Три короткие истории, навеянные фильмом
Недавно на день рождения я получил от своего друга из России подарок, – новый диск с фильмом «Кубанские казаки» и короткой припиской: «Посылаю своеобразный символ нашего будущего наукограда – «Сколково»… От культуры опять отрезали… Наука едва дышит… Образование и медицина в коме… Село загибается без школ, больниц и клубов… Зато у нас будут зимняя Олимпиада в тропиках и «Сколково» – город солнца и счастья для избранных среди всероссийского развала, бездорожья и неубывающих в числе беспризорных детей и бомжей. Не зря Иван Александрович Пырьев снял свою бессмертную картину «Кубанские казаки». Не зря!»
Судьба этого фильма, одного из самых спорных в истории советского кино, коснулась странным образом и моей жизни. Свой первый литературный гонорар я получил в детстве именно благодаря фильму «Кубанские казаки». Позднее, работая после школы на Крайнем Севере, я случайно познакомился там с народным артистом СССР Борисом Андреевым и узнал от него много интересных подробностей о съемках этой картины. Та встреча решила проблемный вопрос моего будущего – кем быть? И я выбрал кино.
В институте кинематографии, где я учился заочно, по предмету «История советского кино» мне досталась сложная и довольно противоречивая курсовая работа, которая именовалась так: «Кубанские казаки» – фильм-агитка сталинской эпохи культа личности или реальные процессы в советской деревне». Готовя курсовую, я раскопал немало любопытного материала. Да и впоследствии следил за судьбой этой картины… Все это и побудило меня взяться за перо.
История первая. О моем первом гонораре.
1950-й год, – год выхода ”Кубанских казаков” на экраны. Страна после войны еще в полной разрухе. Но отменена карточная система. Помню, той весной меня, мальчишку, живущего в маленьком городке Бокситогорске в трехстах километрах от Ленинграда, едва не раздавили у прилавка в многочасовой злющей очереди за хлебом. Отделался кровоподтеками. Помню и свой номер, как в концлагере, написанный химическим карандашом на руке – 4887. Это уже другая очередь, за сахаром. По полкило в руки.
Помню, однажды на вопрос нашей учительницы: «Дети, встаньте у кого есть папа!» – поднялся только один мальчик, – Шурик Сердюк и две девочки. Из всего класса в 36 человек… 16 – из детского дома, у другой половины были только матери…
В послевоенные годы люди, измученные беспредельными страданиям, потерявшие здоровье, дома и близких, приходили в кино, чтобы забыть о своей боле. Утопия на экране давала им возможность хотя бы на полтора часа в темном зале увидеть свет другой, счастливой жизни, освободиться от тягот реального существования. Кинематографический миф помогал тогда выжить.
И народ всей душой принял фильм «Кубанские казаки». А песни «Ой, цветет калина», «Каким ты был, таким остался» пели уже по случаю любого скромного застолья: была бы бутылка водки, вареная картошка в мундире да соленая хамса или килька, которые в просторечии называли «на рупь – сто голов».
Довольный картиной Сталин щедро одарил наградами и деньгами всю съемочную группу: режиссер Иван Пырьев получил шестую по счету Сталинскую премию, Марина Ладынина – исполнительница главной роли и супруга Пырьева – пятую. Такую же премию вручили композитору Исааку Дунаевскому, молодым актерам Кларе Лучко и Сергею Лукьянову.
Успех фильма был столь ошеломителен, что в Москве на фасаде одного из домов главной магистрали города – улице Горького, несколько месяцев вместе висели гигантские портреты Сталина и Марины Ладыниной. Народ настолько поверил в реальность колхозов-миллионеров, что студия «Мосфильм» ежедневно получала мешки писем со всех концов страны c просьбой сообщить адрес этих хозяйств и возможность устроиться там на работу.
В нашем местном клубе глиноземного завода этот фильм крутили целых две недели – неслыханно долго. Зрителей не убавлялось. Народ с удовольствием смотрел «Казаков» и по второму, и по третьему разу.
Практически все мальчишки из нашего двора уже посмотрели «Кубанских казаков» и с жаром обсуждали скачки и как Борис Андреев с легкостью, одной левой, сотню раз выжимал двухпудовую гирю. И с завистью вздыхали: «Во житуха там! Работа развеселая, еды от пуза».
