У Дмитрия Крымова в НЛО вышла книга «Новый курс: разговоры с самим собой». Поначалу я думал, что это режиссерские экспликации к его давним спектаклям. Вполне себе специальное чтение, которое можно отложить на потом. И вот уже почти все три часа – все время моего рейса из Риги в Рим, – я не могу оторваться от «Нового курса». И столько всего прошло перед глазами, такая огромная жизнь, такие разные спектакли…Тут и его замыслы, и сны, и отчаяние, и какие-то обрывки воспоминаний, и бесстрашные комментарии.
Что-то получилось, что-то не получилось, что-то так и осталось на бумаге или в памяти компьютера. Например грандиозный финал «Костика» или не доигранные «Три сестры». «У Немировича было: тоска по лучшей жизни. А я сделаю: ужас перед будущим». Обращаю внимание, что Крымов поставил про «ужас» в 2013 году.
Никто тогда это не считал, не понял… Он ведь долго приучал нас к своей театральной манере. Все как бы не всерьез, шутя и играя. Актеры – юные студенты постановочного факультета ГИТИСа, перепачканные красками. Какие-то крики и шепоты, вместо знакомых хрестоматийных текстов. Этот вечно заляпанный, замызганный пол сцены, будто и не Чехова играли, а кур потрошили. «Почему у вас всегда такие грязные спектакли?» – недоумевал Анатолий Александрович Васильев, великий театральный гуру и аккуратист, пустивший крымовских студентов к себе на Поварскую. Респектабельные барские хоромы, а тут эти безумные, шумные дети. Но у Крымова всегда сотни эскизов, набросков, черновиков, замыслов. Работа кипит. Вся его жизнь предстает как одна большая мастерская, где непрерывно что-то происходит: крушатся стены, разбиваются зеркала, обваливаются потолки с люстрами, поет хор МВД, стрекочет и рвется пленка с нетленными киношедеврами… В одном из текстов «Курса» промелькнет примечательное замечание: «Все зависит от количество тротила». Тротил – это страсть, фантазия, безумие… Да, он оказывается у нас пироман, прирожденный динамитчик, этот вежливый и немного грустный Дима Крымов, сын интеллигентных родителей. Вот откуда его приступы ярости? И страшные сны, о которых он не боится рассказывать всему свету? И сбитые в кровь костяшки пальцев?
В половине его экспликаций обязательно присутствует кровь. Это не значит, что она всенепременно должна пролиться на подмостках, но ею буквально пропитаны крымовские замыслы. У него кровь, повсюду даже в сгущенке. Сразу представляешь эти острые зазубрины по краям – обязательно сейчас порежешься. Но как под гипнозом, все-равно приникаешь губами. Сладость и кровь – одна из формул театра по Крымову. То, что казалось поначалу забавной театральной игрой для своих, на самом деле обернулось историей «преступления и наказания».
Хотя в текстах Крымова, как и в спектаклях, много смешного, нелепого. Меня, например, насмешила «Лавстори N36» и «Повесть о первой любви тов.Фраермана». Дима умеет припечатать так, что мало не покажется. У него абсолютный слух на фальшь, пошлость, абсурд. Он их слышит мгновенно. Чего стоят, например, эти танцы грибников («танец победителей»), или футбольные фанаты в «Бесприданнице», или «Москва, звонят колокола» в исполнении эстрадной артистки Аркадиной… Мрак сгущается. «В чем драматургия?»- восклицает Крымов. И тут же отвечает на свой вопрос: «В том, что везде страх».
«Курс» Крымова – это введение в русскую жизнь первой четверти ХХI века. Мне кажется, он сам не до конца понимал, что открывает, к какому краю приближается, в какую бездну заглядывает. А когда понял, было уже поздно. Про «Вишневый сад», поставленный в Филадельфии в марте-апреле 2022 года, он напишет: «Я не уверен, что в спектакле мне удалось сделать все так остро, как хотелось: трудно делать спектакль, падая с шестого этажа».
…В книге есть один эпизод, который меня почему-то особенно задел. В нем, как мне кажется, ключ к пониманию природы Театра Крымова. Диме было 13 лет, когда его отца Анатолия Эфроса, выдающегося, великого режиссера, выгнали из Театра им. Ленинского комсомола. Времена были брежневские, вегетарианские. Поэтому не расстреляли, не сослали в лагерь, просто понизили в должности – из главных перевели в очередные. Противно, но терпимо. Более того, в Театр на Малой Бронной, куда перевели Эфроса, ему было позволено взять с собой десять его актеров. И вот в тот день они все пришли к Анатолию Васильевичу. Их было, конечно, много больше. И все они хотели работать с ним. Но ставок в штатном расписании только десять, и надо было решать, кто уходит на Малую Бронную, а кто остается в Ленкоме. Дима, разумеется, не присутствовал во время взрослых разборок. Но он хорошо заполнил гору черных пальто и курток, сваленных в кучу в прихожей. Там в комнате за закрытыми дверьми решались судьбы, смутно вырисовывались очертания нового театра, начиналась совсем другая жизнь… А эта черная гора из брошенных пальто как прообраз будущих скитаний, странствий, вокзального бездомья. Что-то было в этом отчаянное, горькое и надсадное, чего не выразить словами. Просто надо один раз увидеть, чтобы потом помнить всю жизнь.
Книгу «Новый курс» Дима посвятил своим родителям. «Если они нас видят, на что я надеюсь, и машу им рукой».
Они видят. И наверняка со своего берега машут ему в ответ.
Из Фейсбука Sergey Nikolaevich