Раиса Корюхина получала квартиру в новом доме. При том оставила за собой приусадебный участок на старом месте. Этим был крепко обижен Чапурин Васька, который жался в узком дворе и намеревался с переездом соседки отрезать от ее соток хоть метра три в ширину для себя.
Двор его представлял такой вид: пятачок у ворот, где едва можно было развернуться с ведрами на коромысле, и зады с парой яблонь и дровяником над оврагом. Два островка соединялись между собой узким перешейком, сдавленным сенцами Василия и забором Раисы. Занозистой расщелиной, в которую тот бочком протискивался с охапкой дров по зиме. Это самое место и хотел расширить Василий за счет картофельных просторов соседки, которую бог и без того наградил пятьюдесятью метрами шикарной квартиры. Но скромный аппетит Василия был невежливо ущемлен.
– Чего?.. – Хулигански подбоченилась Раиса, худоногая и с брюшком под стершимся до прозрачности ситцем. – Мечтал, что ли?.. Снилось?.. Во!
У Раисы получалась выразительная дуля.
Начались склоки. Раиса часто наведывалась на свой участок – дораспродать остатки сломанного жилья и прочий хозяйский хлам. Васька, по несколько дней отдыхавший дома после командировок, находился тут же. Чинил, стругал на верстаке под окном, мелькая в щелях забора рыжим чубом и крупными веснушками на голых плечах. Неожиданно со стороны корюхинского огорода перелетал через забор старый рукомойник и, звякнув соском, падал у ног Василия.
– Ржавая харя!.. – летело вдогон. – Ты мне свою грязь не бросай! Своего хлама – выше манды!..
Какие только оскорбления не слышал тогда краснорожий и квелый, как перечный стручок Василий, от хлесткой, с ранних лет безотцовой бабенки, пытавшейся всячески унизить достоинство мужичка, из существа которого и без того, как в анатомическом музее, торчали там и сям ахиллесовы пятки. И что только не получала в ответ от шоферюги она, некогда бесплодный мичман, кладовщица морбазы, где выслужила, наконец, для себя чернявую подвижную дочку со странной ностальгией по Индийскому океану. Вся эта нечистая ругань останется на совести злополучного забора, обвиснет хламом на его горбылях, смоется дождем и снегом.
Жена Василия в перебранках не участвовала. Молча стояла на крыльце, сложив руки на высокой груди, губы – суровой нитью. Поглядывала то на похабные жесты супруга, то на раздвоенный зад соседки, внезапно обнажившийся поверх забора. Опуская глаза, гасила гнев в пушистых ресницах.
Не добившись ничего от Раисы, Чапурин пошел к властям. Но депутат не хотел его слушать. Раиса имела льготы.
– Да мне всего метра два! – кричал Василий в приемной. – Я в уборную по забору лазию! Я ж тебя выбирал!..
– А ты не ори, выбиральщик! Без твоей глупой башки меня сюда поставили!
Такого ответа Чапурин не ожидал. В другой раз, может, и не обратил бы на это внимания. Но тут, когда прижали, обокрали, откровенно сказать в глаза такое!..
Василий шел по аллее исполкомовского сада. Повсюду на земле лежал багровый отсвет, густел в зелени сада, болезненно отражался в лицах прохожих. Облака, смазанные по низу сукровицей, неслись клочками вселенской бури.
Чапурин сам был нечист на руку. Шоферюга, вез домой все, что лежало на дороге и около. Делал левые рейсы в пользу кармана и населения. Он не принадлежал к числу тех людей, которые изучали законы для собственной необходимости: воруя, знали и отстаивали свои права до кровавых ногтей. Но чувство справедливости у него было особенно острым. И вот такая наглость депутата! Дармоеды!.. Им даже лень врать людям, что они – ставленники народа!