Мы со старшим братом Гарриком на этот фильм еще не ходили, – не было денег. Я, правда, на строительной площадке завода присмотрел плохо закрываемый сарай с огромной катушкой толстого медного кабеля в свинцовой оплетке. 3-4 метра отрезанного и разделанного кабеля, сданного в утильсырье, вполне хватило бы на билеты в кино. Но и риск быть пойманным сторожем оставался немалым. За хищение же соцсобственности в те времена давали скромную десятку без учета возраста. Впрочем, нас, мальчишек, тогда это не останавливало. По глупости, конечно…
Воровать не пришлось. Брату повезло: на школьном стадионе он выиграл у местных пацанов в чику (игра на деньги в монетах с помощью свинцовой биты) свои законные 5 рублей – на сто граммов ирисок-пломбодеров, которые можно было разделить на части только топором, бутылку крем-соды «Вырви глаз» и билеты на «Кубанских казаков».
Спустя три года после просмотра этого фильма брат поступил учиться на агронома в сельскохозяйственный институт. Но вовсе не потому, что фильм произвел на него такое потрясающе-неизгладимое впечатление, а по причине совсем уж прозаической – в 53-м году человеку с отчеством Залманович в вуз другого профиля поступить было практически невозможно, о чем официально не говорилось, но безоговорочно исполнялось на практике, благодаря изощренно продуманной системе отказов.
Я же, придя тогда из кино, для себя определил первостепенную стратегическую задачу: надо как-то уговорить маму переехать из нашего барачного, голодного и вечно пьяного в дни получки и аванса городка в деревню. В деревне жить явно лучше. Там люди до смерти не дерутся на улицах, как у нас… Там можно музыке учиться в сельском клубе, в хоре петь… Спортом заниматься… Все это я вынес из просмотренного фильма.
Удар разочарования последовал довольно скоро. Наш школьный отряд «Юный натуралист» летом отправился в трехдневный поход по родному краю на речку Рагуша. Это одна из рек древнего пути из Балтики и Новгорода на Волгу и дальше в Персию. Совершенно уникальная водная система. Рагуша протекает по легкорастворимым карбоновым древним известнякам, и извилистое русло реки образует удивительные каменистые каньоны с вертикальными в 30-40 метров берегами, бурлящими воронками, подземными пещерами и каналами. Красотища! В одном месте река глубоко уходит под землю и появляется вновь только через два километра. На поверхности камней во множестве, как пчелиные соты, отпечатались раковины морских моллюсков, скелеты кораллов, ходы червей. Повсюду видны выходы кремния, из которого люди каменного века делали здесь скребки и ножи, наконечники для стрел. Около сотни таких изделий нашли мы для пополнения школьного музея. Мне же подфартило больше всех: на дне одного из каньонов я наткнулся на редкостный по сохранности, правда, небольшой, сантиметров в десять, «чертов палец» – так по-простому называется древний, окаменевший головоногий моллюск, похожий на кальмара.
Изучая речку Рагушу, мы посетили и три местные деревни: Глину, Заполье и, если не изменяет память, деревню Бор. Наша городская беднота оказалась роскошью по сравнению с жизнью в этих деревнях. Немецкие дивизии сюда не заходили. Они остановились под Тихвином и от него продвинулись к Бокситогорску всего на несколько километров, – увязли в болотах и снегах. Но в этих деревнях все было разорено, перекошено, разваленные плуги и сеялки ржавели в густой крапиве. Дома стояли без крыш. В лучшем случае, покрыты заросшей мхом березовой корой. Выбитые стекла заклеены газетами. Немногочисленные тощие собаки, то ли от лени, то ли от голода вообще не лаяли и при нашем появлении, поджав хвосты, прятались, кто под крыльцом, кто в сенях… В деревнях не было ни одного магазина. Даже соль не купить. Какая-то старушка на завалинке прошамкала нам:
– И, родненькие, да на кой нам магазин. У нас сроду денег не бывало. Живем, чем бог пошлет… Да и работать некому. Мужиков немцы на фронтах перебили и изувечили… А у баб, кто выжил, уже сил нет работать в полях. Надорвались… Детишек только вот жалко… Скоро в школу, а ведь ботинок ни у кого нет. Как по грязи в холод ходить будут?
