. Мне нравятся партизанские и военные песни. У мамы красивый голос. И сама она красивая. А папа – умный и самый сильный. В нашем дворе так точно. И так будет всегда. Даже когда я стану большим и пойду в школу…
«Папа молод. И мать молода. Конь горяч, и пролетка крылата. И мы едем незнамо куда – все мы едем и едем куда-то», – сказал Давид Самойлов про себя, но и про меня тоже.
Сегодня, 20 апреля 2025, моей маме исполняется 100 лет.