Василий всегда искал удовлетворения чувству собственной правоты. Даже, когда гаишник останавливал в пути, чтобы проверить на алкоголь (за подозрительно красную рожу), и, убедившись в его трезвости, разочарованно возвращали документ, Василий долго еще глядел ему вслед, в зеркальце заднего вида обнажались кривые зубы: выкусил!..
Итак, Раиса стояла за свой участок грудью и не уступала ни пяди. Василий особенно остро почувствовал тесноту и обиду, когда привез торф для своих яблонь. Таскал тяжелые ведра на зады. Продираясь между неструганными досками, занозил локти и плечи. Настя тогда готовила обед на кухне, зная о его муках. Через некоторое время вышла на крыльцо, дождалась мужа, качавшегося под тяжестью ведер, бросила:
– Чего трешься?!. Возьми гвоздодер да лузгай!
Василий даже вздрогнул, ощутив, сколько ненависти таилось в прикрытых глазах супруги. Он молча прошел мимо нее, вывалил торф под яблоню и скрылся в сарае. Вышел с гвоздодером, остановился у конца забора, где торчал рваной толью туалет Корюхиных, подумал, прошел ближе к сенцам. И просунув конец гвоздодера в щель, натужно крякнул – сухая доска с треском отскочила на землю. Так он вылущил ползабора. Запыхавшись, с каплями пота на красной груди, сел на порог, закурил. Глянул на содеянное – и в душе засвербило… Он принес лопату и начал рыть ямы подальше от прохода. Установил столбы, поперечины, набил на них шпунтованные доски. Не пожалел: лишь бы смазать предстоящий скандал. Новый забор, выступая полумесяцем внутрь огорода, открывал широкий, метра в три, проход. Стоял крепко, с нагловатой пузатостью, лицевой стороной к соседке: поперечины и неотесанные столбы остались на стороне Василия. Плевать… Завтра придет Раиса… Настя?.. Василий с ненавистью глянул на дверь: нарочно затеет стирку, скрывшись на кухне, будто не ее дело.
На другой день Чапурина отправили в срочную командировку. Вернувшись через неделю, он обнаружил забор передвинутым на старое место. Сколочен кое–как, концы незагнутых гвоздей торчат во двор Василия, как жала.
Он прошел в избу. Настя строчила у окна на швейной машинке… И заработала еще быстрей, молча и сосредоточенно, с норовистой раскачкой толстой спины, разрезанной под халатом тугим лифчиком.
– Шо!.. – Выдохнул Василий на украинский манер, хрипло захлебнулся и вышел вон. В сенях из холодильника вынул бутылку вина и, откупорив ее зубами, опрокинул горлышком в рот – острый кадык, уродливо выдвинувшись, с бульканьем заходил по горлу, как зоб ящера. Краем глаза он заметил в открытом холодильнике пачку дрожжей. Схватил холодную пачку и, бросив бутылку, поспешил на зады.
Овраг, а скорее помойка, тянувшаяся на задах, была на всю улицу общая. Обойдя туалет Раисы по куче мусора, он вошел в его распахнутую дверь. Потоптался, закрылся на крючок, распечатал дрожжи и бросил в дыру. Прислоненной в углу палкой утопил их глубже. Выйдя, поднял голову: солнце обещало жару…
Сдав груз на базе, Василий рикошетом полетел в новую командировку по причине нехватки людей в летнее время отпусков.
К вечеру из туалета Раисы пошел девятый вал. Вонючая масса, пенясь, затопила округу. Шипя и пузырясь, пробиралась через щели к соседям; огромным динозавром испускала дух в овраге. Прибыл участковый милиционер. На виду у народа молча и глубокомысленно водил подбородком. Осторожно ступая начищенными сапогами, заглядывал в овраг, что–то записывал на планшетке. К счастью Василия, никто из соседей не видел, что он побывал дома. Настя была вне подозрения как не участвовавшая в скандалах. Участковый обещал разобраться, на том дело и замяли.