Все в нашем отряде были пионерами, а пионер – всем ребятам пример. Мы быстро распотрошили свои рюкзаки, и у кого что было из запасной обуви, – в основном изрядно поношенные парусиновые тапочки и сандалии из искусственной кожи с протертыми подошвами – сложили кучкой у ног старушки:
– Вот, бабуля, может, наша обувка еще и послужит кому. У нас в городе все же деньгу сшибить можно.
Старушка ничего не сказала в ответ. Только смахнула корявой рукой одинокую слезу с морщинистого, как вспаханное поле, загорелого лица. А мы под бодрую дробь барабана зашагали прочь.
После этого похода у меня начисто пропало желание переезжать в деревню. Может, на Кубани и жили так, как показано в фильме. Но та, кубанская жизнь, была ох, как далеко. А здесь надо было немедленно помогать людям: дать им новые трактора, плуги и сеялки, прочистить колодцы, отремонтировать дома и прогнившие скотные дворы, закупить телят и поросят хороших пород, построить птичники… Автобус дать, чтобы дети в школу за 5-10 километров по грязи и снегу не ходили, а ездили…
В общем, изложил я этот прекрасный маниловский план на пяти страничках в клеточку, описал все плохое, что в деревнях увидел и услышал и отправил в районную газету «Знамя коммунизма». Уж кто-кто, а газета должна была помочь. Неделя проходит, вторая… Начались занятия в школе… А газета все молчит… Я второе письмо пишу: так и так, может, потерялось где мое послание. Оказалось, не затерялось. Еще через некоторое время вызывают меня прямо с урока к директору школы. Там еще какой-то незнакомый дядя сидел в костюме. И начал он меня расспрашивать, что мы в том походе юннатском нашли, да что такое речка Рагуша. И про наш сад школьный, где каждый ученик по дереву посадил и ухаживал за ним… Час, наверное, мучил. Строчил все время в блокноте… Потом пожал мне руку и сказал:
– Молодец, пионер! Так держать! А статью твою мы обязательно напечатаем.
И ведь не обманул. Напечатали все, что я ему в кабинете рассказал. Под моей фамилией. Да только о бедах деревни там ни слова не было. Вскоре мне пришел и перевод за статью – целых 15 рублей. Пять я маме отдал на развод, а за 10 с ее разрешения купил себе подарок – шикарный альбом для марок, о котором давно мечтал. Спустя почти 50 лет тот альбом приехал со мной в Америку.
Но история со статьей на этом не закончилась. Когда мне исполнилось 16 лет и я получил паспорт, мама рассказала, что произошло дальше. (Раньше скрывала, и брат скрывал – боялись мою неустойчивую детскую психику поранить). Так вот, дальше было следующее: брата вскоре едва не исключили из школы за антисоветскую пропаганду. Побывав в Ленинграде в гостях у дяди, он привез оттуда журнал «Америка» на русском языке – в те послевоенные годы, как это ни странно, если повезет, его можно было «за соответствующую мзду», купить в газетных киосках у гостиниц для иностранцев «Астории» или «Европейской»…
В номере была статья о том, что почти все дети в США имеют собственные велосипеды. Для Бокситогорска – вещь совершенно немыслимая. На всю нашу школу в полтысячи учеников был только один велосипед. Да и тот трофейный, немецкий. Семиклассник Витя Мещеряков перекупил его по случаю у офицера, который охранял в Бокситогорске лагерь с пленными немцами-строителями. Деньги Витя заработал сам, – все летние каникулы копал шурфы в геологической партии.
К статье в журнале прилагались великолепные фотографии. Кто-то из ребят начал рассматривать их прямо на уроке математики, а математичка была секретарем партийной организации школы. Обнаружив политическую крамолу, она тут же вычислила и хозяина журнала. На грозный вопрос, где он взял журнал, брат ответил, что привез его из Лениграда, нашел уже истрепанным у помойки. Издание было на русском языке, и это немного успокоило математицу-секретаря. Но журнал она конфисковала. А через несколько дней маму вызвали в местное отделение КГБ и долго читали мораль, что она плохо воспитывает своих детей: младший пишет антисоветские статьи в газеты, а старший занимается пропагандой буржуазного образа жизни. Заодно ей напомнили о незавидной судьбе мужа ( папу, офицера, организатора и председателя одного из колхозов в Сибири, по ложному доносу расстреляли в 42-м году). Так, сам того не желая, уже в 10 лет я попал на заметку в органы безопасности. По жизни бывало: вызывали туда не раз, беседовали для профилактики. Порой жестко. Но кислород напрочь стали перекрывать только когда я уже начал работать в большом кино и когда дело касалось выезда на съемки за рубеж. Тут я всегда числился в неблагонадежных со всеми вытекающими последствиями. Но это уже другая тема.
История вторая: «Нет фильма – нет проблемы!» (Фрагмент курсовой работы.)
После смерти Сталина подковерную, смертельно опасную борьбу за власть выиграл Никита Хрущев. В 56-м году, на знаменитом ХХ сьезде КПСС, он с яростью подверг жесточайшей критике своего бывшего покровителя. Мощным взрывом этой политической бомбы Хрущев ловко отвел от себя удар личной ответственности. Хотя во всех злодеяниях Сталина, в арестах, муках и пытках миллионов людей, в беспрецедентных военных потерях и поражениях первых лет войны была огромная доля и его вины. Будучи Первым секретарем ЦК КПСС Украины, а потом возглавляя партийную власть в Москве, он входил в тройку НКВД, которая конвейерным способом подписывала расстрельные списки.
В своем докладе на сьезде Хрущев катком прошелся и по сельскохозяйственной политике Сталина. В притихший от ужаса зал летели его гневные слова: «Сталин страну и деревню изучал только по кинофильмам, а они бессовестно лакировали удручающее положение дел в сельском хозяйстве… Эти фильмы жизнь изображали так, что столы трещали от обилия индеек и гусей. А на самом деле все было как раз наоборот». И хотя Хрущев в прямую не назвал на съезде «Кубанских казаков», все знали, что он имел в виду: на многих совещаниях по проблемам села Никита бесцеремонно разносил режиссера Пырьева и его фильм в пух и в прах. Чиновники Кинокомитета отреагировали по-сталински: упрятали «Казаков» в подземные бункеры Госфильмофонда подмосковного поселка Белые Столбы. Нет фильма – нет проблем. Сам Пырьев все же не пострадал. Обратясь к Достоевскому, он снял прекрасные фильмы ”Идиот”, ”Белые ночи”, ”Братья Карамазовы”.
Ну, а наш «кукурузник» в это время, посетив в штате Айова ферму Гарста, бездумно догонял Америку по мясу и молоку и этим окончательно довел сельское хозяйство страны до ручки: начался принудительный, поголовный отъем скота под нож у населения и введение талонов на хлеб. А в 1962 году Хрущев без колебаний расстрелял в Новочеркасске народное восстание – 26 убитых, 59 раненых… Так он умыл себя в крови еще раз. Прежний опыт пригодился. Операцию по усмирению «бунтовщиков» образно назвали «Фестиваль».
И в генетической памяти народа, несмотря на все положительное, что успел сделать Хрущев, в том числе – резкое сокращение узников ГУЛАГа и начавшееся расселение людей из жутких коммуналок в крохотные, неуютные, но все же отдельные квартирки, он навсегда останется тупым властителем с неблагозвучным именем – «Хрущ». А первый спутник и полет Гагарина будут связывать только с именем Королева.
История третья, записанная со слов моего педагога, профессора ВГИКа Игоря Афанасьевича Василькова:
«Как Брежнев спас «Кубанских казаков»
Стены темницы, в которую заточили «Кубанских казаков», рухнули при следующем вожде. Брежнев никогда ни на кого не орал и не стучал в запале ботинком по трибуне. У Леонида Ильича была другая слабость: он очень любил сверкающие награды и увешал свой парадный мундир орденами и медалями. Любил он и праздничный фильм «Кубанские казаки», частенько за обильным застольем с удовольствием затягивал песни из него… И пел, надо сказать, с чувством. Неудивительно что однажды генсек поинтересовался судьбой фильма у министра кино:
-Народ, как и я, тоже хочет смотреть этот фильм. Жив ли курилка?