Однажды в командировке Василию попалась в руки газета, где президент писал о том, что к власти надо привлекать оппозицию, о новых правилах выборов. Прочитав статью в кабине, Василий сразу обмяк, бросил руки на баранку. «Теперь ты у меня поорешь!..» – прошептал и откинулся на сиденье. Ему особенно понравилось фраза «добиться кворума» – хорошая фраза, наверно о правах человека.
Он вылез из кабины. Два грузчика в желтых жилетах курили на лавочке.
– Гляди, мужики… – Василий показал газету. – Про выборы пишут…
– А? – поморщился один, глянув на него, как на ребенка. – Лучше б сказал, что водяра подешевела!
– А чо, все так же и остается… – Заверил другой, хитроглазый, похожий на казаха. – Партия власти – 110 % голосов! Проверили, а там полдеревни померло!
В полдень Василий гнал машину в свой город. Ярко светило июньское солнце. Фургон мчался среди жемчужных колосьев ранней пшеницы. Вылетая из посадок, рвал теплый воздух. Зубчики шин звучно покусывали полужидкий асфальт. В оврагах, в дымной листве, густели оранжевые солнечные топи, будто лежала расплавленная руда.
Василий въезжал на улицу, неширокую, извилистую, с палисадами и поленницами дров. Издали заметил у своих ворот железные бочки. Четыре штуки. Пустые, предназначенные для поливки огорода. Ясно, привезла Корюхина. Сложила так, чтобы он не смог с ходу развернуться и поставить машину у ворот, как обычно делал после долгих рейсов.
Василий сбавил газ. Машина мягко покачивалась на взгорках высоким серебристым коробом, сеяла с колес густую пыль. Отпуская педаль, Василий почувствовал, как закололи, покрываясь испариной, пальцы ног, обутых в плетенки. Под кленом, на лавочке сидели старухи. И Василий медленным кивком поздоровался с ними, не поворачивая головы. Он развернул машину, поставил ее задом к воротам Корюхиной, высунулся из кабины.
Вышла из ворот Настя с хозяйственной сумкой в руке, глянула на мужа исподлобья. Старушки тоже повернули головы в его сторону, притихнув и насторожившись. От колонки быстро ступала под тяжестью ведер крашеная молодуха, распинывая коленями полы длинного халата. Шел прохожий в шляпе. Народу было достаточно.
– Электорат, гляди!.. – крикнул Василий и, опустив на рычаг жилистую руку, коротко напряг мышцы – шестеренка в коробке передач нервно скрежетнула, встала на задний ход. Василий давил на газ и чувствовал, как ступня становилась мокрой. Машина толчками подалась назад: затрещали доски, сухо лопались у основания утрамбованные столбы. Забор рухнул. Машина дергалась, наезжая на этот барьер, и шины, поворачиваясь вхолостую, выбрасывали из–под себя измочаленный дерн и срываемую зубьями щепу. Наконец «ЗИЛ» взвыл и быстро въехал на проседающий с хрустом щит, рванул внутрь огорода…
В первый раз Василий оглядывал чужую усадьбу изнутри. Широкая картофельная площадь, аккуратные грядки и выемки под огурцы, лужайка вдоль забора. Запертый на замок туалет поджимал двор Чапуриных.
У пролома выстроились в ряд и заглядывали в огород бабки…
– А теперя – кворум! – крикнул Василий. И не спеша, чтобы не свалить машину в овраг, зацепил углом фургона, столкнул уборную на помойный скат.
Заглушив двигатель, вышел из кабины, устало опустился на корточки, потом опрокинулся навзничь на мягкие горки окученного картофеля. Звонко трещали кузнечики. Брошенный кот Корюхиных, разевая пасть, кусал на бугре лечебную травку, дергал мордочкой. Высоко в небе частыми перышками распадалось облако от реактивного самолета. На душе у Василия стало легко и просторно. Он зажмурился, в глазах защипало от усталости и соленого пота.
[divider]
Айдар Сахибзадинов
Москва
1 comment. Leave a Reply