– Слава богу жив! – рапортовал министр. – Надо только причесать немножко, почистить…
– Ну, вам и ножницы в руки, – понял намек Брежнев. – Только не забудьте, – живем в другое время… Если уж реабилитировать, то чтобы все по закону…
И вот заведующий отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро собирает специальное совещание творческой интеллигенции. Все, естественно, очень хотят вернуть фильм народу. И правильно. Завет Сталина: «жить лучше и веселее» – при развитом социализме второго Ильича полностью претворился в жизнь. Колхозники вновь могут держать свиней и корову, получают какую-никакую зарплату и даже пенсии. Жаль Пырьева, большой художник не дожил чуть-чуть до этих светлых дней…
Но, как водится, на бочку меда всегда находится ложка дегтя. Просит слова главный режиссер театра на Таганке Юрий Любимов, тогда еще не лишенный гражданства СССР. Любимов не вовремя вспомнил эпизод съемок фильма, в котором сыграл роль колхозника Андрея:
– Вот стою я тогда на ярмарке в шелковой рубахе, с пучком выкрашенных завитых волос, а рядом откуда-то появилась бабка старая в рваном ватнике. Смотрит на то, что мы там в кино изображаем и спрашивает: «А скажи-ка, дорогой, из какой жизни снимают? – Да из нашей, бабушка, из нашей! – И не стыдно тебе? Молодой, а врешь». – И вот с тех пор, Василий Филиппович, – обратился уже непосредственно к Шауро Любимов, – я дал себе слово никогда больше в таких пакостях не участвовать. Никогда.
Воцарилась тишина. Шауро прения прекратил. В протоколе для порядка записали: «Один человек против». Все демократично, по закону.
«Кубанских казаков» из холодных казематов Госфильмофонда доставили на «Мосфильм», отмыли, почистили, отрезали несколько сверх изобильных продуктовых сцен, переозвучили и вновь выпустили на экраны. И народ опять повалил в кинозалы…
Вместо послесловия. Личные размышления.
Ну, а потом пришла горбачевская перестройка… Ельцинская власть «семьи»… Путинская «суверенная демократия»… И над всей этой вакханалией, за пределами добра и зла, посмеивался с экранов ТВ главный герой конкурса «Великое имя России» Иосиф Виссарионович Сталин. Он вчистую выигрывал у действительно великих людей России: Петра Первого, Пушкина, Менделеева, Гагарина…
Народ, насытившийся пивом и ножками Буша, отдал Сталину предпочтение. Власть не знала, что делать. Выход нашелся: обнулить результат и начать все с начала. Новая техника подсчета голосов не подвела – задвинула вождя народов аж на третье место после святого Александра Невского и Столыпина. Опять своеобразные «Кубанские казаки» получились. И начали, в который уже раз, костерить всех, кого Сталин отметил своим вниманием.
Вновь досталось и бедному Пырьеву: что снимал показушные фильмы, что его «Казаки» – верх всенародного обмана, что он много лет жестко управлял Союзом кинематографистов, что будучи директором главной студии страны «Мосфильма», преследовал и ломал жизни молодым актрисам… Что от его безграничной власти в кино зависели все и потому за глаза звали «Иван Грозный». Есть в этом своя доля правды. Есть. Ибо не существует безгрешных людей. Но ведь и помогал. И защищал многих. И Союз кинематографистов без него развалился сегодня на два лагеря, грызущихся у государственно-михалковского корыта с грязными нефтяными деньгами.
Да, Иван Александрович Пырьев был неукротим во всем: никогда не сдавался ни в спорах, ни в карточных играх, ни на биллиарде, ни в любви, ни на сьемках… Когда пришло время, он просто лег и уснул… Врачи были в шоке – режиссер перенес с десяток инфарктов. Перенес на ногах…
Недавно, на фестивале «Киношок» в Анапе известный сценарист и режиссер Виктор Мережко после ретроспективного показа фильма «Кубанские казаки» сказал примерно так: «Сегодня, в тяжелое, противоречивое и смутное время нам нужен новый фильм «Кубанские казаки». Необходимо вселять в народ, начисто не понимающий в какой стране он живет, веру в справедливость и лучшее будущее. И я принял однозначное решение – буду снимать ремейк «Кубанских казаков».
Ну а я, пока слова Мережко претворяются в жизнь, беру присланный диск с «Кубанскими казаками» (говорят, что новый тираж разошелся буквально в считанные дни) и в который раз, не без интереса, смотрю эту картину, вспоминая свое, временами страшное и голодное, но все же удивительное время.
[divider]
Игорь Войтенко
Тампа, Флорида
5 comments. Leave a Reply